– Нет. Не хочется что-то душить.
– А ты попробуй!
– Вот еще! Да ну!
– Попробуй! Слабо?
– Хорошо…
Душить Тару Илья, разумеется, не стал. Он только прижал ее к спинке дивана и стал целовать в горячую шею. Тара сначала ерзала, отбрасывая его руку и ладонью отодвигая его губы.
– Все вы одинаковые! – шептала она сурово. – И ты, и Федосеев!
«А это, интересно, кто еще?» – подумал Илья, но Тару не выпустил.
Она и сама больше не вырывалась – только смеялась еле слышно, да мазала ему нос розовой помадой со своих веселых губ, да поправляла лямку лифчика, которую он норовил спустить.
Настольная лампа, оказывается, выключалась простым нажатием ноги! Зайчики на гладких плечах Тары сразу сделались из желтых голубыми – лунный свет непрошено влез в окно из холодных сумерек. Глаза Тары сначала увеличились, потом закрылись. Ее руки, которые до того ловко толкались локтями, вдруг разлетелись в стороны, чтобы тут же соединиться в теплое кольцо объятия.
– Только тихо, – шептала Тара губами, которые больше не пахли карамельками. – Там мама! Тихо!
Елена Александровна была совсем рядом, за стенкой. Должно быть, она в одиночку справилась с чисткой селедки и включила телевизор, где с вороньими криками заспорили участники какого-то ток-шоу.
– Тихо, тихо! – шептала Тара.
Но спорщики в телевизоре не унимались и, кажется, скрипя микрофонами, принялись драться.
Через час Илья уже натягивал в прихожей куртку и совал левую ногу в правую кроссовку. Тара стояла рядом и снисходительно улыбалась.
– Ну вот, ты моя сто тринадцатая ошибка, – говорила она. – Не знаю, почему у меня всегда так выходит. Я невезучая! Только ты не делай никаких выводов и не вздумай потом приставать. Лучше тебе сюда больше не приходить. Совсем! Или уж в следующий четверг, не раньше.
Из кухни показалась белокурая голова Елены Александровны.
– А селедочки, Игнат? Не хотите? Картошечки в мундирках? Жаль. Иди тогда ты, Ксюшенька, детка, покушай. С лучком, как ты любишь.
Илья торопливо попрощался. Переодеть кроссовки на нужные ноги он решил на лестничной площадке.
– Как жаль, что ты мне совсем не нравишься, – вздохнула напоследок Тара. – Представить себе не можешь, до чего я несчастная! Во вторник у нас последняя экономика, две пары – и в шесть я уже дома. Раньше студия была, а теперь вот… Не вздумай только приставать! Я ведь знаю, вы все одинаковые и все хотите одного. Известно чего. Ладно, до завтра!
Громадная шершавая луна, холодно подсвеченная с одного боку, висела над крышами. Ее сияние перебивало экономный свет фонарей. Деревья были без листьев и потому стояли молча. Теперь все далеко было видно и слышно.
Илье вдруг показалось, что в конце аллеи, в точке, где сходятся края дорожки и вершины тополей, кто-то идет. Кто-то маленький, кто-то бесстрашный. А рядом мечется и подскакивает что-то большое и неспокойное.
Илья остановился. Не хватало только, чтобы Снарк и сегодня лупил его лапами по груди или пояснице!
Илья свернул в соседний двор и зигзагами вернулся домой. Он отчего-то устал и проголодался до изнеможения.
– Привет, мам! – помахал он рукой из прихожей. – Что новенького у миллионеров? Барахтину наградили орденом подтяжки?
– Ты хотел сказать – Подвязки? – задумчиво переспросила Тамара Сергеевна. – Такой орден есть в Англии, а у нас, кажется, Белого орла? Знаешь, Барахтину снова схватили. У нее изъяли почку для трансплантации олигарху Тополеву. Он все-таки оказался ее братом-близнецом!
– Он? Разве не Финик? Вот жалость!
– Я не уверена… Послушай, может, Финик тоже их брат? – вдруг озадачилась Тамара Сергеевна. – Ах, я не знаю! – Она еще больше понизила голос: – Не знаю, не знаю, верить или нет! Но только что звонила Олеся Анатольевна. Она сказала, что Пичугин умер в больнице. Не приходя в сознание.
– Ну вот, теперь тебе надо сочинять стихи для коллективного прощания с усопшим!
– Ты все-таки циник, Илья. У тебя нет сердца. Вспомни, Пичугин еще утром ходил по «Фурору» как ни в чем не бывало. И вот на тебе!
– Он умер от угрызений совести, – сказал Илья. – Это в лучшем случае. Если так, то он сам не понял, от чего умер. А в худшем случае он дал дуба со страху. Потому что это он сделал из дома номер 18 Обитель Пропавших Душ. Мам, что кушать?
– Со страху? Что ты имеешь в виду, Илюша? – удивилась Тамара Сергеевна. – Ты думаешь, он скончался оттого, что к нему приходили из прокуратуры? Ерунда! Какой тут может быть страх? Все воруют, и ничего. В конце концов, Алим не Ходорковский. Я думаю, щи уже остыли. Пойди разогрей! Есть еще котлеты, и селедочки я тебе оставила.
– Так и лезет сегодня ко мне эта селедочка! Не хочу. И щей, кажется, тоже не хочу. Я вообще не хочу ничего – вот странно! Никогда такого не бывало.
Из сини монитора выплыл нордический замок, на него посыпался мелкий неживой снег. Все зло мира уютно стеснилось в замшелых стенах. Оно было нестрашным, потому что повиновалось пластиковой мыши и исчезало бесследно, стоит только захотеть. Илья принес в свою комнату горячего чая, откусил от холодной котлеты и поднял меч.
Ночь обещала быть длинной, как и положено в октябре. Но тьма не бывает сплошной и вечной.
