— Ладно, с тебя пряник, останешься здесь, — соглашаюсь я, — только смотри осторожнее, этот тип не просто опасный, он очень опасный, как вырвавшийся на волю бешеный тигр-людоед.
— Что касается тигра, то когда я работал в цирке…
— Пиротехником, я знаю! Тебя выгнали, после того как ты чуть не сжег здание.
— Речь не об этом. Я видел, как работают дрессировщики с дикими зверями. Ничего особенного, я бы тоже так смог, но мне не позволили. Сказали, что звери, особенно хищные, очень дорого стоят, чтобы меня к ним допускать.
— Перестань, — перебиваю я, — вечер воспоминаний откладывается на потом. Сейчас нас ждут дела.
Мы расстаемся. Я забираюсь в свой «Фольксваген», а Вано изучает местность, где бы он мог устроиться в ожидании, пока отец Михаил переговорит с владыкой.
Прежде чем тронуться, связываюсь с конторой. Тамара сообщает, куда был помещен раненый сотрудник и я беру курс в указанном направлении.
Перед палатой, где лежит Василий Хрулев, вижу своего дорогого шефа — Павла Царегорцева. В наших отношениях по-прежнему веет холодный ветерок. За всеми этими делами и поездками, у нас так и не было времени поговорить по душам и либо помириться, либо разругаться окончательно.
— Здравствуйте, Павел Олегович, — подобострастным не без подковырки, тоном говорю я.
— Здравствуйте, Лысков, — равнодушно отвечает Царегорцев.
— Что нового, как Хрулев?
— Врачи сказали: нормально. Могло быть хуже. Сейчас у него участковый, составляет протокол происшествия.
— Участковый? Протокол? А я думал, что он в таком состоянии, что вот-вот откинет сандалии. Значит, он может говорить?
— Может. Сведения про то, что Хрулев едва не при смерти, к счастью, оказались ошибочными. Дежурная медсестра, которая звонила нам, просто не сочла за труд вникнуть, как следует, в ситуацию. Врач сказал, что пару дней за ним понаблюдают, а если все будет нормально, то выпишут.
— Это радует. Но милицию, думаю, примешивать необходимости не было.
— Врачи сообщили. Теперь у них так положено.
— Надеюсь, что когда его принимали на работу, вы проинструктировали, как надо правильно разговаривать с участковыми мильтонами?
Павел пожимает плечами и отворачивается к окну, намекая, что разговор пересек финишную ленту и он не намерен больше продолжать общение. Зря это он так. А я-то уж подумал, что в наших отношениях грядет потепление. Ладно, не хочет как хочет, пусть тогда на себя пеняет: у меня сегодня не то настроение, чтобы так просто дать ему избавится от собеседника. Что-то язык чешется.
— Знаете, Павел Олегович, если бы существовала организация или фонд, который раздает премии директорам фирм с наибольшим процентом травматизма среди сотрудников, то у вас были бы все шансы претендовать на первое место среди номинантов. Жаль только, что никто пока не додумался до такого. Надо бы внести предложение, а? Я даже название придумал, «Золотой костыль», или нет, «Золотое надгробие» — так, пожалуй, ближе к правде.
Понимая, что я специально хочу разозлить его, Павел берет себя в руки и отвечает нарочито спокойным тоном.
— Что поделаешь, если у нас такая работа. Я всех предупреждаю об этом, и, заметьте, никого насильно не держу. Это, между прочим, и вас касается. Кстати, если вы, Лысков, пришли сюда только затем, чтобы доставать меня своими глупостями, с таким же успехом могли бы остаться дома. У вас, случайно, никакой больше командировки не намечается?
— Увы нет. Разве, что если вы сами меня туда не отправите. Что вы скажите насчет Анталии или, на худой конец, Сочи?
Насчет Сочи Царегорцев ничего не может сказать и, не удостоив меня ответом, углубляется в изучения висящей на стене наглядной агитации, призывающий граждан не увлекаться беспорядочными половыми связями, во избежании неприятных последствий. На плакате изображен чувак с букетом роз, конфетами и пузырем шампанского, который стоит возле дорожного указателя. От указателя идут стрелы, на которых написано: «Катя», «Маша», «Таня», «Лена» и, наконец, самая большая с черной жирной надписью: «Венерологический диспансер».
Я думаю, а не выразить ли своему шефу вслух пожелание, что, прочитав все это, он среди, прям скажем, небогатых альтернатив, сумеет выбрать правильное направление, но отказываюсь и оставляю его в покое.
Двери в палату отворяются, и оттуда выходит мент в накинутом на плечи белом халате. Так как Павел не торопится заходить вместе со мной, захожу сам. Все-таки, как бы мой шеф меня не мордовал, надо отдать ему должное: Павел понимает, что если он пришел сюда только как работодатель, стремящийся показать свою заботу о подчиненном, то я здесь по делу. Мне нужнее, поэтому он дает мне зеленый свет.
