пультом, включила телевизор. – А я гляну вчерашнюю серию «Секс в большом городе» – вечером-то не успела, пропустила.
Валя покинула гостиную, но наверх не пошла. Как воришка, украдкой, на цыпочках подобралась к кабинету, приоткрыла дверь.
Вадим сидел перед включенным компьютером. На столе остывала чашка чая, лежали на блюдечке нетронутые бутерброды.
– Доброе утро, – робко произнесла Валя.
Он поднял голову. Взгляд его не выразил ничего, кроме недовольства и нетерпения.
– Доброе, хотя мы уже виделись сегодня.
– Как ты спал?
– Нормально. – Вадим снова уткнулся в компьютер.
– Послушай, – дрожащим от безнадежности голосом проговорила Валя. – Мы с Антошкой скоро идем гулять. Ты не хочешь составить нам компанию?
– Нет. – Он покачал головой. – У меня дела.
– Ну хорошо. – Валя отступила за порог, но дверь закрыть медлила. Стояла и глядела на Вадима с мольбой.
– Что еще? – хмуро произнес он.
– Ничего. Просто… Вадим! – Она не выдержала, голос ее сорвался, глаза наполнились слезами. – Скажи мне, в чем дело? Я чем-то провинилась перед тобой? Да?
Его лицо дернулось, как от удара, взгляд стал еще более колючим и холодным.
– Нет. Почему ты так решила?
– Потому… потому что все изменилось. Все! Наши отношения, то, как ты смотришь на меня, как говоришь.
Вадим мгновение глядел на Валю в упор, на его лице отражалось колебание. В какую-то секунду ей показалось, он вот-вот скажет то, что объяснит его странное поведение. Она подалась вперед, напряженно застыла, вся превратившись в ожидание этих судьбоносных слов.
Губы Вадима шевельнулись. Он судорожно глотнул и решительно рубанул ребром ладони по столу.
– Ничего не изменилось. Все осталось как прежде. – Валя готова была поклясться, что в последнюю фразу он вложил особый смысл, оставшийся для нее непонятным.
– Как прежде? – запинаясь, тихо переспросила она.
– Разве ты глухая? – Вадим сухо усмехнулся и скрестил руки на груди. – Да, и вот еще что. Ты, если я не ошибаюсь, живешь в моем доме для того, чтобы ухаживать за ребенком, верно? Ну так иди и занимайся своим делом, не отвлекай меня.
Вале показалось, что ей со всего маху дали звонкую оплеуху. Она едва не вскрикнула от ужаса и как ошпаренная выскочила за дверь. Вихрем пронеслась по ступенькам, не помня себя, вбежала в детскую, бросилась на постель и отчаянно зарыдала.
Малыш в манеже удивленно таращил на нее глазенки и кривил мордашку, тоже собираясь зареветь.
Никогда в жизни Валя не испытывала такой душевной боли. Даже предательство Тенгиза меркло в сравнении с этим, невероятным по жестокости предательством. Выгнать ее вон, указать на место, низвергнуть на роль прислуги, нерадиво выполняющей обязанности, – и все это после страстных объятий, поцелуев и обещаний, что вскоре между ними не останется никаких секретов! Эх, Вадим, Вадим! А еще напевал в уши, какая она замечательная девушка, божился, что никогда не обидит. Конечно, Лика – фея, волшебница, добрый гений, а она, Валя, просто-напросто деревенская дурочка, которой можно воспользоваться и выкинуть за ненадобностью, как старую тряпку.
Валя вдруг вспомнила, что именно так и говорил ей Тенгиз про то, чем закончатся их с Вадимом отношения. «Об тебя ноги вытрут и выбросят, когда придет срок». Неужели он оказался прав?
Валя, всхлипывая и шмыгая носом, приподнялась на диване. Антошка уже вовсю куксился в манеже, размазывая кулачками по щекам слезы и сопли.
– Ма-ма-ма!
– Я тебе не мама, – сердито сказала Валя. – А только нянька. Вот доработаю еще пять месяцев и уйду. Пусть твой отец ищет себе другую дуру!
– Ма-ма-ма! – Настойчиво и горестно повторил малыш и, встав на ножки, уперся лобиком в манежные прутья.
– Так уж и быть. – Валя, как была, растрепанная, с мокрым, красным лицом, встала, взяла Антошку из манежа и уселась с ним в кресло, расстегивая блузку.
Малыш тут же по-хозяйски обхватил грудь обеими ладошками, зачмокал, прикрыл глазки.
– А ты гурман, – уже без злости, остыв, тихонько проговорила Валя. – Любишь вкусненькое.
Она кормила Антошку и думала, что больше не пойдет к Вадиму. Ни за что не пойдет. Нужно иметь гордость. Доработает и уедет отсюда. Снимет квартиру, выпишет из Ульяновска Таньку, положит ее на обследование. Теперь у нее на все есть средства. А чужого ей не надо, пусть Вадим не беспокоится.
Накормив малыша, она одела его для прогулки и спустилась с ним. Наталья уже приготовила коляску, та стояла у самой двери, колеса были тщательно вымыты, перинка и подушечка взбиты.
На веселый голосок Антошки из гостиной выглянула Кира.
– Гулять собрались?
– Да, пойдем подышим свежим воздухом, – как можно спокойней ответила Валя.
Кира подошла к коляске, поправила на Антошке шапочку, сунула ему под воротник платочек, чтобы не запачкал слюнями комбинезон. Валя молча наблюдала за ее действиями.
– Что у тебя с глазами? – Кира подозрительно глянула на ее лицо с опухшими от слез веками.
– Ничего.
– Опять плакала? Продолжаешь фантазировать невесть что?
– Это не фантазии. Между мной и Вадимом все кончено, – ледяным тоном произнесла Валя и толкнула коляску к порогу.
– Вот как? – Кира, по своему обыкновению, удивленно вздернула брови. – В чем же причина? Неужели только в том, что он невежливо поговорил с тобой утром?
– И в этом тоже. И еще во многом другом. Я не хочу сейчас это обсуждать.
– Не хочешь – как хочешь? – Кира распахнула перед Валей дверь. – Счастливо вам погулять.
Валя скатила коляску с крыльца и пошла к воротам. Она твердо решила, что сегодня не пойдет в березнячок. Зачем душу травить – ведь это их место с Вадимом, то, где зародилась любовь.
Любовь? Валя жестко одернула себя. Нет, это была вовсе не любовь. Так, развлечение от скуки, которое нужно поскорее забыть. Она здесь, в этом доме, лишь из-за денег, ради того, чтобы зацепиться в Москве, помочь семье встать на ноги, наладить собственную жизнь. А привязанность к ребенку – просто материнский инстинкт, заложенный в каждой женщине. С глаз долой – из сердца вон.
Валя изо всех сил пыталась не улыбаться малышу и вообще обращать на него как можно меньше внимания, однако у нее плохо получалось. Антошка вызывал в ней умиление и нежность, несмотря на горькую обиду и гнев на Вадима. В конце концов она сдалась и принялась, как обычно, ласково сюсюкать с ним, играть в «ладушки» и «прятки», брать из коляски на руки, показывая проезжающие мимо машины, птичек и кошек. Малыш восторженно и громко смеялся, демонстрируя четыре молочных зуба, прорезавшихся за последние месяцы.
Валя не заметила, как пролетело два часа. На душе у нее по-прежнему было тоскливо, но уже спокойно. Она смирилась, перестала надеяться и гадать, что
