– Если на свет посмотреть, то искры увидишь, – тихо подсказал Димка. Я послушно подняла камень повыше к лампочке и зажмурилась: алый свет окутал разум подобно сказочному облаку. Искры действительно были, золотые вспышки удалось разглядеть, когда прошел первый испуг.
– Это он? – В горле пересохло от волнения.
– Да.
– А как?
– Не знаю. – Пыляев забрал рубин, и мне с трудом удалось подавить вспыхнувшее раздражение, очень уж не хотелось расставаться с этим чудом. – Но его ведь не было, когда ты смотрела?
– Не было. – Уж рубин бы я не пропустила, ни за что не пропустила. Черный бархат коробочки подчеркивал великолепие камня. Димка усмехнулся и закрыл футляр.
– Хватит.
– Что?
– Пигалица, очнись.
Я моргнула. И еще раз. И еще. Наваждение исчезло, стало стыдно и страшно, я же видела, что этот проклятый рубин с людьми делает, а теперь вот и на себе испытала.
– Не показывай мне его больше, пожалуйста.
– Как скажешь. Маша, мне очень нужно знать, насколько ты доверяешь мне? – Весьма своевременный вопрос. Насколько… Сама не знаю… Доверяю, наверное, мне, кроме него, некому доверять.
– Ты веришь, что я нашел это, – Пыляев потряс коробочкой, – лишь утром? Я не имею к этому никакого отношения и не знаю, каким образом камень попал в мою квартиру. Веришь?
– Верю. – А обыск-то на пользу пошел, иначе, боюсь, не поверила бы Димке. В жизни бы не поверила.
– Спасибо, – буркнул Пыляев. – Знать бы, зачем его сюда подбросили.
Ну и жизнь, даже ночью покоя нет. А все Пыляев, встретиться ему, видите ли, приперло, и встретиться сейчас. Плевать ему, что «сейчас» – это два часа ночи, нормальные люди спят давно, а у Антона ни вчера выспаться не получилось, ни сегодня.
– Ну? – Антон был зол, хотя понимал, что повод достаточно серьезный, иначе Димка не поперся бы через весь город ночью.
– Вот. – Пыляев положил на стол черный футляр. – Смотри.
На фоне грязных кружек, сахарницы с отбитой ручкой да прозрачного пакета с печеньем коробочка смотрелась нелепо, и Антону стало стыдно, что у него в квартире такой бардак. А, плевать! Званые вечера устраивать он не собирается, а Пыляева сюда никто не звал.
– Что там?
– Открой.
Антон открыл.
– Твою ж мать! Настоящий?!
– Думаю, да.
– Откуда?
Димка пожал плечами:
– Ты не поверишь, подбросили.
– Знаешь, – Антон посмотрел бывшему товарищу прямо в глаза. – Я действительно не верю…
Пыляев печально усмехнулся и заявил:
– Машка подтвердит. Знаешь, у меня появилась одна идея… Только все нужно будет быстро сделать, за этой штукой придут, и… Короче, сведи меня с человеком, который контрабандой занимается.
– Сейчас?
– Чем скорее, тем лучше.
Антон вздохнул, похоже, предстояла еще одна ночь без сна. Как же все это надоело!
Это была очень маленькая, ничем не примечательная церковь, один из сотен тысяч деревянных храмов, проросших на необъятных просторах России. Символ милосердия и надежды, символ бессмертия и рая, символ ушедшей эпохи. Красные дьяволы отвергли Господа, они желали править единолично и со смехом переступили через главную заповедь: «Не сотвори себе кумира».
И человек, в гордыне своей, посягнул на место Бога. Что могли Ангелы, Иисус, Матерь Божья, Николай Угодник, Георгий Победоносец, Андрей Первозванный противопоставить посулам несостоявшегося священника и пламенного революционера? Они – мертвые лики и печальные глаза, он – голос из радиоприемника и сотни тысяч священнослужителей, готовых во имя новой религии любому глотку перегрызть.
Растоптать.
Убить.
Взорвать.
Весь мир и эту крошечную церковь.
Чекисты в кожанках и чекистки в красных косынках деловито осматривали внутреннее убранство насчет наличия ценностей, которые подлежали изъятию в пользу казны Советского Союза. Ценностей было немного: пара икон, чаша «из желтого металла, похожего на золото», как написал в докладной командир, да крест, хранившийся в церкви с незапамятных времен. Когда был составлен подробный список – в число ценностей внесли также деревянные скамьи, кожаный переплет старинной Библии да кадила из латуни, – двадцатилетний командир отдал приказ:
—Начинайте!
Старушки, сбившиеся в одну маленькую говорливую кучку, горестно завыли, прощаясь с храмом. Батюшка, заламывая руки, упал на колени, коммунист отвернулся, он не собирался поддаваться на провокацию какого-то попа.
