Он рванул дверцу, распахнул ее настежь и хотел вытащить непослушного водителя из машины… но вместо этого попятился и произнес длинную цветистую фразу, в которой упомянул нескольких святых в совершенно неподобающих выражениях.
— Что там, Коль? — осведомился Сухарев, заглядывая через плечо напарника.
— Сам погляди, — отозвался Коржиков, отступив в сторону. При этом его лицо, красное и обветренное от нелегких будней патрульной службы, приобрело не свойственный ему бледно-зеленый оттенок.
— Матерь Божья! — выговорил Сухарев, тоже на глазах бледнея. — Кто же его так?
Храбрый Коржиков не ответил: он отошел в сторонку, перегнулся пополам и изверг на землю съеденный час назад гамбургер, приобретенный им с большой скидкой в рамках антикризисной акции, проводимой придорожной закусочной.
На переднем сиденье серого автомобиля в странной и неестественной позе расположился высокий человек с круглым лицом, крючковатым носом и круглыми совиными глазами. Глаза эти были широко открыты, и в них читалось выражение крайнего ужаса, словно в последнюю секунду своей жизни он увидел перед собой всех демонов ада.
Но не это выражение круглых совиных глаз заставило побледнеть видавших виды сотрудников дорожно-патрульной службы. И уж точно не это выражение заставило несгибаемого Коржикова расстаться с гамбургером, купленным на законно заработанные деньги.
Как уже было сказано, у особо опасного незнакомца были круглые, широко распахнутые глаза, напоминавшие глаза совы или филина, крючковатый нос, похожий на клюв ночного хищника. Ниже этого носа у него, собственно говоря, ничего не было: нижняя челюсть и горло были буквально вырваны, на их месте виднелась кошмарная рана с рваными краями, как будто какой-то огромный зверь вгрызся в лицо незнакомца своими страшными челюстями…
Чтобы соединиться с управлением, понадобилось много усилий: Коржиков держал рацию, а Сухарев трясущимися руками тыкал в кнопку, да и то попал не с первого раза.
Софочка вздрогнула и открыла глаза.
Она была не в постели и вообще не у себя в спальне: она в одной ночной рубашке стояла в каком-то коридоре перед неплотно закрытой дверью, из-за которой пробивался тусклый неровный свет.
«Я сплю, — подумала девушка, — я сплю. Это мне только снится…»
Внезапно ей мучительно и непреодолимо захотелось открыть дверь и заглянуть за нее…
«Тебе это снится, — раздался у нее в голове негромкий, вкрадчивый голос. — Тебе это действительно снится. А если так — открой эту дверь. Открой эту дверь и посмотри, что за ней…»
— Я сплю! — проговорила Софа вслух, и звук собственного голоса прозвучал странно и непривычно. — Я сплю, значит, могу делать все, что хочу. Я открою эту дверь, и будь что будет…
Она шагнула вперед, толкнула дверь…
И тут же узнала комнату, в которую попала.
Это был собственный кабинет ее матери, Марии Антоновны Нарышкиной, тот кабинет, в котором она принимала своих самых близких друзей. Мария Антоновна не позволяла Софочке заходить сюда даже днем, а уж сейчас, ночью…
— Я сплю, мне это снится! — прошептала Софа. — А во сне все позволено!
Посреди кабинета стояла сгорбленная женская фигура со свечой в руке. Приглядевшись, Софа узнала в ней старую гувернантку мадемуазель д’Аттиньи. Француженка была облачена в свой допотопный пудермантель, на седых волосах — черный кружевной чепец. Она стояла возле старинного французского клавесина, держа в свободной руке какую-то бумагу. Поставив подсвечник со свечою на крышку клавесина, старуха резкими движениями разорвала бумагу на три равные части. Повозившись рукой внутри клавесина, она открыла в нем потайной ящичек и положила в него одну из частей разорванной бумаги, затем перешла к одноногому столику-гефидону. Наклонившись, повернула какую-то тайную пружину. В середине столика открылось небольшое окошечко…
— Что вы делаете? — проговорила Софа, не сдержав любопытства. — Впрочем, я сплю, и вы мне снитесь, так что делайте что вам будет угодно…
Мадемуазель д’Аттиньи положила вторую часть своей бумаги в тайник и закрыла его. Только после этого она повернулась к Софочке и закивала как китайский болванчик:
— Вы спите, дитя мое, это так. Но прошу вас — запомните навсегда этот сон, ибо он имеет чрезвычайное значение не только для вашей жизни! Я скоро умру, дитя мое. Пока я была жива, я хранила некое сокровище. Некую святыню, древнюю, как сам мир. Скоро я умру, и в этом кабинете я спрячу указание, где хранится то сокровище. Теперь, дитя мое, вам надлежит беречь его до того дня, когда ему придется выйти на свет. Как знак вашей судьбы, я передаю вам этот кулон… — и старуха протянула Софочке худую руку, в которой был зажат маленький предмет. Софа приняла его у француженки — в конце концов, она спит, а во сне все позволено! — поднесла к глазам и рассмотрела.