Палата рассчитана на четырех человек, но кроме нашего сотрудника здесь находится только одни пациент, голова которого сплошь забинтована. Наружу торчит только кончик носа и возле рта в бинтах отверстие, для того, чтобы он мог заглатывать еду.
Голова у Хрулева тоже замотана, но только самый верх. Лицо его бледное. Увидев меня, он силится улыбнуться.
— Привет, маленький человек, как ты?
— Нормально, Сергей Николаевич, тошнит только немного, но доктор сказал, что до завтра пройдет.
— У тебя сотрясение. Не бойся, от этого не умирают.
— Я знаю, обидно только, что я упустил этого гада.
— Ты уверен, что это он тебя огрел?
— Не знаю. Я не видел нападавшего. Со стороны выглядело как ограбление. Пока я был без сознания, у меня забрали часы и всю наличность. Хорошо, что денег у меня с собой было — кот наплакал.
Я смотрю на Колобка. Несмотря на недостаток серого вещества, чисто внешне он выглядит внушительно. Чтобы решиться на ограбление такого кабана, грабитель должен быть смелым человеком. Над этим стоит подумать.
— Послушай, я понимаю, что тебе сейчас не до разговоров, но постарайся по возможности хотя бы кратко описать, как все это произошло, и где находился в это время твой объект. Итак, ты следил за объектом. Правильно?
— Верно. Я шел за ним. Он вышел из своего дома и направился по дорожке в сторону остановки сорок пятого автобуса, да по-другому в город и не уедешь. Когда до нее осталось метров триста, я решил сократить себе путь и пройти через заброшенный садовый участок. Мне показалось, что так будет лучше, потому что он мог обернуться и увидеть меня, а так — я выходил к остановке раньше, и меньше было шансов, что у него на мой счет возникнут подозрения. Я не боялся, что я его потеряю, поворачивать там некуда, разве что он решил бы вернуться обратно домой. Я прошел через кусты и когда через дыру в ограде, собирался выйти на дорогу, как тут сразу все случилось.
— И ты ничего не заметил?
— Нет, били откуда-то сбоку. Я пришел в себя, когда меня тормошили какие-то люди. Это были прохожие. Потом, проезжавший мимо мужик, довез меня на своей лайбе до пункта «скорой помощи», потому что у меня была разбита голова. А оттуда уже направили сюда.
— У тебя не сложилось впечатление, что это и был твой объект?
— Не знаю, что и думать. Как он меня вычислил? Вел он себя спокойно. Если он: зачем тогда взял часы и деньги? Нет, все-таки, я полагаю, что это были хулиганы.
— Колобок, когда ты на себя в зеркало смотрел в последний раз?
— Сегодня утром, перед тем как выходить из дому. А что?
— Хотел бы я посмотреть на того хулигана, который решился бы взять тебя на гоп-стоп.
— Может, это был совсем уже отморозок?
— Ладно, проехали. Если это был тип, за которым ты следил, считай, что тебе крупно повезло. Что участковый тебя спрашивал?
— Хотел знать, как все случилось, и тоже интересовался, не видел ли я нападавших? Я ему сказал то же, что вам.
— Ты ему не говорил, чем ты там занимался?
— Что вы, конечно же нет! Участковый правда спросил, какого там делал, но я сказал, что это его не касается. По-моему он обиделся.
— На обиженных воду возят. Ладно, не буду тебе досаждать. Там за дверью своей очереди еще наш шеф ждет. Тебе что-нибудь нужно? Может похавать?
— Не нужно. Похавать мне из дома принесут, но мне совсем сейчас жрать не хочется. Скорее наоборот.
— Это пройдет.
— Скучно здесь, — печально говорит он.
Пообещав заскочить вечером и притарабанить приемник и подшивку «Плейбоя» я уступаю место старшему по иерархии.
Как хотите, но мне как-то не шибко верится, что нападение на Колобка было рук местной шантрапы. Не та у него комплекция. А вот если сравнить нападение на епископального сторожа и случай с Хрулевым, то все это очень похоже. Колобок ничего не заметил, просто потому, что Карелин слишком хитер для него. Ну а то, что он никуда после этого не срыл… А чего ему боятся? Хотя, стоп: боятся ему есть чего — своих северных недругов, вроде Рамазанова и иже с ним. Думаю, обнаружив за собою хвост, он забеспокоился, что его могли найти именно вышеуказанные субъекты — старые знакомые. Ему надо было установить личность следившего за ним, вот зачем он шарил по карманам, а деньги и часы забрал, чтобы имитировать ограбление. Если это так, то снимаю перед ним шляпу, он не даст себя провести! Что же он намерен делать дальше? Все зависит от того, решит ли он, что это всплыл его должок, либо то, что это связано с его недавними художествами. Так или иначе, он теперь знает, что им интересуются, а значит, от него можно ждать любых неожиданностей.
