– Жизнь не кончена, – радостно подумал я. – Вот это синее бескрайнее море затмило в моем воображении суровое величие Иудейской пустыни. И по праву. Сарит замужем, и слава Богу, что я перестаю думать о ней. Кто знает, может быть, как раз эта чудесная девушка, которая сейчас сидит передо мной, окончательно освободит меня от недолжного чувства!
– Обязательно к вам сюда в самое ближайшее время еще раз приеду, – сказал я Давиду и украдкой посмотрел на Двору — она смотрела на меня и улыбалась.
В начале сентября я действительно провел одну субботу у брата в его Шират-Аям и опять увидел мельком Двору. Однако дальше хозяином своего времени я быть перестал. Наступил новый 5760 год.
Я встречал его у Йосефа в Мицпе. Йосеф пригласил также своих соседей. За праздничным столом мы много говорили про восхождение ликудовской делегации во главе с Ариэлем Шароном на Храмовую гору.
В начале девяностых какие-то ортодоксальные евреи добились права подниматься туда небольшими группами, причем арабские охранники следили за тем, чтобы никто из них не молился. Но за годы «мира» израильские пресмыкательства привели к тому, что вход на Храмовую гору оказался для евреев полностью закрыт. Делегация депутатов Кнессета решила воспользоваться своей эксклюзивной свободой передвижения и взошла на Сион. О том, что это – «провокация», которую не в состоянии вынести гордое палестинское сердце, нам было разъяснено заранее.
Два новогодних дня – первое и второе тишрея – пронеслись незаметно. С исходом второго дня праздника Рош-Ашана вечером мы провели хавдалу – обряд отделения праздничного дня от будних дней. Йосеф включил телевизор и, увидев на экране толпу арабов, мечущих в израильских солдат камни и бутылки с зажигательной смесью, воскликнул:
– Кажется, началось!
– Что началось? – спросил я, подходя к телевизору.
– Сам посмотри.
Из телевизионных передач выяснилось, что на другой день после посещения Храмовой Горы депутатами от «Ликуда» арабы попытались забросать камнями евреев, молящихся у Стены Плача.
Сошедшая с горы толпа арабов пришла в неистовство, в Иерусалиме произошли беспорядки. Досталось даже иностранцам. Сообщалось, что один туристский автобус был атакован в Старом Городе, в результате чего в больницу угодили пятнадцать человек. Кое-что об этом было известно еще 29 сентября, в пятницу, из новостных сводок.
Но никто из не включавших в субботу радио религиозных евреев не знал, что под вечер беспорядки распространились на всю территорию Иудеи, Самарии и сектора Газа. 30 сентября массовые волнения продолжились. Причем на этот раз к интифаде подключились также и израильские арабы. На перекрестке Нецарим террористы обстреляли блокпост ЦАХАЛа.
Именно в той перестрелке случилась эта история с 12-летним мальчиком Мухаммедом а-Дура. Сцена его гибели облетала телеэкраны всего мира. Как потом установила армейская экспертиза и впоследствии подтвердило независимое журналистское расследование германского телевидения, с того места, где находился ЦАХАЛ, никак нельзя было выстрелить в ребенка, так что пуля не могла быть израильской. Но в ближайшие месяцы, когда кадры убийства ребенка настойчиво крутили по ТВ во всем мире, они были непререкаемым свидетельством «новых израильских зверств на оккупированных территориях».
Через несколько лет выяснилось, что это была инсценировка: были найдены так называемые исходники, то есть исходный записанный материал – выяснилось, что «репортаж» об «убийстве» подростка записан с многочисленными дублями. Но это уже никому не было интересно.
Тогда же в считанные минуты из несговорчивого лидера Арафат превратился в главу несчастного, гонимого народа.
Во второй день праздника, 1 октября, шхемские арабы напали на гробницу Йосефа. ЦАХАЛ отступил, при этом один солдат погиб. С каждым днем кровопролитие усиливалось. 12 октября, в четверг, в Рамалле арабы линчевали двух израильских военнослужащих, по ошибке вышедших на палестинский блок-пост.
А 17 октября во вторник началось еще одно позорище: из деревни Бейт-Джалла был обстрелян иерусалимский квартал Гило. Имелись раненые. Танки ЦАХАЛа произвели несколько выстрелов по огневым точкам террористов.
Почти каждый день сообщалось об обстрелах Гило и соседствующего с Рамаллой поселения Псагот, о беспорядках на перекрестке Айош, в Хевроне, Дженине и, разумеется, на перекрестке Нецарим в секторе Газа – это было самое неспокойное место.
