— Гроши, — соглашался Розовски. — Но живем мы только на них.
— Мы живем на мою компенсацию от немцев! И на мою пенсию.
— Если я справлюсь с новым делом, — сказал Розовски, — мы неплохо заработаем.
— Ты говоришь это в сотый раз. Ты говоришь это с того дня, как ушел из полиции. Почему у тебя все не как у людей, Натан?
Розовски промычал что-то неопределенное.
Бесконечная дискуссия была прервана звонком в дверь.
— Извини, мама, ко мне пришли, — быстро сказал он. — Потом перезвоню.
Он положил трубку и открыл дверь:
— Ронен? Что случилось?
Инспектор Алон выглядел несколько озабоченным.
— Может быть, позволишь войти?
— Конечно, входи, — Розовски отступил на шаг. — Входи, рад, что ты пришел.
— Я не уверен, — сказал инспектор.
— В чем?
— В том, что ты рад, — он вошел в салон, осмотрелся. — Ты один?
— Один, а что?
— Нет, ничего, — инспектор подошел к креслу, сел. Розовски сел напротив.
Алон молчал, глядя на Натаниэля со странным выражением.
— Ну? — нетерпеливо сказал Розовски. — Что случилось?
Ронен раскрыл папку, которую держал в руках, и положил на журнальный столик ксерокопию какого-то документа.
— Что у тебя есть на этого типа? — спросил он. Розовски заметил, что инспектор не говорит «Шмуэль Бройдер».
— Почти ничего. Кроме показаний Габи. Есть, конечно, общие подозрения. Но я сейчас не смог бы их сформулировать. Лучше ты скажи — что ответили из Москвы.
Инспектор протянул ему письмо.
— Я получил это сегодня. Читай.
Натаниэль прочел:
«На ваш запрос сообщаем, что человек портрет которого вы прислали, Александр Ведерников, разыскивается органами МВД России, как опасный преступник. В марте 1990 года он с женой выехал по туристической визе в Израиль, но назад в Россию не возвращался. После запроса консульства, Управление полиции округа Яркон в Тель-Авиве сообщило, что Ведерников и его жена погибли в автокатастрофе 14 июля 1990 года.»
— Они передали нам кое-какие подробности биографии господина Ведерникова, — добавил инспектор после того, как Натаниэль дочитал текст. Этот молодчик — достаточно неприятная фигура.
— А точнее?
— Он подозревается в совершении тяжких преступлений, в том числе, нескольких убийств. Правда, все преступления совершены не на территории Израиля. И, кроме того, почти доказана его причастность к серии ограблений пунктов обмена валюты — в Москве и некоторых других городах, — инспектор Алон развел руками. — Прямо, как в фильмах о чикагских гангстерах 20-х годов. Дилинджер и прочие. Грабили среди бела дня, было немало жертв.
— Большие суммы? — спросил Розовски.
— Нам бы с тобой хватило на то, чтобы перестать копаться в этом дерьме, — сообщил инспектор. — Во всяком случае, речь идет о цифре с шестью нулями. Долларов, разумеется.
— Пункты обмена валюты… Надо же! — Натаниэль покачал головой. — Но ты говоришь: почти доказана причастность. Что значит: почти?
— То и значит, — ответил инспектор. — Они уверены, но прямых доказательств нет. Потому сей господин и сумел уехать.
— Деньги не найдены?
— Нет.
— А что с его смертью? Вы проверяли сведения о катастрофе?
— Странный ты человек, Натан, — инспектор Алон покачал головой. — У тебя, после увольнения, весьма своеобразное представление о нашей работе… Конечно, проверяли. Машина в лепешку, личности устанавливались по документам.
— Бедный Шмулик, — Розовски вздохнул. — Я говорил, что он плохо кончил… — Он замолчал. Инспектор сказал после паузы:
— Как ты понимаешь, мы постарались выяснить, кто направлял Ведерникову гостевой вызов.
— И кто же?
— Яновская. Белла Яновская. Теперь у меня появилось очень большое желание задать этой даме несколько вопросов. Не сейчас, конечно, а через пару дней, когда она прилетит из Москвы. Что скажешь?
Розовски, казалось, не услышал ответа. Он уставился в одну точку и меланхолично разминал пальцами незажженную сигарету. Табак сыпался на темную полированную поверхность стола.
— У тебя нет зажигалки? — спросил инспектор.
— Что? — словно очнувшись, Натаниэль посмотрел на полупустую сигарету и на засыпанный табаком стол. — Нет, спасибо, просто не хочется курить, — он отложил сигарету в сторону.
— Ну, слава Богу, — Ронен усмехнулся. — А то на тебя словно столбняк какой-то напал.
Натаниэль засмеялся.
— Все в порядке, дружище. Я просто задумался. Ты спросил меня о чем-то?
