— К вам посетитель.
— Я никого не жду.
— Он говорит, что он из России, ваш старый знакомый. Хотел бы с вами встретиться.
— Как его фамилия? — поинтересовался Андрей.
— Сэр, он отказывается отвечать, говорит, что хочет сделать вам сюрприз.
— Хорошо, сейчас спущусь, — ответил Сорин и повесил трубку.
Спина его покрылась холодным потом: «Неужели Ермилов? Хотя, впрочем, в гостинице, на глазах у портье они мне сделать ничего не смогут. Как же быть? Отсиживаться глупо. Нет, надо спускаться». Он несколько раз глубоко вдохнул, попытался придать лицу абсолютно индифферентный вид и, заперев номер на два оборота ключа, начал медленно спускаться в холл.
Оказавшись в лобби, он внимательно оглядел небольшое помещение. Портье занимался своими делами за стойкой, молоденькая уборщица меняла пепельницы на столике, а в кресле под кадкой с фикусом сидел молодой, ничем не примечательный человек в светлом костюме и белой рубашке. При появлении Сорина он встал, широко улыбнулся и пошел к Андрею.
— Здравствуйте, здравствуйте, Андрей, — громко заговорил он по-русски.
— Кто вы? Я вас не знаю, — сказал Сорин, отпрянув.
— Ну как же, Андрей, — продолжал тот говорить, подходя все ближе. Наконец, подойдя вплотную, он мгновенно понизил голос и сказал: — Сделайте вид, что вы меня узнаете. Это в ваших же интересах.
— Как вас зовут? — спросил Сорин.
— Павел, — ответил молодой человек.
— Павел! — громко воскликнул Андрей.
— Ну вот, я же говорил, а он не верит! — засмеялся Павел, рукой сделав жест в сторону портье.
— Это мой старый друг, — громко сказал Андрей, тоже обращаясь к портье. Тот улыбнулся и кивнул головой. — Давайте присядем.
— Может быть, поднимемся к вам в номер?
— Нет, — быстро и резко отпарировал Сорин, — давайте присядем здесь.
— Хорошо, хорошо, — успокоил его Черкесов (а это был именно он), — я не настаиваю.
Они уселись. Сорин попросил у портье принести им две чашки кофе и, обратившись к неизвестному, произнес:
— Я вас слушаю.
— Вот что, Андрей. Я не буду ходить вокруг да около и представлюсь сразу: зовут меня Павел Черкесов, я бывший начальник службы безопасности «Гентрейд энд консалтинг». Почему бывший, спросите? По многим причинам. В частности, потому, что я устал работать на господина Ермилова, чье имя вам, наверное, известно.
— Известно, — мрачно произнес Сорин. — Устали, значит.
— Устал. Да и, честно говоря, дела в фирме пошли не блестяще. Я, знаете, человек деятельный, не люблю тухнуть в зацветающем болоте. Вот, решил проветриться, попутешествовать по Европе, а тут такой удачный случай: узнаю, что вы здесь.
— Откуда вы меня знаете?
— Обижаете, Андрей. Вот, посмотрите.
И Паша извлек из кармана несколько распечатанных на принтере фотографий. Андрей внимательно посмотрел на них: там был он сам, его друг, покойный Сева Виноградов, дом Сорина, вид из его окон во двор, даже фотография того момента, когда он, Андрей, входит в подъезд лондонского жилища Кошенова.
— Достаточно? — спросил Паша.
— Вполне, — ответил Сорин. — Так это вам я обязан дыркой в боку?
— Избави Бог! Это моему менее радивому предшественнику. Он ведь, кажется, умер?
— Кажется, — ответил Сорин. — Что вам угодно? Как вы узнали, что я здесь?
— Подумайте. Вы же сегодня столкнулись с моим бывшим шефом.
— Ах, вот как.
— Да, да, не скрою: я следил за вами прямо от галереи господина Рахлина. Собственно, сначала-то я следил за Геннадием Андреевичем, а уже потом, увидев и узнав вас, переключил свое внимание. Ну, что, Андрей, как я понимаю, все вышло по-вашему? Не удалось моему мощному начальнику прижать вас к стенке?
— Как видите, не удалось.
— Вижу, вижу. И, надо вам сказать, нисколько не печалюсь: я всегда считал его недалеким человеком. Со своими цифрами он, наверное, хорошо разбирается, а вот в людях… Не его это специфика.
— Что вам угодно?
— Скорее, что вам угодно, Андрей. Вам ведь угодно и живым остаться, и картинки продать, я так понимаю.
— Ну?
— Так вот: предлагаю вам свою деятельную помощь и искреннюю дружбу.
— «Искреннюю», — засмеялся Сорин. — Боже мой, сколько людей на этом свете «искренне» желают мне добра!
