Толя страстно желал всего этого; он хотел стать самым крутым ребенком.
Я был один в его квартире, заглядывал в его гардероб, в его ящики, шпионил за ним.
Из окна виднелась Хайлайн. Я подумал о Джеке, упавшем оттуда. Толя знал, что Джек в городе, Вэл сообщила ему. Знал и при этом делал вид, будто Джек улетел. Толя встречался со мной, играл в эту игру, звонил кому-то в Россию. Он знал. Вот что пугало меня едва не с первой нашей встречи, случившейся десять лет назад, – что однажды придется принимать решение.
Мне вспомнился отец, я подумал: дрогнул бы он, будучи молодым офицером, если бы пришлось арестовать друга? Доводилось ли ему делать это?
Итак, я ждал. Я знал, что он вернется, поскольку думает, будто Валентина здесь. Он доверил мне остаться с ней, а я позволил ей уйти. Я вышел на балкон и уставился на воду. Я смотрел и ждал, и тут меня осенило: в жаркий летний день Толя надел черный костюм. Может, он я не собирался возвращаться, даже ради Вэл. Может, он ушел навсегда. Сердце бешено стучало. Нужно было решать быстро.
– Где Валентина? – спросил он, когда я отыскал его в офисе в Ред-Хуке. – Как ты здесь оказался?
– Мне сказали, что ты отправился попрощаться с Сидом. Алекс Маккей сказал. Я подумал, что, вероятно, ты потом заглянешь сюда. Тут недалеко.
Пиджак он снял. На белой рубашке проступали пятна пота. Он пил скотч из кофейной кружки. В кабинете царил полумрак, в окне гудел кондиционер.
– Где она? – спросил он, поднявшись и смерив меня взглядом.
Я все рассказал. Я думал, он ударит меня.
– Ты ее отпустил? Ты обещал, что останешься с ней, и отпустил ее в аэропорт? – Он подскочил к телефону. Я знал, что уже поздно. Вэл уже вылетела, но я не мешал ему звонить.
– У меня папки, которые тебе нужны, – сказал я. – У меня все материалы Сида. Можешь их забрать. А. Толя? Они у меня в машине.
Толя навис надо мной, его лицо исказилось от ярости.
– Ты позволил моей девочке уйти и предлагаешь мне свои бумажки?
– Ничего я ей не позволял. Она взрослая. Сделала то, что считала нужным. Уж больно ты суров, дружище. Оставь ее. Дай ей повзрослеть. У нее своя скорбь.
Он фыркнул.
– Не скорбит она по Сантьяго.
– Тебе-то почем знать?
Было уже за полночь. Я огляделся. У задней двери стоял саквояж.
– И вообще, какого черта ты здесь делаешь? Уезжаешь? Ты ведь знал, что уедешь сам. когда выходил из дома, еще до того, как узнал, что Вэл уехала.
– Я тебе еще на прошлой неделе сказал, что уезжаю, – заметил он.
– И куда же?
Он поднял бутылку скотча, словно предлагая мне, начал говорить, но осекся, прислушавшись к чему-то или кому-то на улице.
– Валентина устала от него. Она говорила, что Сантьяго кадрится к ней, волочится за ней. Он клеился к ней, чтобы докопаться до меня. Это меня он хотел. Ей нравилось танцевать с ним, вот и все, так она сказала.
– Думаешь, их отношения ограничивались танцами? Не будь наивным. – Я присел на сломанный офисный стул. Я был измотан.
– Как ни крути, – произнес он по-английски, – вышел гнилой оборот. Как ни крути. Тебе надо было остаться с ней, Артем. Я же попросил тебя, как друга.
– Прости.
– Сантьяго не ее хотел. Он меня хотел. Ее он использовал. Сантьяго был мразью и заслужил свое, он был пьянь и наркоман, к тому же бил ее. Я видел синяк. Ты видел, нет? Нет? Она тебе не показывала? Ей было стыдно.
– А тебе показывала.
– Я как-то зашел к ней в комнату. И увидел у нее на руке.
– Это могло быть что угодно, – сказал я.
– Он не хотел ее, он хотел меня.
– А чего он хотел от тебя?
– Знаешь, ты мог бы все это предотвратить. Надо было тебе съездить, когда Сид в первый раз позвонил. – Тон его был холоден. Он плеснул еще виски и снова протянул бутылку мне. Я отказался.
– Глотни.
Толя налил скотча в другую кружку, и я пригубил. У виски был вкус несвежего кофе.
– Надо бы перекусить. – Я понимал, что звучит это по-идиотски, но мне нужно было, чтобы он говорил со мной. Я хотел разрядить напряженность между нами.
Он выпил.
– Считаешь, я предал тебя?
– Да, – сказал он.
– Прости.
– Да тебе-то что, Артем? Валяй, спрашивай, что хотел.
– Ты убил Джека Сантьяго?
– Это был несчастный случай.
– Ладно.
– Ты мне веришь?
– Да.
– Спасибо, – сказал Толя.
Пошарив в ящике стола, он извлек оттуда конверты, судя по всему, с деньгами, и рассовал их по карманам брюк.
