— Возможно. — Он отвел взгляд в сторону, давая понять, что разговор о нем самом неуместен. — Я бываю в офисе каждый понедельник, много играю в гольф, хожу на охоту, плаваю. — Он выглядел уставшим от жизни. — Этим летом я обучал Тома высшей математике. Этого не проходят в его высшей школе, а ему понадобится, если он поступит в Калифорнийский технологический. Я сам там учился. Мы состоятельные, образованные люди, граждане первого класса…
Этим он, видимо, хотел сказать: как же мог мир впутать нас в такое грязное дело? Наклонившись вперед, Хиллман закрыл лицо руками.
В нише зазвонил телефон. Обегая стол, я услышал уже второй звонок и в дверях чуть не сбил с ног маленькую женщину, вытиравшую руки о передник.
— Я послушаю, — сказала она.
— Нет, я послушаю, миссис Перес.
Она удалилась на кухню, а я закрыл за ней дверь и осторожно снял трубку.
— …Что это? — спросил мужской голос. — У вас на линии ФБР или кто-то еще?
Голос с западным акцентом немного подвывал и растягивал слова.
— Конечно нет. Я соблюдаю условия, поставленные в письме.
— Надеюсь, вам можно доверять, мистер Хиллман? Если я почувствую, что наш разговор подслушивают, я положу трубку — и прощай Том!
Угроза эта прозвучала как-то легковесно, со своеобразным привкусом удовольствия, которое человеку доставляло это дело.
— Не вешайте трубку! — Голос Хиллмана был и умоляющим и недоброжелательным одновременно. — Я достал для вас деньги. Они будут у меня в ближайшее время, и я их передам вам, когда скажете…
— Двадцать пять тысяч мелкими деньгами?
— Нет ни одной купюры крупнее двадцати долларов.
— Не помеченные?
— Я сказал уже, что подчинился вашим условиям. Безопасность моего сына — единственное, что меня сейчас заботит.
— Хорошо, что вы не упрямитесь, мистер Хиллман. Мне, собственно, не очень приятно проделывать это с вами и особенно не хочется доставлять неприятности вашему милому мальчику.
— Том сейчас с вами? — спросил Хиллман.
— Более или менее. Он поблизости.
— Можно мне с ним поговорить?
— Нет.
— Но я должен точно знать, что он жив.
Мужчина надолго замолчал.
— Вы мне не доверяете, мистер Хиллман? Я не люблю этого!
— Как я могу доверять… — Хиллман смолк на полуслове.
— Я знаю, что вы хотели сказать. Как можно доверять такому паршивому пресмыкающемуся, как я? А дело не в этом, Хиллман. Дело в том, можем ли мы доверять такому пресмыкающемуся, как ты. Мне известно о тебе больше, чем ты думаешь, Хиллман.
Молчание. Слышно только хриплое дыхание.
— Ну, я могу?
— Что… вы можете? — спросил Хиллман отчаянно.
— Могу я доверять тебе, Хиллман?
— Конечно, вы можете доверять мне.
Снова тишина. Наконец мужчина заговорил. Голос его стал хриплым.
— Я полагаю, ты сдержишь слово. О’кей. Я хочу получить твои деньги, но скажу тебе прямо, это не выкуп. Твой сын не похищен, он пришел к нам по своей собственной воле…
— Я не… — проглотил оставшиеся слова Хиллман.
— Ты не веришь мне. При первой же возможности спроси его сам. Я пытаюсь помочь тебе заплатить мне деньги за информацию, вот и все, а ты называешь меня по-всякому, Бог знает как…
— Нет. С чего вы взяли? Я же не называл.
— Ну, так думал.
— Послушайте, — сказал Хиллман, — обсудим дело. Скажите, куда и когда я должен принести деньги. Они будут доставлены. Я даю гарантию.
В голосе Хиллмана появились резкие нотки. Мужчина на другом конце провода капризно отреагировал на них.
— Не надо сердиться. Я сообщу условия, а ты постарайся ничего не забыть.
— Давайте, — сказал Хиллман.
— Всему свое время. Думаю, сейчас лучше всего будет предоставить тебе возможность подумать, Хиллман. Спустись со своих высот и постой на коленях. Ты этого заслуживаешь.
Он повесил трубку.
Когда я вошел в гостиную, Хиллман все еще стоял с трубкой в руках. Он растерянно положил ее и направился ко мне, покачивая головой.
— Он не захотел дать мне никаких гарантий относительно Тома.
— Они ничего не сделают: им нужны деньги. А нам остается только положиться на их милосердие.
— Их милосердие! Он разговаривал как маньяк. Он, казалось, упивался моим… моим горем.