Это был небольшой кулон старинного золота в виде вертикального ромба, внутри которого находился полумесяц, перечеркнутый ключом.
— Этот кулон, дитя мое, вам надлежит хранить как зеницу ока, а перед концом своей жизни передать дочери или другой особе женского пола, которой вы сможете доверить тайну…
— Тайну? — переспросила Софа.
Гувернантка что-то проговорила в ответ, но девушка не расслышала ее слов. Комната заколебалась перед ее глазами, наполнилась дрожащим, мерцающим светом…
И Софочка проснулась в своей собственной постели.
Была глубокая ночь, тусклый огонек ночника едва освещал своим неровным светом суровые лики икон.
«Приснится же такое», — подумала Софа и повернулась на правый бок, собираясь снова заснуть.
Но что-то пребольно укололо ее в щеку.
Девушка вздрогнула, приподнялась на локте и взглянула на уколовший ее предмет.
На ее подушке лежал маленький кулон старинного золота — вертикальный ромб, а внутри его — перечеркнутый ключом полумесяц…
Дверь спальни приоткрылась. На пороге появилась старая няня Захарьевна в наброшенном на плечи пуховом платке. Софочка заметила на лице няни какую-то неясную тревогу.
— Что случилось, Захарьевна? — шепотом спросила девушка, приподнимаясь на кровати.
— Ничего, ясочка, все спокойно! — отозвалась няня ласковым голосом.
— Не надо меня обманывать! — резко оборвала ее Софа. — Я уже не ребенок!
— Дак и правда — ничего такого!.. — забормотала няня, укладывая ее обратно и заботливо поправляя одеяло. — Ничего не случилось! — и, понизив голос, добавила: — Француженка померла… Атинька… гувернантка старая…
— Ну, молодец, молодец, Александра! — Начальник сидел в своем кабинете и смотрел на Ленскую ласковыми глазами. — Ну, не подвела и на этот раз, не зря на тебя надеялся.
В этом месте Ленская некстати вспомнила, что не далее как позавчера в этом самом кабинете начальник орал на нее, что она дурью мается и только зря тратит рабочее время и государственные деньги на возню с птичками, в то время как преступник не простаивает и, очень может быть, как раз в этот момент душит очередную жертву.
Очевидно, начальник тоже вспомнил этот эпизод, поскольку остановился на полуслове и посмотрел на нее очень серьезно.
— Ну, извини меня, что сомневался, — честно сказал он, — ну, на меня ведь тоже наезжают все, кому не лень. Этот «Питерский душитель» у милиции всего города в печенках сидел, до Москвы ведь дошло! Сама понимаешь…
— Вот как раз в этом все дело… — пробормотала Ленская с тяжелым вздохом.
— Ну, что еще такое? — Улыбка сползла с начальственного лица. — Говори уж…
— Сомневаюсь я, что этот тип — «Питерский душитель»! — выпалила Ленская. — Очень сомневаюсь!
— Опять… — вздохнул начальник. — Ну что ты за человек такой, Александра! Вечно ты всем недовольна, вечно во всем сомневаешься, никогда вовремя остановиться не можешь! Характер у тебя скверный, оттого и замуж не можешь выйти!
— Это-то тут при чем? — удивилась Ленская. — Какое отношение мое замужество имеет к «Питерскому душителю»?
Начальник, видно, и сам понял, что сморозил очевидную глупость, оттого еще больше рассердился. Но майор Ленская тоже была не лыком шита — ее грозными взглядами не пробьешь и на простой крик не возьмешь.
— Сами посудите, — заговорила она спокойно, — ну, нашли мы у Филимонова этого в доме доказательства нескольких совершенных убийств, оказалось, что он — наемный киллер, и во многих громких убийствах его можно обвинить. Но доказательства-то косвенные, потому что сам он теперь покойник и никакого признания от него не дождаться, а равно и прямых доказательств. Мало ли кто мог эти фотки подбросить к нему в дом? И оружие, кстати, тоже…
— Это ты брось, — начальник решительно приподнялся со стула, — это — дело решенное! Тут все ясно, эти нераскрытые убийства теперь, считай, уже раскрыты. Исполнителя мы нашли, вот с заказчиками трудно, поскольку киллер мертв…