На глаза ему попалась собственная фотография, которую он в ту пятницу швырнул в мусорное ведро. Сейчас он подобрал ее, бережно удалил разбитую рамку и посмотрел на снимок, на себя в московской рок-н-ролльной молодости, тощего долговязого юнца, оскорблявшего чиновничьи уши своим бунтарским роком из гаражей и подвалов.
– К тому времени меня уже не было в Москве, – сказал я. – О подпольном роке во времена моего детства я знал лишь по слухам. Я был слишком робок. У нас в доме все были пуганые. Никогда не был храбрецом, веришь?
Толя улыбнулся, перегнулся через стол и положил свою лапу, размером с окорок, на мою руку.
– Смелость – это вздор, понимаешь? Храбрец – мертвец. Герои – лицемеры, – заявил он, снова глянул на фотографию и бросил ее на стол. – Больше у меня нет прошлого. Я слишком долго прожил в этой стране, Артем.
Он усердно напивался и все поглядывал в окно, словно чего-то боялся.
– Думаешь, Джек Сантьяго убил Сидни Маккея?
– Может быть. А может, нет. Один черт. Родня говорит, что смерть Маккея была случайной. Так проще. Так лучше для недвижимости. Значит, все хорошо, верно? – Толин гнев утих. Теперь, впервые на моей памяти, его умоляющая бульдожья физиономия внушала жалость. Он перешел на смесь русского и английского, на сей раз не затем, чтобы подразнить меня, а потому, что слишком устал, чтобы нормально говорить на одном языке.
– Значит, все путем. Моя дочь едет в Россию, сидеть с больными людьми, Сид Маккей, который был хорошим человеком, мертв. Тот другой, его брат, или кто он там, тоже мертв.
– А с тобой как, Толь?
– А что со мной?
– Что будешь делать?
– Не знаю. – Он поглядел на часы. – От тебя зависит.
– Ред-Хук больше тебя не манит? Больше не хочешь скупать дома?
– Нет, – сказал он. – Я мечтал жить здесь, больше не мечтаю. Это была фантазия. Сказка. Я думал что должен выбиться в олигархи. Хотел урвать кусок Нью-Йорка. Но мне никогда не владеть Нью-Йорком. Пустые грезы, да и не хочется уже. Уехать хочется.
– Куда ты поедешь? Ты сказал, в России для тебя опасно. Там сажают буржуев, тех, кто отказывается плясать под одну дудку. Ты говорил, что если смухлевал с недвижимостью – или мафия убьет, или власти упекут.
– Может, отправлюсь в долгий отпуск. В какой-нибудь райский уголок. Может, приглашу Лили с ребенком, позабочусь о них.
– Хорошо, – сказал я, заревновав. – Давай. Я протянул руку и взял фотографию Толи.
С улицы донеслось громыхание грузовика. В столь поздний час Ред-Хук замирал, но сейчас какой-то грузовик медленно подполз к дому и остановился. Мы ждали.
Парадная дверь заперта и забрана жалюзи, но разбить окно ничего не стоит, подумалось мне.
– Где твоя тачка? – спросил я.
– Оставил в городе. Приехал на такси, – ответил он.
Я достал из кармана ключи.
– Я отвезу тебя. Моя машина на парковке за домом. – Я помахал фотографией. – Можно, возьму на память?
Когда на улице стихло, я выглянул наружу. Никого. Я медленно отпер дверь и потащил Толю за собой.
– В машину, – скомандовал я, и мы побежали.
– Отвези меня, пожалуйста, в аэропорт Кеннеди, – попросил Толя, когда мы оказались в машине, готовые рвануть со стоянки. Фары по-прежнему были погашены, мы прислушивались.
Тишина и шум одинокого грузовика.
– Отвезешь? – спросил Толя.
– Да.
– Дальше я сам, – прошептал он.
– Ладно.
– Спасибо, – сказал он. – У меня все нормально.
– Откуда ты знаешь?
Он улыбнулся.
– Жрать хочется, – объяснил он.
– Толя…
– Да, Артем?
– Откуда ты знаешь, что Джек убил Сида?
– Он сам сказал, – ответил Толя и потянулся за сигарой.
– Не прикуривай. Не время.
Я выглянул в окно. Была темень. Я почти ничего не видел и не спешил включать огни. Не время.
– Когда он тебе сказал?
– Прошлой ночью. В воскресенье, – ответил Толя. – В свою последнюю ночь, перед тем, как свалился. Он упал и повис на проволоке.
Со стороны парадного крыльца снова послышался рокот. До меня дошло, что машина, напугавшая нас, была банальным мусоровозом. Я повернул ключ зажигания.
Затем спросил, что Толя делал с Джеком Сантьяго той ночью на Хайлайн, где Джек признался ему, что убил Сида Маккея, перед тем как поскользнулся и упал.
Толя посмотрел на меня и ответил просто:
– Я пригласил его.
– Зачем?
– Скажем так: я пригласил его поговорить о Вэл. Или просто полюбоваться видом.
К тому времени, когда мы отъехали, над Ред-Хуком занялась блеклая заря. По пути в аэропорт Толя поглядывал на старые кирпичные здания, розовевшие в утреннем свете, на реку, на статую Свободы и вдруг уставился прямо перед собой. Он попросил меня остановиться у отеля. Открыл дверцу.
