— Но не официантка?
— Нет. А у вас что?
— Сообщу через пару часов. Идем по следу.
Он отключился и откинулся на спинку сиденья «Судзуки».
Джеймисон испытующе взглянула на него:
— Пусто?
— Пусто. Будем надеяться, Рабинович окажется более полезным.
* * *
Доктор Гарольд Рабинович жил в квартире в старом здании на другом конце города. Декер постучал в дверь и услышал приближающиеся шаги.
— Кто там? — спросил голос.
— Амос Декер.
Дверь открылась, и детектив увидел невысокого облысевшего мужчину с седой бородкой и в темных очках. Мужчине было хорошо за семьдесят. На нем был поношенный кардиган, костюмные брюки и белая рубашка.
— Привет, Амос, — сказал мужчина, глядя Декеру в живот.
У Декера ушла секунда, чтобы сообразить.
— Доктор Рабинович, когда вы потеряли зрение?
— Полностью? Семь лет назад. Макулярная дегенерация. Очень неприятное заболевание. Вы не один… Я слышу кого-то еще.
— Мой друг, Алекс Джеймисон.
— Здравствуйте, доктор Рабинович. Пожалуйста, зовите меня Алекс.
— Мне нравятся ваши духи. Ваниль и кокос, очень приятно. Я прав?
— Вы правы. Здорово.
Он удовлетворенно улыбнулся.
— Одни чувства компенсируют другие, сами понимаете. Заходите, пожалуйста.
Они расположились на стульях в небольшой гостиной. Декер осмотрелся. Опрятная обстановка, заботливо сконструированные тропинки. Еще раньше он приметил белую трость, висящую на крючке у входной двери.
— Я удивился, когда услышал, что вы хотите со мной увидеться, — начал Рабинович.
— Я не отниму у вас много времени.
— Амос, я дошел до той точки в жизни, когда у меня есть все время мира. Моя профессиональная деятельность завершена. Жена умерла. Здоровье ухудшается. Старые друзья мертвы. У детей собственные проблемы со здоровьем. Внуки закончили колледж и начали собственную жизнь. Так что ваш приход очень приятен.
Декер откинулся назад, не отрывая взгляда от Рабиновича. Джеймисон посматривала то на одного мужчину, то на другого.
— Давно вы ушли из Института когнитивных исследований? — спросил Амос.
— Они выпустили меня на лужок десять лет назад. Я бы остался подольше, но уже тогда начались проблемы со зрением.
— Они переехали.
— Я знаю. Держу с ними связь. Институт, знаете ли, вырос.
— Нет, я этого не знал.
— Поэтому они и переехали. Нужно было больше места. С тех пор, как вы у нас были, мы продвинулись на несколько световых лет. Теперь мы знаем намного больше.
— И вы, очевидно, меня помните.
— Вас было трудно забыть. Наш единственный профессиональный футболист. Довольно необычно.
— Когда уехал отсюда, я пошел работать в полицию. Сначала копом, потом детективом.
— Вы упоминали о своих амбициях, когда были у нас.
— Да, правда.
— Это хорошо. И ваша карьера была продуктивной?
— Были свои удачи и неудачи, как в любом деле.
— Надеюсь, удач было больше.
— Возможно, тут вам удастся мне помочь.
Рабинович нахмурился.
— Не понимаю.
Декер рассказал о Мэнсфилде.
— Я слышал об этом, — сказал Рабинович, — как и вся остальная страна. Трагедия. Ужасная трагедия. Столько жизней просто… закончились. Без всякой причины.
— Я работаю над этим делом. И причина есть. Более того, она может быть связана со мной лично.
— То есть? — резко спросил Рабинович.
— Я полагаю, что некий человек, который был в одно время со мной в институте, причастен к массовому убийству в Мэнсфилде.
Рабинович ухватился за край стула.
— Что?!
— Я не могу сообщить вам подробности, но убийца переслал мне старый адрес института. Он утверждал, что я его оскорбил. И указал, что убивает именно по этой причине.
— Господи!
Рабинович едва не свалился со стула, но Декер, двигаясь очень быстро для такого крупного человека, успел подхватить его и усадить обратно; затем взглянул на Джеймисон:
— Воды?
Та вскочила и побежала в соседнюю комнату. Не прошло и минуты, как она вернулась со стаканом воды. Декер передал стакан Рабиновичу, тот отпил немного и осторожно поставил стакан на стол рядом с собой.
— Простите, — сказал Амос. — Мне не следовало это так на вас вываливать. Иногда… иногда я просто не осознаю…
Рабинович дрожащей рукой вытер губы, потом сел поудобнее.
