Telly - Бог огня

Он рассказал.

— Видите, все достаточно тривиально... Сел. Сидел. Потом в бараке появилась парочка этих шоферюг. Очень впечатляющая парочка.

— Парочка?

— Да, Аркадий и ваш, насколько я понимаю, патрон, Игнатий Петрович. Они работали в одной автоколонне и друг друга не переваривали. Их даже, говорят, специально разводили в разные смены — выпускать их грузовики за ворота гаража вместе было рискованно. Но как-то им случилось сойтись на Минском шоссе. Они и помчались, борт в борт — прямо по осевой, — и никто не хотел уступить, притормозить. Даже когда из-за поворота появилась какая-то "Победа". Как потом выяснилось, семья возвращалась с дачи.

"Победа" — в дерево, а все, кто в ней был, на тот свет. Припаяли им по семь лет. В первую же ночь в бараке подрались... Это было в пятьдесят девятом. Потом еще пару раз сидели — уже порознь, каждый по своему делу. Приобрели опыт, обросли связями. Теперь они очень респектабельные люди, — он усмехнулся. — Аркадий, даром что еврей-полукровка, поклонник русского стиля. Без ума от Бабкиной. Не пропускает ни одного ее выступления. Тонкий ценитель высокого искусства...

Он помолчал.

— Мне кажется, они вот так всю жизнь жмут по Минке на своих грузовиках — с того самого дня. И никто не хочет, а теперь уже и не может притормозить.

— Почему вы мне об этом рассказали?

Он отвернулся и с минуту всматривался в могильный камень, как будто хотел, чтобы лежавшие под ним ответили на этот вопрос.

— Потому что теперь меня на этом свете и в самом деле ничего не держит.

Она пошла к выходу. У поворота к колумбарию остановилась, заставила себя вернуться:

— Простите меня. Когда-нибудь вы поймете, что я ни в чем не виновата... — Она помедлила. — Последний вопрос. Что было в рюкзачке?

— Ничего особенного, — сказал старик. — Банка с теннисными мячами, несколько сувенирчиков, кукла, блок дисков.

— Дисков?

— Да. Я недавно купил внучке компьютер — в основном для игр.

— Я понимаю, вам это может показаться диким... Но вы не могли бы мне дать этот рюкзачок на время? Я вам верну.

— Знаете... — Он поджал губы, тяжело поднялся с лавки, подошел к ограде и в упор взглянул на нее. — Я, между нами говоря, вами просто восхищаюсь. Точнее сказать, каким-то вашим типично кошачьим инстинктом самосохранения... Если бы в обеспечение этой странной просьбы вы еще и побожились — ну, например, "я верну, ей-богу", — я бы вас ударил. А так... Вы же дикое, бессмысленное существо, — он протянул руку и погладил ее по плечу — так, как гладят кошку, выгнувшую в ожидании ласки спину. — Что ж, забирайте. Он у меня в машине. Пойдемте. Проводите меня.

Выйдя за ограду, он приосанился, характерным щелчком сбил с плеча пушинку, демонстративно согнул руку в локте и посмотрел на нее, приглашая взять его под руку, а она, слегка присев — в этом движении виделся туманный намек на книксен, — откликнулась на приглашение.

Неожиданно мужчина остановился, оглянулся и, кивком указав спутнице на старый памятник, заметил:

— Вы бы хоть цветочков принесли... Похоже, вы с этой Сонечкой сестры. И по крови, и по духу.

А каменная Соня еще долго глядела вслед этой странной паре, удалявшейся по тенистой аллее столь церемонно и торжественно, словно в ушах у них звучал не острый вороний крик, а звуки полонеза.

Минут через двадцать Бася, уже в одиночестве, опять показалась в конце аллеи с перекинутым через плечо теннисным рюкзачком. Она шла неторопливо, вздернув подбородок и целясь взглядом в пустоту — именно туда, где в давние времена парили золотые Сонины руки...

В глазах Баси можно было прочесть: она знала — та, в честь кого здесь теперь высилось каменное изваяние, в один из прошлых лихих дней налетела грудью на шальную пулю. Она приняла свинец в сердце, под которым уже носила ребенка, и потому на ее могиле друзья воздвигли поразительно роскошный памятник, запечатлевший женщину, держащую высоко над головой младенца, и поставили четыре каменные пальмы, охранявшие покой матери и ребенка.

Но шли годы, пальмы повалились — осталась всего одна. Потом ветреной январской ночью кто-то отбил статуе руки, но, убоявшись небесной кары, оставил ребенка на гранитной плите. Впрочем, через некоторое время какой-то грязный, с бельмом на левом глазу оборванец мраморного ребенка украл.

Бася приблизилась к памятнику и спросила:

— Адские водители, говоришь? И что нам теперь, сестра, делать?

