дома на ключ. Вот так вот.
– Ты хочешь построить молодежный центр.
– Можно даже какие-то занятия добавить. Изучение музыки, например, или живописи. Какие-то кружки, мероприятия. – Он улыбнулся. – И закуски для здорового питания.
– Это ты размечтался.
– Слегка. Какая-то послешкольная продленка, физкультурные группы.
– Опять размечтался, – сказала она, но обняла его за пояс.
– Мы с Софией не раз говорили об этом здании. Но у нас не было способа приложить к нему руки. Может быть, и сейчас до него не дотянуться, но…
– Дотянуться можно до всего, если не оставлять стараний. Да, вот это все – страшновато, не буду врать. Но если прищуриться да еще отбросить здравый смысл, то почти можно увидеть, как это будет.
А он этого хочет. Все остальное не важно.
Эдриен отступила на шаг, протянула руку.
– Действуем, партнер.
Он взял ее руку и пожал.
– Gioia mia. Тобой можно гордиться.
Мало что Дуом любил больше, чем готовить на целую ораву, – разве что шум и суету кучи ребятишек в доме.
Друзья Эдриен обеспечили ему и то, и другое.
Он фунтами мариновал жирные свиные ребра в остром соусе, который готовил сам, жарил летние овощи со своего огорода, готовил холодную пасту, карнавально расцвеченную оливками, томатами черри и тонкими полосками цукини. Пек фокаччо.
Венчал эту пирамиду тортом с густым кремом и клубникой.
Сытые стоны взрослых, детский щебет, радостный беспорядок, порождаемый сложной и идеально приготовленной трапезой, наполнял его глубокой радостью.
Он любил, когда приходила Эдриен со своими школьными друзьями. Ему нравилось, когда со своей семьей появлялся Гарри, который его девочке во многом заменил отца. Несколько поколений за столом – это семья, это дом родной.
За капучино и тортом он обращался к Хантеру, старшему у Гарри:
– Вот скажи, чего ты особенно хотел бы в своем центре?
– Бассейн. – Хантер, с черными цыганскими глазами, поглощал торт. – Папы говорят…
Он дернул большой палец вверх и повернул его книзу.
– Верховая езда и конюшни.
Сибил, младшая сестра Хантера, на миг оторвалась от кремовой начинки.
– А ты, Финеас?
– Чтобы планетарий.
Дуом задумчиво кивнул и обернулся к Эдриен:
– Нам понадобится здание побольше.
– Да уж. А игры? Настольные, видеоигры, баскетбольная площадка? Искусства и ремесла, музыкальные занятия – тут я на тебя надеюсь, Монро.
Хантер ткнул вилкой в сторону Монро:
– А вы на гитаре играть умеете?
– Умею. Любишь гитару?
– Ага. Если мне на Рождество ее подарят, поу́чите меня, когда мы в гости придем?
– Запросто. Можешь, если хочешь, завтра ко мне зайти, и я тебе покажу, как на ней играть.
– Правда? Здорово!
– Твой папа Гарри завтра должен работать. – Финеас разглядывал Гарри, как мог бы следить за ходом эксперимента. – Так что тебя может привезти твой папа Маршалл. И ты тоже приходи, – великодушно обратился он к Сибил. – У меня на Рождество телескоп будет.
– Правда? – спросил Монро, оторвавшись от капучино.
– Ага. Потому что я буду астрономом и астронавтом и открою жизнь на какой-нибудь другой планете. Потому что она там есть.
– Это он не с моих слов, – сообщил Монро жене. – Я такого не говорил.
– Ну, математически и логически он прав. Она там есть.
Монро показал вилкой в сторону Тиши:
– Видите? Дуом, Эдриен, это невероятно вкусно. От имени всех собравшихся предлагаю зачислить нас во вспомогательный кухонный персонал.
– Подписываюсь. На самом деле если я не буду шевелиться, то корни пущу на этом кресле. – Гектор встал, в роговых очках, с хвостом на затылке. – Всегда считал, что мы с Сильвией – вполне себе достойные повара, пока здесь не поел. Нам до такого уровня еще пахать и пахать.
– Жаль, что она не смогла приехать.
Лорен наклонился помочь собрать тарелки. Огненные волосы он укротил стрижкой и – по мнению Эдриен – даже в джинсах и футболке умел выглядеть юристом.
– И ей жаль, но она сильно занята укладкой вещей, поскольку мы переезжаем в Нью-Йорк.
Тиша, несмотря на выпирающий живот, выпрямилась на стуле.
– Что?
– Ну да, я потом хотел сказать. – Он усмехнулся, пожал плечами. – Она получила отличное предложение, так что я какие-то свои чувства отодвинул подальше. Это в Нью-Йорке, чем мой папочка весьма доволен. Тем более что я попросил Сильвию за меня выйти.
Лорен толкнул его в плечо:
– И ты нам не сказал?
– Вот, говорю. Решил, что вы меня подбросите посмотреть на пару мест, а оттуда самолетом.
– Дорожное приключение!
Эдриен вскочила его обнять.
– Отличные новости! Надо шампанское открыть.
– Сперва посуда.
Гарри подождал, пока закончили с посудой и дети умчались прочь под наблюдением Маршалла. Потом взял Эдриен за руку:
– Как ты насчет пройтись?
– Вполне. Как раз собиралась пойти проверить, как там готовятся к завтрашнему дню.
– Это Гектор сделает.
Гарри повел ее к выходу из дома.
– Что-нибудь случилось? У тебя, у мамы?
– У меня все в порядке, у нее тоже. Она возвращается на пару дней в Нью-Йорк. И хочет обсудить с тобой очередной проект мамы-с-дочкой. Где-нибудь зимой его выпустить.
– Его надо будет делать здесь. Я не хочу оставлять Поупи. К тому же ей бы надо его самой навестить.
Гарри вывел Эдриен на веранду.
– Чертовски прекрасный вид. Даже такой записной урбанист может его оценить. Дуом совсем закопался в этом своем проекте молодежного центра.
– Это да. Мы за него возьмемся, как только запустим этот выпуск в производство. Контракт уже подписали – после того как Тиша сбила цену продавца еще на двенадцать тысяч.
– Она просто чудо.
– Это да. – Эдриен внимательно посмотрела на Гарри. Худощав, подтянут, красив как всегда. Даже больше чем всегда – из-за намека на седину в волосах.
– Гарри, о чем на самом деле речь?
– Есть вопрос. Почему ты не сказала Дуому и всем прочим о последнем стихотворении?
– Кто говорит, что я не сказала?
– Я говорю, Эдс, потому что я тебя знаю. Мы пока погуляем и понаслаждаемся окончанием этого долгого летнего дня, и ты мне скажешь, почему не сказала.
– Не видела смысла, Гарри, и все еще не вижу. Особенно насчет Поупи. Ты верно заметил, он сейчас в эйфории. Зачем я ему буду говорить такую неприятную новость, причем такую, где он ничего не сможет сделать? Ему девяносто четыре, Гарри.
– А всем прочим?
Она издала нетерпеливый шипящий звук:
– Мне везет увидеть Гектора и Лорена лично всего дважды в год, и что они тут могут сделать? Тиша беременна – опять же, зачем ей говорить? Это тянется уже годы.
– Становится интенсивней. Мы с тобой это знаем.
– И я аккуратно подаю заявления. Да, интенсивнее, и это меня тревожит. Это расстраивает
