— Что ты делаешь? — ворчала на дочку мать. — Неужели ты не понимаешь, чем это закончится?
— Мама, я не подумала, — оправдывалась дочь. — просто очень обидно: шли, шли и пришли к слесарю. Слава богу, не к подсобнику. Я то радовалась: думала, что зарплата станет больше, подкопим и выберемся из этой хрущёбы…
— Кстати, вы слышали, что к двухтысячному году каждую семью государство обеспечит отдельной квартирой или домом? — постарался перевести разговор в позитивное русло Владимир Петрович.
— Володя, неужели ты веришь этим болтунам? — удивлялась словам мужа Ольга Сергеевна.
— Мы уже с восьмидесятого года при коммунизме живём, — засмеялась тёща.
— Зачем же мы тогда деньги копим? — не понял Владимир Петрович.
— А нам ничего больше не остаётся, — печально сказала жена. — Кстати, осталось собрать совсем чуть-чуть.
Из своей комнаты вышел самый старший член семейства. Он уже полностью успокоился от нападков на его любимый социализм и успел забыть, что только что прочитал в прошлогодней газете. Отец подошёл к домочадцам и положил перед ними на стол пачку ассигнаций.
— Что это? — удивилась тёща.
— Заначка. Я её всю жизнь собирал на чёрный день. Короче примите это на квартиру.
Ольга Петровна, не сдержав слёз, обняла отца.
— Папа, спасибо! Только до двухтысячного года ещё дожить надо.
— Поэтому я вам и отдаю. Боюсь, не доживу. Надо эти деньги в сберкассу отнести и положить на срочный вклад. Кстати, когда квартиры будут продавать, Володя в первых рядах будет.
— Почему в первых? — не поняла тёща.
— Потому что он представитель рабочего класса, а не какая-то там прослойка.
Разговор действительно был закончен на позитивной ноте. Семья решила все свои сбережения и накопления обратить в деньги и положить на хранение в сберегательную кассу.
— Не дай бог, если что случится! — причитала тёща, — таких денег нам уже никогда не собрать.
— А что с ними может случиться? — успокаивал Владимир Петрович. — Вспомните денежную реформу Хрущёва: при обмене всем поменяли — один к десяти, а триста рублей один к одному. Так что от этой реформы люди, которые хранили деньги в сберкассах, только выиграли.
Однако, поговорка: Поплавок иногда может оказаться грузилом, раскрылась совершенно с неожиданной стороны, когда Владимир Петрович вышел на работу в качестве слесаря. Дело в том, что до сих пор молодой инженер даже не помышлял о работе по совместительству. Инженерный труд считался умственным и поэтому работник должен был полностью отдавать его по основному месту работы. Совсем по-иному к этой проблеме относились, когда дело касалось рабочих. Тут никаких ограничений не существовало. И без того завышенные зарплаты рабочих (по отношению к инженерам) пополнялись двойным, а то и тройным пополнением на стороне. Халтура, а именно так называлась работа по совместительству, превосходила доходы, получаемые на основном месте работы. Если рабочий не пил, его материальное положение было вполне внушительное.
Владимир Петрович, как говорится, сорвался с цепи: Когда он работал в утреннюю смену, то халтурил в вечернюю, когда работал в вечернюю, то халтурил в утреннюю. Единственную смену, которую он оставлял для семьи — это ночную. Пополнение на сберкнижке росли, и семья всё чаще и чаще останавливалась у строек, чтобы лучше разглядеть квартиры, которые предлагают новосёлам строители. Но это делали члены семьи Владимира Петровича, сам же он работал, не покладая рук, для осуществления этой заветной мечты. Новый слесарь со временем освоился в бригаде и в курилке уже никто из рабочих не стеснялся рассказывать анекдоты про своих начальников в присутствии бывшего исполняющего начальника отдела технического контроля.
В полной завесе табачного дыма нередко можно было слышать: «Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Откинувшись на ящики, покрытые старыми промасляными ватниками, Владимир Петрович, закрыв глаза и расслабившись минут на десять, пятнадцать, уже в которой раз слушал из уст бригадира один и тот же анекдот:
— Приходит один мужик домой и говорит жене: «Я теперь домой буду приходить раньше, а денег приносить больше». Жена его спрашивает: «Тебя повысили в должности?» Он отвечает: «Нет, меня выгнали из партии».
Владимир Петрович, также как и все члены бригады, искренне смеялся над этим анекдотом.
Однажды, после вечерней смены бывшего начальника ОТК остановил секретарь партийной организации.
— Володя, ты не забыл про нашу договорённость? — спросил он.