— Ваши неврологические переключатели, Амос, были криво выставлены, за неимением лучшего термина. Я знаю, что вы с трудом воспринимаете некоторые социальные параметры и сигналы, как и многие другие люди из тех, что у нас побывали. Это связано с зонами. Какие-то зоны мозга становятся экстраординарными в том, что способны делать, а какие-то немного регрессируют. По крайней мере, с точки зрения общества. Это вопрос приоритетов разума.
— Вот почему я здесь. Люди, которые побывали у вас. Один из них может быть нашим убийцей.
Рабинович потряс головой, расстроенно наморщил лоб.
— Мне кажется, это просто… ужасно. И сомнительно.
— Поврежденный разум, доктор Рабинович.
— Я думаю, Амос, вы можете звать меня Гарольдом. Мы уже не находимся в отношениях «врач — пациент».
— Хорошо, Гарольд. Поврежденный разум, пусть даже исключительный в каких-то аспектах, способен на многое. И хорошее, и плохое.
— Но вы же наверняка отлично помните людей, с которыми встречались в институте. Вы видели среди них бездушного убийцу?
— Честно говоря, нет. И я не помню, чтобы кого-то «оскорблял». Я не могу припомнить за это время ни одного оскорбления.
— Но вы говорите, что… человек, ответственный за эти ужасные деяния, дал вам адрес института?
— Старый адрес, на Дактон. Он зашифровал его, но намерение было очевидно.
Рабинович потер губы.
— Сомневаюсь, что смогу добавить какие-то сведения к уже вам известным.
— Вы сосредоточились на пациентах, которые были там вместе с вами, — заговорила Джеймисон. — А врачи, психологи, другие специалисты, с которыми вы встречались?..
Декер медленно кивнул.
— Об этом я не думал.
— Я не верю, — твердо сказал Рабинович, — что человек, работавший в нашем институте, мог совершить подобные злодеяния.
— Мне тоже не хочется так думать, — поспешно сказала Джеймисон. — Но в подобных расследованиях нельзя сбрасывать со счетов любую возможность. Это было бы безответственно.
— Крис Сайзмор, — произнес Амос.
— Кто? — спросила Джеймисон.
— Он был психологом и работал в институте, — ответил Рабинович. — Мне говорили, что он ушел несколько лет назад.
— Декер, а почему вы его упомянули? — спросила Джеймисон.
— Потому что мы с ним не ладили. Поссорились. Ничего такого, чтобы я счел его нашим парнем. Но мы с ним не ладили.
— Он может оказаться Леопольдом, если прибавить двадцать лет? — спросила она.
Декер прикрыл глаза и мысленно прокрутил соответствующие кадры.
— Рост и телосложение верные. Черты лица похожи. Но сложно сказать, сколько Леопольду лет. Сайзмору сейчас должно быть чуть за пятьдесят. Итого, хотя это и сомнительно, Сайзмор и Леопольд могут быть одним и тем же человеком. Татуировку на руке могли сделать позже. Насчет флота он мог соврать. Голос за столько лет мог измениться. За двадцать лет в нем многое могло измениться. Но когда Леопольда арестовали, у него взяли отпечатки пальцев и образец ДНК. Отпечатки Сайзмора предположительно должны быть в каких-то профессиональных базах данных. Их будет довольно просто сравнить.
У Декера в телефоне была фотография Леопольда, но, разумеется, он не мог показать ее Рабиновичу.
Амос посмотрел на доктора.
— Вам известно, что случилось с Сайзмором? Почему он ушел из института?
Пожилой мужчина нервно постучал пальцами по ноге.
— Как я говорил, я ушел задолго до него.
— Но вы говорили, что поддерживаете связь со своими бывшими коллегами.
— Ну, да, у него были некоторые профессиональные проблемы.
— Какого рода?
— Мне действительно не хочется в это лезть. Но они были достаточно серьезными, чтобы его попросили уйти.
— Декер, а какие у вас с ним были проблемы? — спросила Джеймисон.
— У него были свои любимчики, и я к ним не относился.
— У Криса были фавориты, — произнес Рабинович. — Мне хочется думать, что я относился ко всем пациентам с равной вежливостью, уважением и внимательностью. Но я тоже человек, и некоторые случаи интересовали меня больше, чем другие. В случае мозговых травм вроде вашей, Амос, пациентов очень редко удается реанимировать, не говоря уже каком-то переключении каналов восприятия. — Он улыбнулся. — Вдобавок я шестьдесят лет болел за «Медведей», и хотя вы играли за Кливленд, вы были единственным игроком из НФЛ, который когда-либо попадал к нам. Сейчас, когда вы упомянули об этом, я вспомнил, чем был недоволен Крис. Не знаю, испытывал ли он к вам неприязнь, или же это было проявлением тех проблем, из-за которых ему впоследствии пришлось оставить институт. Но он, похоже, считал, что вы не соответствуете нашим приоритетам.