— Я сказал, что хочу задать Белле Яновской несколько вопросов.
— Задавай, — произнес Розовски безразлично. — Прямо в аэропорту, — он протянул руку и взял документы, привезенные инспектором. — Что это за список?
— Где? — Алон привстал, заглянул в лист. — А… список банков, пострадавших от грабителей. Вернее, список их обменных пунктов в разных городах.
— Ясно… — Розовски пролистал остальное. — Это копии? Или оригиналы?
— Конечно, копии. Оригиналы в Управлении.
— Можешь оставить мне?
— Оставляй, я для тебя копировал.
Натаниэлю приснился совершенно идиотский сон: будто из России, очередным авиарейсом «Эль-Аль», вместе с репатриантами прилетел мессия и явился в его агентство. Мессия был как две капли воды похож на Наума Бройдера.
— Женись, — строго сказал мессия голосом Нахшона Михаэли. — Сделай своей маме чуть-чуть радости.
— Скажи ему, скажи, — заявила невесть откуда появившаяся мать. — Мама для него уже никто.
— Мама, это не так, — отвечал Натаниэль, — но на ком же мне жениться?
— Это я тебе сделаю, — ласково пообещал мессия. — Я тебе дам невесту.
И в агентстве появилась Белла Яновская, с ослепительной улыбкой и револьвером в руке.
— Он согласен? — спросила она, обращаясь к мессии.
— Куда он денется? — ответил тот. — Он же знает, что если он не женится, то евреи не построят Третий Храм. А значит, моя репатриация не имеет смысла.
— А если женюсь? — спросил Розовски. Самое интересное, что он осознавал, что это сон, причем абсолютно нелепый, но, тем не менее, участвовал в нем.
— Если женишься на Белле, я поговорю с Яшей Левиным, и он нарисует твой портрет, — торжественно сообщил Бройдер-мессия. И добавил: — Бесплатно.
На этом месте сон стал уже совсем глупым, и Натаниэлю не оставалось ничего иного, кроме как проснуться. Что он и сделал.
В комнате было темно. Спросонок Розовски решил, что опущены жалюзи. Но через мгновение до него дошло: просто до утра еще далеко. Он щелкнул кнопкой настольной лампы. Часы показывали без четверти три.
Спать не хотелось. Он сел на постели, нашел пачку сигарет, привычно пробормотал что-то о вреде курения натощак и жадно затянулся дымом.
— Чертов сон… Мессия какой-то… Господи, что за чушь мне последнее время снится, — проворчал он.
Хотелось то ли есть, то ли пить. Он раздавил недокуренную сигарету в пепельнице и прошлепал в кухню. После невероятно душного дня холодные плитки пола доставляли некоторое облегчение.
Розовски с сожалением осмотрел почти пустой холодильник, со вздохом снял с верхней полки полупустую банку с хумусом — единственный съедобный продукт, остававшийся у него. Приготовил два маленьких бутерброда, стакан ледяного грейпфрутового сока. Подумав немного, достал из шкафчика бутылку «Кеглевич-Лимон», там еще оставалось граммов пятьдесят.
— Ну вот… — пробормотал он, наполняя высокую рюмку. — Будем считать, что это ранний завтрак. И выпьем за строительство Третьего Храма, — выпив водку, он откусил кусочек бутерброда. Легкое опьянение настроило его мысли на философский лад.
Говорят, что сон — особенно, тот, который запоминается — представляет собой мозаику воспоминаний различных событий. Что же, в таком случае может означать давешний сон?
Почему, например, именно Мессия, а не, скажем, вице-президент страховой компании «Байт ле-Ам»? Хотя да, этот Мессия говорил-таки голосом Нахшона Михаэли. А Мессия — это уж точно из-за Маркина. Нужно запретить ему читать всякую чушь в рабочее время.
— По-моему, только мы с Богом общаемся по-домашнему, — пробормотал Розовски. — Надо же — фантастический роман о приходе Мессии. Хотел бы я посмотреть на фантастический роман о втором пришествии Христа, написанный православным христианином. Или фантастический роман о Махди, принадлежащий перу кого-нибудь из наших двоюродных братьев. А мы — хоть бы что! — он покачал головой. — И что за идиотизм с этим художником, Яшей Левиным? Ну да, написал он портрет покойника… двух покойников. Где, кстати, эти портреты?
Он поднялся, прошел в кабинет. Походка была чуть неуверенной. Вернувшись в кухню, он положил оба портрета перед собой.
— Классная компания… Вернее, классическая. Питье на троих, — он попытался приставить оба портрета к стеночке, чтобы видеть глаза собутыльников. С портретом Ари это удалось сразу. С портретом Шмулика — нет, все время сворачивался в трубочку.
