— Портрет я уже видел, — сказал он, откладывая в сторону рисунок. — А это что за фотография?
— Похожи?
Маркин засмеялся.
— Разве тем, что у обоих по два глаза и по два уха. Иными словами, оба принадлежат к виду Homo Sapiens, то бишь — человек разумный. А что? Судя по твоему вопросу, я должен был воскликнуть: «Одно лицо!»?
— Да, человек разумный, — Розовски с рассеянным видом потер переносицу. — Во-первых, как мне кажется, они к таковому виду не принадлежат. По крайне мере, один — точно. А во-вторых… Нет, я и сам знаю, что это разные люди. Только видишь ли, приволок ко мне вчера Зеев Баренбойм одного типа.
— Домой?
— Куда же еще? Тип — картинка: черная кипа, пейсы, цицес. Полный боекомплект. И зовут его Наум Бройдер, — Натаниэль принялся с меланхоличным видом щелкать зажигалкой. Язычок пламени то появлялся, то исчезал.
— Перестань, — сердито попросил Маркин. — И так жарко.
— Извини, — Розовски спрятал зажигалку.
— Кем же оказался этот Наум Бройдер? — спросил Алекс. — Родственником?
— Родным братом.
Алекс снова взял в руки фотографию.
— Это он, да? Правда, не вижу кипы и прочего. Что тебя смущает? Братья не всегда похожи друг на друга.
— Наум Бройдер утверждает, что на фотографии изображен его брат Шмуэль, — сообщил Натаниэль. — А человека на рисунке он видит впервые. Что ты на это скажешь?
Маркин задумался. Розовски закурил новую сигарету и меланхолично выпустил дым вверх, наблюдая, как медленно плывут под потолком маленькие облачка. Спустя некоторое время он сказал:
— Похоже, у тебя нет своих соображений.
— Нет, — признался Маркин. — То есть, я понимаю, что, скорее всего, под именем Шмуэля Бройдера жил кто-то другой, но что это нам дает? И почему вдруг Баренбойм притащил этого родственничка к тебе?
— Тут еще одна история, — Розовски поднялся, прошелся по кабинету, разминая ноги. — Он, видишь ли, не смог найти, где похоронен брат. «Хевра Кадиша» не хоронила Шмулика, потому что тот — не еврей. Как ты знаешь, тело Шмулика… или как там его, взрывом отбросило от машины, и оно не обгорело. Но зато сгорели документы. Представители «Хевра Кадиша», обнаружили, что покойник не был обрезанным. То есть, с точки зрения харедим, не был евреем и, следовательно, не подлежал захоронению на еврейском кладбище и по еврейским обычаям.
— Ну, знаешь, — Алекс развел руками, — далеко не все советские евреи практиковали обрезание. В Союзе это, мягко говоря, не приветствовалось.
— Знаю. Если верить маме (а у меня нет причин ей не верить, она святая женщина), даже мне делали брит-мила по справке о медицинских показаниях. Но Наум Бройдер утверждает, что они оба родились в религиозной семье и что у Шмулика была брит-мила, как и положено, на восьмой день жизни. Потому Зеев Баренбойм, в прошлом — сосед Шмуэля Бройдера — потащил его ко мне. Ну? Какие будут предложения?
Алекс пожал плечами.
— Не знаю. Разве что пойти в русское посольство с портретом этого типа, — он кивком указал на карандашный рисунок, — и спросить, не знаком ли он им.
— Глупости, — фыркнул Натаниэль. — Во-первых, он жил в Израиле, по крайней мере, уже два года. А может, и больше. За это время сколько, по-твоему, было приезжих?
— В Министерство абсорбции? — неуверенно предложил Алекс.
— Еще лучше. В этот сумасшедший дом! И потом: что мы им скажем? Кого мы ищем?
— Человека, жившего здесь по документам Шмуэля Бройдера. Кстати, как думаешь, как он их заполучил?
— Они, — поправил Натаниэль. — Они заполучили. Не следует забывать о вдове.
— Ну, она-то могла не знать. Если вышла замуж уже после того, как сей гражданин стал Шмуэлем Бройдером.
— У меня есть на этот счет свои соображения, — сообщил Розовски.
— Какие именно?
— Об этом позже… Как заполучили документы? — Розовски немного подумал. — По словам Наума, брат его был довольно непутевым человеком. Пьющим, не в ладах с законом… правда, с советским, но, боюсь, отнюдь не из приверженности к демократии и свободе. Поэтому логично предположить, что он их просто продал. Тем более, что наши чиновники практически не присматриваются к фотографиям в удостоверении личности, им важен сам факт наличия документа. Правда, я не уверен в том, что эта сделка принесла Бройдеру счастье.