– Постойте! Погодите! Мне нужно поговорить с вами! Это очень важно. – Батюшка неуклюже поднялся. – Вам нужны ценности? Я готов отдать все, только пощадите храм! У меня имеется одна вещь, она очень-очень ценная. Вас наградят, а церковь, она никому не причиняла вреда. Это всего лишь здание!
—Выкладывай.
—Вы обещаете? Обещаете, что пощадите ее?
—Или ты возвращаешь награбленное, или мы продолжим. – С врагами советского народа, к числу которых, несомненно, принадлежал и этот тощий мужик в рясе, командир разговаривать не привык, да и не умел он разговаривать, приказы – это ведь куда как проще.
—Нет! Я сейчас! – Священник метнулся к зданию. – Только не взрывайте!
—Куда?!
Батюшка вернулся быстро.
—Вот, – он протянул нечто, завернутое в чистую тряпицу. Руки попа дрожали, и неизвестный предмет так и норовил выскользнуть из пальцев. Командир брезгливо, двумя пальцами, развернул ткань.
—Ого!
Потревоженное воронье хриплым карканьем отозвалось на удивленный крик комиссара, а тот не мог оторвать взгляд от клочка пламени, уютно пристроившегося на ладони. Чудо, настоящее чудо, понятно, что камень бесценен. Но…
—А остальное где? – Коммунист был уверен, если есть один камень, должны быть и другие, просто хитрый поп надеется обмануть советскую власть. Не выйдет!
—Это все!
—Врешь, собака!
—Клянусь! Матерью Божьей, Отцом Нашим клянусь, хоть и грех это великий, клясться! – В грудь священника уткнулось черное дуло нагана.
—Где? Остальное? – повторил вопрос комиссар.
—Нету! Ничего больше нету!
А ведь он не врет, определенно не врет. Там, в церкви, действительно не осталось ничего ценного, следовательно, можно закончить дело.
—Колька, взрывай!
—Есть!
—Постойте! – Батюшка кинулся к обреченному храму. – Вы же обещали! Вы же…
Взрыв заглушил звук выстрела, со стороны казалось, будто бегущий человек просто споткнулся, упал, да так и остался лежать.
Комиссар сделал знак собираться, в списке его команды оставалось еще восемь церквей, а план рекомендовалось выполнить досрочно, правда, за камень ему зачтут не один план, но молодой непримиримый борец еще не решил, стоит ли рассказывать о чуде начальству. В конце концов, разве он – не часть пролетариата, и разве не имеет права на ценности, которые были отняты у угнетателей трудового народа. Конечно, имеет. Следует все тщательно обдумать.
Воздух пропитался запахом гари.
После взрыва всегда пахнет гарью, но сегодня этот тяжелый аромат, вездесущий свидетель гибели старого мира, был особенно неприятен. Комиссар чихнул…
И я проснулась. Странно, сегодняшний сон походил на старую хронику, будто бы кино показывают. Никаких личных переживаний, когда кажется, что еще немного – и ты взаправду умрешь где-нибудь в песках призрачной пустыни, на темной от пролитой крови плахе или в грязной пустой келье… Все предыдущие сны были кусками чужой жизни, навязанными силой, а этот прошел сквозь мое сознание, не задев души. Оно и к лучшему.
Но какой странный запах. Тухлые яйца или испортившиеся продукты. Откуда в моей квартире взялись испорченные продукты? Ах, да, я же у Димки ночую, но все равно… Голова болит, тело тяжелое, не слушается, и кашлять хочется. Это из-за запаха… Знакомый… Такой знакомый запах… Газ. Точно, кто-то открыл газ, и отсюда запах, а еще тяжесть и тошнота. Нужно… Мысли путались, я знала, что нужно что-то делать, иначе этот запах меня убьет, но память подводила… И тело не слушалось. Воздух. Нужен свежий воздух, который не воняет газом…
Я не помню, как доползла до окна, дергала рамы, как сумасшедшая, а оно не открывалось, а потом вдруг рама поддалась, и больные легкие получили дозу самого лучшего лекарства. Кажется, меня стошнило прямо в открытое окно. Полегчало.
Откуда газ?
Кухня. Источник там. Вдохнув поглубже, я ринулась на кухню. Темно. Черт, свет включать нельзя, иначе газ взорвется. Темнота мешает. Стол слева, плита справа. Или наоборот? Нет. Точно, справа, в углу. Газ вырывался на волю с легким шипением, и тухлятиной воняло непереносимо. Сначала окно, легкие настоятельно требовали кислорода. Слава богу, здесь затруднений не возникло, перегнувшись через подоконник, я отдышалась. Теперь плита. Нащупать в полной темноте вентиль – задача непростая, но я справилась. Шипение затихло. Кажется, все.