В эти дни я был призван на военные сборы и более месяца провел в районе Рамаллы. Главным образом на перекрестке Айош, расположенном на северной окраине этого города, возле самой военной базы, граничащей с Бейт-Элем. Место это было хорошо знакомо мне еще со времен первой интифады.
Часами мы сидели в джипах напротив то редеющей, то разрастающейся толпы. Арабы периодически выбегали вперед и закидывали нас камнями и бутылками с зажигательной смесью. Мы отвечали слезоточивым газом и резиновыми пулями. Сложности возникали тогда, когда из толпы кто-то вдруг вытаскивал автомат и начинал палить в нашу сторону. По таким били в основном снайперы, но, конечно, абсолютная точность в такой ситуации не гарантировалась. Так что гибли не только террористы, но и дети, за спинами которых они прятались.
В течение нескольких дней я был в одном наряде с Рувеном. С тем самым, с которым служил во время срочной службы и к которому зашел сразу после того, как услышал о подписании соглашения с ООП.
– Какой позор все, что происходит в Гило, – сказал я после того, как в новостной сводке сообщили об очередном обстреле этого Иерусалимского квартала. – Жителям обещают поставить пуленепробиваемые стекла вместо того чтобы просто войти в Бейт-Джаллу и ликвидировать обнаглевших бандитов. Это как если бы полиция вместо того, чтобы арестовать хулигана, разбившего прохожему очки, посоветовала бы этому прохожему вставить бронированные стекла.
– Нам нельзя сейчас нагнетать обстановку, – многозначительно поведал Рувен. – Барак пытается возобновить переговоры с Арафатом, и лишнее напряжение здесь совершенно ни к чему...
– Какие переговоры! Арафат уже открыл свои карты. Он отказывается признать государство Израиль даже в границах 1967 года! Хватит уже создавать видимость «мирного процесса», назовите же войну войной! Имейте мужество.
– Но в настоящий момент нам невозможно сделать то, что ты предлагаешь.
– Почему же это невозможно? Разве не ты уверял меня, что мы вернемся в Газу, стоит лишь Арафату прибегнуть к террору? Но вот обстреливается наша столица, а мы бездействуем...
– Мы бездействуем? Ты что, не видел по телевизору, сколько мы им домов повредили?
– Но террористы же именно этого и добиваются! Они заняли христианское село, палят из него по евреям, а евреи разрушают это село ответным огнем... Христиане бегут в Южную Америку, евреи отступают к границам 1967 года – лучше не придумаешь!
– Но сегодня изменилась международная обстановка. Сегодня мы не можем себе позволить занимать территории.
– Как же ты не замечаешь, что это она не сама изменилась, эта обстановка? Как же ты не замечаешь, что это вы сами целенаправленно изменили ее своими «экзаменами» Арафату и экспериментами в области теории вероятности – дали один шанс миру, который на самом деле предоставил миллион шансов войне! Если бы Рабин не впустил в Израиль Арафата, ничего бы этого не было.
– А что было бы? Что было бы, если бы победили вы? Трансфер арабов? Ну уж извини..
– Не извиню! Во-первых, Ликуд вел мирные переговоры с местной палестинской делегацией, переговоры, которые твой Рабин зачем-то сорвал. Во-вторых, все, о чем говорили даже самые правые, – это экономическое стимулирование арабской эмиграции. А в-третьих, если вы считаете, что трансфер сам по себе плох, то почему вы ежедневно твердите о необходимости изгнания еврейских поселенцев? Вы-то нас как раз силой выгонять собираетесь.
- Да вы просто фанатики...
- Допустим, мы – фанатики. Но даже если считать так, то ведь нельзя не заметить, что нам противостоят другие, гораздо более крутые фанатики, которые убивают невинных людей. Почему вам нужно принимать сторону крайних арабских фанатиков в их противостоянии умеренным еврейским?
– Своей поселенческой политикой вы втянули страну в авантюру. Но страна не хочет гибнуть из-за вашего культа земли. И вообще... – в этот момент раздался оглушительный удар: в защищенное сеткой лобовое стекло нашего джипа врезался увесистый камень. Рувен вздрогнул и замолчал как-то обиженно...
***Во второй половине декабря, после того как я вернулся из армии, на сборы был призван и Давид. Ожидалось, что брата будут отпускать домой на субботу, однако обстановка этого не позволяла. Его два раза подряд задержали, и мой визит в Шират-Аям в очередной раз откладывался.