— Я не шучу, — жестко сказал Паша. — Моя искренность будет основываться исключительно на той оплате, которую вы мне предложите.
— Я гол как сокол, — сказал Сорин.
— Это пока. Насколько я знаю, вы обладаете весьма серьезными денежными средствами. Ну, конечно, их надо еще превратить в деньги, но, тем не менее, потенциально вы — миллионер. Или нет?
— Ну, а если и да?
— Вот, Андрей, вот. Вы ведь человек творческий, журналист?
— Да, журналист. А что?
— А я человек умелый, поскольку в далеком прошлом — контрразведчик. Но это так… Мы бы с вами, с вашей фантазией и моим умением организовывать процесс, составили бы замечательную команду. Объединяет нас молодость, повод, удачливость. Вы ведь человек удачливый? Я на свою удачу не жалуюсь. А также желание заработать денег. Скажем, от первой операции я попрошу у вас немного — семь процентов.
— От какой «первой операции»? — спросил Андрей.
— Как от какой? От продажи не принадлежащих вам произведений искусства.
— А будут еще и вторая, и третья?
— Обязательно будут, за это я могу поручиться. Вы даже не представляете себе, сколько всего интересного творится в мире антиквариата! Да и не только в нем.
— И вы считаете, что, продав эти картины, я продолжу свою деятельность?
— Обязательно продолжите. Деньги притягивают деньги, а аппетит приходит во время еды, дорогой Андрей. Поверьте мне, — гораздо интересней играть, чем зависеть от играющего. Вы уже должны были это понять за время ваших странствий.
— Да уж, — хмыкнул Сорин, — это я понять успел.
— Ну, вот видите!
— Хорошо, семь процентов. Что вы за это будете делать?
— А все: полностью обеспечивать вашу безопасность.
— Начнем с Геннадия Андреевича, — парировал Сорин.
— Это не ваша проблема: если мы сейчас договоримся, Геннадий Андреевич больше не стоит на вашей дороге.
— Любопытно, каким же это образом?
— Позвольте это решить мне. Он просто исчезнет из вашей жизни.
— А господин Рахлин?
— А что господин Рахлин? Господин Рахлин очень поможет нам.
— Видите ли, он предложил мне такую сумму, которая, чтобы не травмировать вас, втрое меньше той, что предлагал мне Илья Андреевич Кошенов в Лондоне.
— Ну, это легко поправить, — улыбнулся Черкесов. — Поверьте, я обладаю всеми известными средствами убеждения. Соглашайтесь, Андрей, вдвоем гораздо проще и веселее.
— Понимаю. Может быть, я и готов согласиться, но я ставлю условия.
— Слушаю вас.
— Вы обязуетесь поднять цену на картины в два с половиной раза как минимум.
— Какова начальная цена? — спросил Черкесов.
— Миллион.
— Принято, — сказал Паша так, будто пометил себе что-то в блокноте.
— Второе: обязуетесь полностью оградить меня от угрозы со стороны Геннадия Андреевича.
— Не обсуждается.
— Третье: следить за тем, чтобы я и моя подруга…
— О, поздравляю!
— Так вот: чтобы я и моя подруга находились в полной безопасности от каких-либо посягательств со стороны господина Рахлина.
— Ну, конечно, конечно. Я, Андрей, честный человек и не беру денег просто так. Итак, по рукам?
«А что, — подумал Сорин, — в конце концов, одному гораздо сложнее, а деваться мне, судя по всему, уже некуда. Этот бывший контрразведчик, как он себя называет, плотно сел мне на хвост. Опять пускаться в бега я не в силах. А он? Он уже давно мог убить меня, где-нибудь подкараулив, и выкрасть работы, но делать этого не стал. Значит, действительно хочет со мной работать. И с помощью профессионала я наверняка смогу обойти такую крупную рыбу, как Гога Рахлин, не говоря уже о бывшем шефе этого молодца. Кстати, за всеми этими передвижениями и сладкими мечтами я забыл о Драгане. Люси ведь говорила — паренек он серьезный. Если в России ему до меня было не добраться, то Европа — как открытая площадь. Не полный же он идиот, не мог не понять, что старичок Кошенов не деньги мне вынес и не бриллианты, а картины. А коль скоро он это понял, то искать меня начнет по галереям. Повидается с Ильей, узнает поточнее, что такого интересного у меня в чемодане, и бросится по столицам меня искать. Вот тут уж без Черкесова не обойтись. Более того, здесь Черкесов просто необходим. Пока они глотки друг другу будут рвать, я, глядишь, и уйду по-тихому. Надо соглашаться. Верить ему, конечно, нельзя. Но и конфликтовать открыто глупо. Пырнет в переулке и поминай как звали. Придется, придется сказать “да”».
— У меня есть выбор? — спросил Андрей, скорее для очистки совести.
