Она выдохлась и умолкла, тяжело, как после долгой пробежки, дыша.
— Ничего, все образуется, — Б. О. погладил ее по голове. — Пойдем. — Опять глянул на часы и потянул ее за руку: — Мы уже немного опаздываем.
— Куда? — едва живым голосом спросила она.
— Недалеко. В район Беговой.
— Этого мне только не хватало... А зачем? Ты поставил на какую-нибудь лошадку?
Б. О. многозначительно поднял указательный палец и шепотом пояснил:
— Нет. Мы едем бомбить банк.
Некоторое время она сидела у стола, переваривая его короткое сообщение. Подняла голову, хитро, по-кошачьи улыбнулась и стукнула ладонью по столу:
— Ну вот это другое дело!
Запустив двигатель, Б. О. вышел из машины, открыл багажник, вынул свою увесистую сумку на ремне, аккуратно поставил ее на заднее сиденье, но, прежде чем сесть за руль, обернулся и посмотрел на окна второго этажа, за которыми вовсю — судя по истерическим выкрикам, вылетавшим на улицу через распахнутые форточки, — кипела какая-то творческая полемика, и пробормотал:
— Две команды здоровенных мужиков, говоришь?
* * *
Через полчаса он затормозил у высокой кованой ограды, стягивавшей два арочных прохода в удивительно уютный и какой-то домашний дворик, в центре которого располагалась обширная круглая клумба с помпезной лепной вазой.
Здесь витал дух чисто германского аккуратизма и пунктуальности — квартал был выстроен немецкими военнопленными сразу после войны. Дух чувствовался и в строгой планировке двора, и в бюргерской наружности трехэтажных домиков под покатыми крышами, в маленьких газонах под окнами первых этажей, где бурлила лава дикого винограда. В организации этого пространства отчетливо звучал некий пригородно-берлинский мотив, настроенный на тот пасторальный тон, который сентиментальные немцы ухитрялись сохранять в любом большом задымленном и угрюмом городе и след которого оставили даже здесь, на Беговой. Сложенный их основательными руками мир заметно поветшал и мимикрировал в московскую среду и потому настраивал на грустный лад.
— Мы приехали сюда посидеть у старой клумбы и вспомнить прошлое? — спросила она. — Или в самом деле будем кого-то грабить?
— Ну-у-у... — неопределенно отозвался он, — что-то вроде этого. Ты, кстати, не забыла захватить свой "магнум"? Дело-то опасное...
— Сейчас посмотрю, — рассмеялась она. — Он должен лежать в бардачке.
Откинула вверх крышку, сунула в бардачок руку, нахмурилась и вынула кожаную сумочку с ремешком.
— М-да... — мрачно произнес Б. О. — Все, что осталось от помощника депутата. Дай-ка. — Он дернул замок-молнию, открыл. В сумочке лежали трубка, ежик для ее чистки, магнитооптический носитель, пакет с табаком и визитка.
— О-ля-ля... — нараспев произнес Б. О., протягивая Басе визитку.
— Конецкий Виктор Константинович, — прочитала она. — Старший следователь по особо важным делам, Генеральная прокуратура России. Как мало от человека осталось... — сокрушенно покачала она головой. — Часы "Ролекс", трубка, табак, чья-то визитка... И все.
— Не все, — возразил Б. О. — Есть еще вот эта штучка, — он повертел в руках носитель, глянул на визитку. — Возможно, Игорь собирался отправить его по этому адресу... Ладно, пошли, надо миновать пограничный контроль, — он указал на молодого человека в темном костюме, прохаживавшегося у ворот.
Молодой человек старательно (но не убедительно) изображал туриста, случайно забредшего в тихий тенистый уголок города и любующегося достопримечательностями. Единственным достойным внимания объектом в этом смысле можно было считать разве что располагавшийся в угловом доме магазин "Рыба", где на ступеньках перед входом сидела, вульгарно развалив колени, молодая цыганка в пестрой юбке. В перерывах между лаканием пива из горлышка она призывно протягивала в сторону случайного прохожего руку, как видно приглашая принять участие в ворожбе.
Б. О. набрал на панели телефона какой-то номер, поднес черный пенал к уху и сказал:
— Джой, это я.
Спустя минуту молодой человек в темном костюме сунул руку в карман, вынул оттуда телефон, выслушал короткое сообщение, кивнул и, повертев головой, остановил взгляд на их машине. Б. О. перегнулся через сиденье, подцепил за ремень свою сумку, вышел из машины, попинал носком ботинка переднее колесо и кивнул Басе: пошли.