Хиллман опустил голову.
— Не думаю, что вы имели дело с явным маньяком, хотя, конечно, он не производил впечатления уравновешенного человека. Полагаю, он дилетант или мелкий вор, который видит свой шанс на успех в том, чтобы разговаривать так грубо. Это тот же человек, что звонил утром?
— Да.
— Нет ли какой-нибудь возможности опознать его голос? Был какой-то намек на личные взаимоотношения, может быть, на обиду? Не мог ли он раньше работать у вас?
— Очень сомневаюсь. Мы нанимаем только порядочных людей. А этот парень разговаривал как человек, потерявший всякое достоинство. — Его лицо вытянулось. — И вы говорите, что я должен полагаться на его милосердие.
— Есть ли хоть доля истины в том, будто Том пришел к ним по доброй воле?
— Конечно нет. Том — приличный парень.
— А как насчет решения суда?
Хиллман не ответил, легкое замешательство тоже можно было считать ответом. Он подошел к бару и налил себе стакан виски, я приблизился к нему.
— Не мог ли Том придумать эту историю с похищением?
Он взвешивал стакан в руке так, словно раздумывал, не запустить ли его мне в голову, и, прежде чем он отвернулся, его покрасневшее лицо снова приобрело поразительное сходство со злобной маской.
— Это абсолютно невозможно! Вы причиняете мне боль такими предположениями.
— Я не знаю вашего сына. А вам следовало бы знать его.
— Он не способен на такое.
— Но вы отдали его в школу в «Проклятой лагуне».
— Я был вынужден.
— Очень бы хотелось знать — почему.
Хиллман яростно повернулся ко мне:
— Вы все время упорно возвращаетесь к одному и тому же вопросу. Чего вы добиваетесь?
— Я пытаюсь только определить, как далеко зашел Том. Есть ли основания думать, что он сам себя похитил, чтобы наказать вас или вытянуть из вас деньги. В таком случае вам следовало бы обратиться в полицию нравов.
— Вы с ума сошли!
— А Том?
— Конечно нет! Честно говоря, мистер Арчер, я устал от вас и ваших вопросов. Если хотите оставаться в моем доме, это возможно только при соблюдении моих условий.
Это нужно было расценивать как предложение убраться отсюда, но меня что-то удерживало. Почему-то этот случай глубоко меня задел.
Хиллман вновь наполнил стакан и выпил половину.
— На вашем месте я бы оставил в покое спиртное, — вмешался я. — Ведь вам предстоит принимать важные решения. Этот день может стать одним из главных в вашей жизни.
Он медленно кивнул:
— Вы правы, — пересек комнату и вылил остатки виски в раковину. Затем извинился и поднялся наверх, чтобы посмотреть, что с женой.
Я заставил себя спокойно выйти через главный вход, достал из машины плащ и шляпу и пошел вниз по извилистой аллее. Капли дождя шуршали в лежащих на земле дубовых листьях. Я раздумывал над тем, что слышал и видел в доме Хиллмана. Молодые люди, определенно, трудны для понимания. Может быть, Стелла Карлсон, если бы я повидал ее, помогла бы мне понять Тома?
Почтовый ящик Карлсонов находился в паре сотен ярдов вниз по дороге. Это была точная миниатюрная копия, вплоть до ставен, их белого колониального дома с зелеными ставнями, что и направило меня по неверному пути, подобно дурного тона рекламе.
Я поднялся по дорожке к кирпичному крыльцу и постучал. Дверь открыла красивая рыжеволосая женщина, ее глаза холодно взглянули на меня.
— Да?
Пожалуй, вряд ли я вошел бы в этот дом запросто — нужна была какая-то хитрость, чтобы провести ее.
— Я занимаюсь страховкой.
— В Эль-Ранчо вам ничего не выпросить.
— Но я ничем не торгую, миссис Карлсон. Я проверяю претензии.
Я достал из бумажника старое удостоверение, которое подтвердило мои слова. В свое время я работал в страховой компании.
— Если вы насчет моей разбитой машины, то я думаю, что все уже улажено на прошлой неделе…
— Нас интересует причина случившегося. Вы знаете, у нас есть статистика…
— Мне нет дела до вашей статистики.
— Но ваша машина… Я понимаю, ее украли…
Она заколебалась и быстро оглянулась, словно позади, в прихожей, мог находиться свидетель.
— Да, — сказала она наконец, — ее украли.
— Некий соседский юнец, ведь так?
Ответом на это замечание был яркий румянец, заливший ее щеки.
— Да. Он взял машину и разбил ее на голом месте. Сомневаюсь, что случайно.
Эти слова выскочили из нее так быстро, словно она целыми днями держала их в уме.