Однако та, к кому Бася обращалась, не смогла ничего произнести, потому губы ее давно сделались камнем и сама она стояла памятником широко известной личности по имени Соня Золотая Ручка, покорно принимая послания восторженных обожателей, — наподобие того, что несколько дней назад оставили на камне симпатичные молодые люди: "Любим. Помним, Уважаем. Братва".

Отправляясь на кладбище, она предупредила Б. О., что на обратном пути заедет в мастерскую: участие в допросах, поджогах, посещение роскошных ресторанов и гонки на автомобиле по ночному городу — все это, конечно, увлекательно, но отвечать за организацию народного гулянья под условным пока названием "Рискнуть и победить" придется все-таки ей. А День города уже не за горами.

Он ждал ее на лавочке под пышным каштаном, она опустилась рядом, с наслаждением закурила сигарету и не спеша рассказала о встрече с ювелиром.

— А ты где был?

— Да так... — рассеянно отозвался Б. О., наблюдая за копошением штукатуров на лесах, окольцевавших церковную колокольню. — Я ездил к Джою. По делам.

— Господи, — сокрушенно выдохнула она. — Каким делам? Мы опять будем поджигать кабаки? Или поджаривать кому-то пятки? — Бросила сигарету, ввинтила ее носком туфельки в асфальт. — А кто такой этот Джой?

— Хороший человек. В каком-то смысле мы родственные души, он тоже узкий специалист. Он тебе понравится. — Б. О., взглянув на часы, поднялся с лавочки. — Пойдем навестим твою газовую камеру.

В мастерской Бася отвела Б. О. в клетушку, где он уже однажды был во время первого визита сюда, а сама исчезла в каминной комнате. Минуту спустя оттуда начали долетать отголоски полемики на повышенных тонах: кто-то орал на Басю, но и она в долгу не оставалась.

Он прикрыл дверь, дернул молнию рюкзачка, высыпал на стол его содержимое: запечатанная банка данлоповских мячей, несколько рекламных буклетов, маленькая деревянная настенная тарелочка с тщательно выгравированными на ней контурами Тауэра, кукла в прозрачном пластмассовом пенале, блок лазерных дисков, по-видимому с играми, судя по характерному попугайскому дизайну, в котором была исполнена коробка. Б. О. сдернул с жестяной банки крышку, на стол выкатились три мячика. Он подбросил один — тот пружинисто подпрыгнул на полу и вернулся в его распахнутую ладонь. Проверил два остальных. Обычные теннисные мячи. Осторожно подцепив бритвой узкую клеящую ленточку, запечатывавшую блок, он открыл упаковку. Ничего примечательного: десять новеньких лазерных дисков в целлофановом пакете.

Б. О. включил Басин компьютер, запустил программу инсталляции. Игра оказалась не слишком интересной. Он запустил очередной диск. Заняться было нечем, поэтому он рассеянно кормил компьютер дисками, развлекая себя по ходу инсталляций пролистыванием красивого журнала "Вояж", потому-то сразу не сообразил, что произошло.

Седьмой диск не загрузился. Б. О. повертел его перед глазами. Он ничем не отличался от остальных.

Б. О. опять сунул его в дисковод, внимательней просмотрел через структуру программы. Как будто ничего особенного, привычный набор файлов. Он попробовал загрузиться с диска. Ничего не вышло. В этот момент в комнату ввалилась Бася, волоча за собой, как собачку на поводке, обрывок какой-то многоэтажной фразы — "...сам мудак!".

— Это я не тебе! — Она швырнула на стол кипу распечаток. — Нет, я больше не могу, — упала на стул, нервно закурила. — Ни черта не выйдет из этой затеи. Хотя вон, гляди, — она швырнула ему ксерокопию с топографическим планом какой-то местности. — Уже и площадку под эти игрища выделили. Какую-то песчаную поляну на берегу Москвы-реки. Придумали муру вроде "А ну-ка, парни!". Помнишь, когда-то такая передачка была по телику?

— Смутно... Молодые люди там вроде бы лазили на трапеции, прыгали куда-то, тяжести поднимали. Это, что ли?

— Примерно. Такое, знаешь ли, гладиаторство в современном стиле. Собираются две команды здоровенных мужиков и начинают состязаться, кто кого. Конкретный рисунок уже от фантазии сценариста зависит... — Она поворошила распечатки. — О, навертели тут черт-те чего. Гонки на машинах. Пейнтбольная стрельба... Какие-то огнедышащие полосы препятствий... — Она поморщилась и стиснула ладонями виски. — Мама дорогая, ну и бред. Нет, это, конечно; можно сделать так, что публика будет рыдать от восторга. Но я-то им битый час русским языком объясняла, что я не специалист по такого рода горячим забавам, мне бы какой-нибудь "Марш зверей" поставить — это да.