Только теперь она обратила внимание на то, что окна в трех замыкавших дворик домах неживые: стекла в грязных потеках, никто их не мыл, как веками заведено, на майские праздники, форточки распахнуты, на подоконниках не пенится бледно-розовыми хлопьями герань, не ощетиниваются кактусы, — такие окна бывают в домах, откуда ушла мебель, ковры и паласы, книжные и посудные полки, а все, что осталось, — это ржавые гвозди в пустых стенах, на которых когда-то висели зеркала или какой-нибудь побуревший от солнца эстамп.
Тем более странно выглядел в замусоренном, доживавшем последние дни дворике, где витал дух обреченности, черный "ситроен" с дымчатыми стеклами.
Б. О. молча открыл тяжелую, с ослепительной латунной ручкой дверь и жестом пригласил ее следовать в темный, пропитанный чуланными запахами подъезд.
— Как видишь, всех уже выселили. Но в одной квартире еще пока живут.
— А что делает тут эта роскошная машина?
— Не знаю. Представители заказчиков. Возможно, госбезопасность. Или ребята из какой-нибудь тамбовской бригады. А может, чиновники Центробанка... Это не важно.
— А что важно?
Он остановился перед дверью со старинным жестяным почтовым ящиком, на который были налеплены вырезанные из газет еще в какие-то очень давние времена логотипы: "Правда", "Труд", "Вечерняя Москва" и красный кубик прежнего "Огонька".
— Важно то, что они платят.
Дверь отворилась, на пороге появился интеллигентный молодой человек с тонким лицом и аккуратной темной полоской усиков — его можно было бы принять за банковского клерка, если бы не тяжелый панцирь бронежилета.
— Меня приглашал Джой, — отрекомендовался Б. О.
Они оказались в прихожей, лишенной каких-либо признаков человеческого жилья: голые стены, ни вешалки, ни полки для обуви, ни коврика на полу. Впечатление пустоты подчеркивала голая лампочка, свисавшая с потолка на толстом шнуре, который настолько густо зарос пушистой пылью, что напоминал гусеницу шелкопряда. Слева двустворчатые двери — они распахнуты, как бы приглашая зайти в квадратную комнату, где вся обстановка состояла из старого, заслуженного дивана с бугристым ложем и растрепанными валиками. На полу несколько пепельниц в окружении пустых пивных банок. Дальше — кухня. Такой же диван вдоль стены, круглый стол, который, судя по многочисленным ожогам, долго пытали раскаленными чайниками и сковородками, плита, груда грязной посуды в мойке. Компьютер на маленьком столике в углу выглядел на фоне безалаберного быта нелепо.
Направо дверь, обитая свежим дерматином. Слева от косяка вмонтирован массивный замок с узкой прорезью для пластиковой карточки. Б. О. нажал черную кнопку на пульте. В глубинах запертой комнаты послышался приглушенный звук сигнального звонка, замок цыкнул зубом, Б. О. потянул на себя тяжелую дверь — она, ко всему прочему, оказалась еще и стальной.
Бася шагнула за порог, зажмурилась и некоторое время стояла, пытаясь сообразить, что бы могло означать то, что предстало перед ней в этой странной комнате с наглухо задраенными и завешенными солдатскими одеялами окнами.
Приглушенный голубоватый свет лился с потолка из неоновых трубок и накрывал тонким мистическим чехлом все это: длинный стол вдоль левой стены, батареи рослых — ростом раза в полтора выше обычных — процессоров, огромные мониторы, изогнутые подковой клавиатуры, стаи "мышек", панели телефонных аппаратов, дисководы и еще масса каких-то приборов и аппаратов — и все это переплетено огромным количеством проводов и кабелей.
Вдоль стола на подвижных, с колесиками, креслах сидели несколько человек с голубыми — то ли от мониторного света, то ли от долгого пребывания взаперти — лицами. Еще несколько лениво покуривали у стола, прижатого к правой стене и заставленного пивными банками. Все в бронежилетах.
Человек в наушниках, Оторвавшись от армейской радиостанции, обернулся и пристально посмотрел на Басю. На вид ему было лет тридцать или чуть больше. Копна светлых вьющихся мелким бесом волос, конусом стекавших от макушки к плечам — форма прически навевала ассоциацию с каким-то грибом, скорее всего поганкой. Огромные очки в металлической оправе со слегка замутненными бледно-розовыми стеклами занимали пол-лица. Жидковатая и оттого выглядевшая неопрятной борода. Глаза цепкие и холодные, впрочем, это впечатление смазывалось оттенком стекол. Он сдернул с головы наушники и вопросительно уставился на Б. О.
— Это со мной, — слегка смутившись, пояснил Б. О. — Привет, Джой.