— Какую договорённость?
— Ну, как же, прошёл год, как ты перешёл на рабочую сетку, пора подавать заявление в кандидаты КПСС.
Владимир Петрович вдруг вспомнил, что он действительно должен был подать заявление.
— Значит, придётся домой приходить позже, а денег в семью приносить меньше? — пошутил он.
— Не понял? — удивился секретарь.
— Да это я так, анекдот вспомнил, — улыбнулся Владимир Петрович.
— Какие анекдоты? Я в райком уже доложил, что у меня в этом месяце будет рост по рабочим.
— Неужели из-за каждого рабочего ты докладываешь в райком?
— А как ты думал? Их же на аркане в партию не затянешь!
— Слушай Аркадий, мне сказали, что трест для нас дом сдаёт?
— Да. Только там квартиры кооперативные будут.
— Я понимаю, что даром уже никому не дают. Ты же будешь участвовать в распределение квартир?
— Естественно. Весь треугольник будет. А что?
— Да так, ничего. Просто я тоже хочу купить отдельную трёхкомнатную квартиру.
— Ты, купить? Тебе хоть известно, сколько она стоит?
— Известно.
— И у тебя есть эти деньги?
— Есть.
— Да, может и мне на рабочую сетку перейти?
— У тебя не получится, Аркаша.
— Почему?
— Там работать надо.
— Ты хочешь сказать, что я…
— Перестань! Я же просто пошутил.
— Шуточки у тебя, однако!
— Как и положено гегемону. Разве ты забыл, что я на рабочей сетке?
— Ну, ладно, пошутили и будет. Я серьёзно. Как на счёт заявления?
— А как на счёт квартиры?
— Володя, я же о тебе в райком уже доложил!
— Так ведь и я про квартиру тоже в свой райком доложил.
Секретарь опустил голову и пробурчал что-то нецензурное.
— Говори открыто, — засмеялся Владимир Петрович, — я же теперь рабочий и русского лексикона не боюсь.
— Будет тебе квартира, — недовольно проворчал секретарь, — можешь писать заявление.
— На что, на квартиру?
— И на квартиру и в партию.
Владимир Петрович побежал домой, чтобы известить свой «райком» о предстоящей победе.
Такое событие, как приобретение квартиры, обычно проходит не чаще, чем один раз в жизни, поэтому к этому известию семья Владимира Петровича подошла с полной ответственностью. Были извлечены на свет божий все сберегательные книжки и сосчитаны все деньги, которые имеются в доме. Увы, чтобы заплатить первый взнос в кооператив, денег не хватало.
— Можно сервант продать, — посоветовала тёща.
— Твоему серванту уже лет десять на помойке прогулы ставят, — усмехнулась Ольга Сергеевна. — Что ты за него получишь?
— Телевизор можно продать, — посоветовал тесть. — Радуга! Мы его с матерью за семьсот рублей покупали!
При этом тесть подошёл к телевизору и нажал на кнопку. На экране появилась грузная фигура председателя верховного совета РСФСР, который, не стесняясь в выражениях, высказывал своё мнение о президенте СССР.
— Да, в наше время за такие слова… — комментировал тесть, — не только он, а вся его семья, все родственники, да что там родственники — знакомые, которые ему хоть раз руку пожимал, давно бы на лесоповале были.
— Это в ваше время, — поправила отца Ольга Петровна, — а у нас сейчас гласность.
— В феврале семнадцатого тоже гласность была. Не припомните, чем это всё закончилось? — пошутил отец.
— Типун тебе на язык! — тут же оборвала его жена. — Я думаю, что сталинского кошмара больше не повторится.
— Сталинского не повторится, — не унимался отец. — Будет кошмар другой горбачёвский или ельцинский, а может быть и тот и другой вместе взятый.
— Папа, что с тобой сегодня? У нас радость, а ты будто специально хочешь всё испортить.
— Я как раз и хочу сделать так, чтобы ничего не испортилось. Не надо ждать никакого двухтысячного года, надо брать сейчас, пока ещё дают.
— Во-первых нас никто не поставит на очередь. В нашей семье приходится больше шести метров на человека, а во-вторых, просто не хватает денег. По тем доходом, которые мы имеем сегодня, они будут как раз к двухтысячному году, — возразил Владимир Петрович.
— А вот это ты видел? — Отец вытащил из кармана красненькую книжечку и ткнул ей чуть ли ни в нос зятю. — Я инвалид Великой Отечественной войны! Мне квартира положена не в двухтысячном, а сегодня, сейчас.