— Да, — сказал Алекс. — Похоже. Особенно, учитывая то, что он, — Маркин кивнул на рисунок, — совершал в дальнейшем.
— И как кончил, — добавил Розовски. — Так что? Что мы имеем? Имеем некоего человека, приехавшего из России, возможно, с женой…
— Или просто с женщиной, — вставил Алекс.
— Или просто с женщиной, — согласился Розовски. — У этого человека должны были быть весьма веские причины уезжать из России, видимо, припекло. При этом он, скорее всего, не еврей. Иначе воспользовался бы своим правом на репатриацию.
— То же подтверждают и сведения о похоронах, — снова вставил Алекс.
— Смотри-ка! — восхищенно заметил Розовски. — Соображаешь-то как! Прямо на ходу шефа опережаешь!
— Ладно тебе… — Алекс нахмурился.
— Да нет, все верно… Итак, мы ищем господина из России, имевшего там серьезные неприятности с правоохранительными органами или криминальными кругами — последнее тоже нельзя исключать. Что ж, попробуем получить информацию, — Натаниэль подошел к столу, снял трубку и набрал номер полицейского управления.
— Ронен? Привет, это Натаниэль. Похоже, мне сегодня везет.
— Не могу сказать о себе того же, — обычным своим мрачным тоном ответил инспектор.
— А что так? Тебя ведь можно поздравить, ты уже старший инспектор, — вспомнил Натаниэль. Маркин, услышав это, сделал круглые глаза и широко развел руками.
— Вот, и Алекс просит передать тебе поздравления.
Инспектор Алон сменил гнев на милость.
— Так и быть, — сказал он. — Выкладывай, что тебе нужно?
— Я слышал, у вас сейчас завязались нормальные отношения с Москвой.
— Откуда ты знаешь? — подозрительным тоном спросил инспектор.
— Слушаю новости. В частности, «Галей ЦАХАЛ». Там сегодня сообщили о визите Моше Шахаля в Москву… Слушай, а почему ты так со мной разговариваешь? — спросил Натаниэль обиженным тоном. — Я ведь тоже тебе помогаю.
— Скорее, мешаешь.
— Ты неблагодарный тип, Ронен. А Габи?
— А что — Габи? Мы бы его и так взяли.
— Ох, боюсь.
— И потом — что толку? Ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что все концы оборваны… Ладно, это я просто ворчу, — сказал Алон. — Ты же знаешь мои привычки. Ты, например, в плохом настроении философствуешь. А я рычу на друзей. Что там у тебя, говори.
— Запроси у своих московских коллег сведения о Шмуэле Бройдере. Только… — Натаниэль немного помолчал. — Только одновременно отправь им портрет этого деятеля. А лучше — вообще не называй в запросе его имени. Просто переправь в Москву фото и поинтересуйся, не проходил ли у них оригинал в недавние времена по какому-нибудь делу. У меня есть серьезные подозрения, что в Израиле его внешность очень изменилась. Договорились?
Алон хмыкнул в трубку.
— Договорились, — сказал он. — Посмотрим. Подробностей, конечно, не будет.
— Почему? Будут. Но не сейчас.
— У тебя все?
— Все.
— Не буду задавать вопросов, я, кажется, понял. Бай.
— Что дальше? — спросил Маркин, когда Розовски положил трубку.
— Подождем, — ответил Натаниэль. — Подождем результатов.
Сарра Розовски была весьма недовольна поведением своего сына. Однако, поскольку ее недовольство являлось постоянным фактором на протяжении последних пятнадцати лет, Натаниэль не особо обращал на это внимание. К тому же, уезжая из дома часто и подолгу (пол-страны родственников, и все зовут в гости), Сарра свои воспитательные пятиминутки регулярно проводила по телефону. Сложившийся многолетний ритуал требовал от Натаниэля минут сорок выслушивать мнение матери о его нынешней работе, нынешнем положении и особенно — нынешних клиентах. Он мог в это время заниматься своими делами — достаточно был лишь изредка подтверждающе хмыкать в телефонную трубку.
— Разве это евреи? — вопрошала Сарра. — Это даже не гои. Это просто бандиты. А ты с ними возишься. Ты им помогаешь. Скоро ты станешь таким же бандитом, и тебя посадят. Посмотри на себя! Ты уже больше похож на американского гангстера, чем на мальчика из хорошей еврейской семьи!
Натаниэль украдкой посмотрел в зеркало. Видимо, у его мамы было весьма своеобразное представление об американских гангстерах. И о сорокапятилетних еврейских мальчиках, впрочем, тоже. Натаниэль вздохнул и терпеливо ответил:
— Я с ними не вожусь. Я работаю. И получаю от них деньги.
— Деньги? Ты хочешь сказать — гроши.
— Гроши, — соглашался Розовски. — Но живем мы только на них.
