умер.
— Тогда что вы ко мне примотались?!
— Он сам вас спрашивает.
— Кто?!
— Джексон.
Уайтхед не мог ответить. Джексон Брайт был в подвале и все это чувствовали. Но Уайтхед вертелся, как жарящийся заживо на сковороде карп, и отворачивался от его взгляда. Он даже не мог поднять глаз, чтоб посмотреть на Грейс. Понимал — Джексон тоже там. От Джексона не спрятаться.
— Вы помните его. Не можете не помнить.
— Я повторяю вам! Я не знаю никакого Джексона Брайта! Не знал и знать не хочу!
Кровать позади Грейс скрипнула. Джим охнул. Его перехватила Лиза, иначе Джим бы вцепился Уайтхеду в шею. Потянула на себя. Не время. Еще не время.
— Скажите, мистер Уайтхед, а вы любите людей?
— Удивительные у вас вопросы, — хмыкнул Уайтхед. — Нет, не люблю. Люди все поголовно злые и бесполезные.
Он думал, что одной фразой перехитрил всех.
— Джексон говорил, что у вас есть третий ребенок, не так ли?
Уайтхед зажевал губу.
— Не смейте говорить о нем.
— Вы…
— Заткнитесь, — прохрипел мужчина.
— Вы отреклись от сына за то, что он сказал, что не хочет быть таким, как вы. Вы возненавидели за то, что он родился другим. Вы поругались и сказали, что он вам не сын.
Уайтхед так хотел, чтобы право на нож все-таки появилось. Но это была правда.
— Он взял ваш пистолет.
— Он мог взять любой другой!
— Не в четырнадцать лет. Он бы не пошел грабить чужие дома.
— Он мог не брать его! Он мог пройти мимо!
— Но ведь вы предполагали, что так может случиться? Вы оставили его на столе в кабинете за открытой дверью для проверки, а, может, и для того, чтобы пригрозить, если сын пообещает уйти из дома.
Уайтхед молчал. Он не раскаивался, не кусал губы, не смахивал слезы. Он молчал. И глаза, совершенно пустые и бездумные, гладили взглядом полы. Ему было все равно. Он смирился со своей участью.
— Зачем вам это? — прошипел мужчина.
— Затем, что вы губите и чужих детей.
Сабрина закашлялась.
— Вы знаете, что за вашу деятельность во многих странах полагается расстрел?
— Вы обманываете самих себя. Я не виноват.
— Это вы обманываете всех.
Он молчал и считал трещины в бетоне. А, может, что-то обдумывал.
— Вы не признаетесь, нет. Для себя вы абсолютно безвинный человек. Как и все. Каждый видит только отражение.
— Какое отражение?
— То, что вы хотите видеть. То, что вы превращаете в себя и показываете миру. Не то, что есть на самом деле.
Уайтхед снова замолчал.
Наверху послышался грохот. Кажется, гром заворчал, молния ударила в землю. В подвале слышны были только далекие отголоски ее вопля.
— Вы использовали своих детей, чтобы загладить собственные раны.
— Что ты говоришь?
— Неужели не помните?
Уайтхед сжал ладони в кулаки. Лицо его скривилось от гнева.
— Вы научили Джессику быть послушной. Сказали ей, что единственное ее предназначение — быть покорной. Вы сказали такое и жене.
— Я заботился о ней!
— Вы заботились о себе.
— Зачем вы врете?! Зачем держите меня здесь?! Я ничего не делал! Я невиновный человек!
Грейс посмотрела ему в лицо и поняла — Уайтхед хотел переломить ей шею. В глазах его виделось целое представление. Он бы схватил ее за руки, дернул на себя. Подтащил к столу и долго, упорно бил бы лбом об угол, пока Грейс не упала бы. Он бы вдавливал ее за затылок, слушал бы, как глухой звук бы становился влажным.
— Вы помните день, когда сказали сыну, что вы никогда не будете им гордиться?
— Как ты смеешь такое говорить?!
— Вы сказали сыну, что его желания мерзки для мужчины. И что ни один уважающий себя мужчина не пойдет на актерские подмостки. Это было зимой, помните? Рождество. Вы подарили сыну энциклопедию юного медика, потому что сами им хотели быть. А он мечтал работать в театре. Вы знали. И вы ненавидели.
— Кто сказал вам это? Я любил своего сына!
— Вы любили свое отражение в нем.
— Я хотел им добра! Джексон знал, я сказал ему правду!
— Вы хотели добра себе.
Грейс видела все его мысли. Они обращались перед ней в образы, наполнялись звуками, запахами. Она почувствовала, как рядом бы бросили Лизу. Она слышала крики обезумевшего от потерь Джима. Потом Уайтхед бы подошел к Сабрине, схватил бы ее за руки и бросил бы на кровать. Она была добра к нему. Уайтхед подарил бы ей долгую смерть, позволил бы цепляться за жизнь.
Грейс видела это. Но знала, что никогда не увидит в живую.
— Все мы для себя безвинны, мистер Уайтхед, — проговорила Грейс. — Только вина ваша на лице читается.
— Я что, на проповеди сектантской что ли? — воскликнул Уайтхед.
— Нет, мистер Уайтхед… — начала было Грейс.
— Вы говорите с Богом, — закончила Сабрина и сделала маленький шаг вперед.
— Вы чокнутые, — усмехнулся мистер Уайтхед и махнул рукой.
— Мир чокнутый, раз считает вас жертвой.
Грейс вновь поймала взгляд Уайтхеда.
— У каждого есть ноша, которую придется нести. И смириться с ней, значит пойти против всего мира. Вы не смирились.
Уайтхед улыбнулся.
— Я никогда не смирюсь.
Никто не успел и слова сказать. Все произошло слишком быстро.
Соломон Уайтхед вскочил на ноги и пронесся мимо так быстро, что никто, даже Лиза, которая могла остановить его одним хватком, не успела встать с кровати. Звонкие и тяжелые шаги устремлялись по лестнице на волю.
Грейс вылетела следом.
Она не чувствовала ни боли, когда поскользнулась на ступеньке и подвернула ногу, ни нехватки воздуха. Темнота перед глазами смешалась в густую массу, обтекала, подталкивала. Сердца больше не было. Мира больше не существовало.
Было другое, темное, бесконечное,
