Он подошел и нагнулся над Сивко.
— Федор Иванович…
— Кончается, — хмуро сказал кто-то.
— Во… ро… — зашевелил губами Сивко. Он нагнулся к самому его лицу:
— Что?
— Не я… Лев… Абрамович… Не я…
— Я понял.
— Не дай… уйти… — с трудом выговорил Сивко, собрав последние силы.
— Воронову?
— Не… дай…
Этот человек боролся за жизнь до конца, и последнее желание, которое он высказал, было: отомсти! Не дай ему уйти! Бессмысленная жертва, потому что на раритет позарился Лев Абрамович. Именно это и силился сказать Сивко. Не он заказал ограбление квартиры, не он причина гибели Марии Вороновой. Это было несправедливо и не по правилам. Но у сумасшедших своя логика.
— Федор Иванович…
У того на губах запузырилась кровавая пена. Сивко дернулся и затих. Он поднял голову и увидел на краю поля машину с крытым верхом и микроавтобус с синей полосой. Милиция приехала. И, похоже, ОМОН. Театр военных действий пополнился свежими силами. За исход операции теперь можно быть спокойным.
— Как кстати, — сквозь зубы сказал он и стал шарить по карманам покойника.
— Эй, мужик, ты чего! — запротестовала охрана.
— Мне нужен ключ. Там заперта женщина. Ключ-то я могу взять?
Охранники Сивко переглянулись. Старший неохотно сказал:
— Ну, бери.
Он нашел ключ, сунул его в карман и тут спохватился:
— Зигмунд! Где Зигмунд? Заложник где?
— Да вон он лежит, — кивнул через плечо старший.
Отец Ники лежал на боку в глубокой борозде, глаза у него были закрыты. Он вздрогнул, потому что увидел кровь. «Как я ей скажу?!» Лицо у Зигмунда было спокойное, а сам казался таким маленьким, каким может быть только ребенок. Сивко взял в заложники его, а не жену, потому что почувствовал слабину. Прикрываться Зигмундом было проще.
Он подошел, чувствуя, что ноги подгибаются. «Как я ей скажу?» И в этот момент Зигмунд открыл глаза. Взгляд у него был просветленным. Сомелье коротко вздохнул и подтянул ноги к груди, скрючившись еще больше. И тихо сказал:
— Хорошо.
— Ты не ранен?
— Нет, нет, все хорошо.
— А кровь?
Зигмунд улыбнулся и закрыл глаза. «Это не его кровь», — догадался он.
— Хорошо. Тихо, — не открывая глаз, сказал Зигмунд.
— Тихо?
Он прислушался. Там, у ворот, была стрельба, в нескольких метрах хрипели деревенские, припечатывая кирзу к отутюженным брюкам и пиджакам москвичей, орали омоновцы, увязая на бегу в пашне, работали моторы подъезжающих машин. Влажный воздух был до предела насыщен звуками, его можно было резать пластами, как мармелад, и объедаться. Но он тоже подумал: «Тихо». Для Зигмунда все уже закончилось, тот отходил от шока, потому что не каждый день тебе к горлу приставляют нож и прикрываются тобой, как живым щитом. После такого сильного стресса наступает полное безразличие ко всему. Зигмунду сейчас и в самом деле хорошо. Жить всегда хорошо. — С Никой все в порядке, — сказал он. — И с вашей женой тоже.
— Хорошо.
— Скоро придет врач. А… где Дмитрий Александрович?
— Он улетел.
— Улетел?
— Он всегда хотел улететь. Его зовет небо.
«Вертолет!» — сообразил он. Зигмунд был похож на ребенка, на маленького ребенка. И говорил также. Но это пройдет. И скоро. На него же, как ливень, вдруг обрушились звуки. Крики, стрельба, работающие моторы… Он словно очнулся.
— Небо, говоришь? Ну, я тебе сейчас подарю небо! В алмазах!
Он передернул затвор «ТТ» и побежал к проему в стене, увязая по щиколотку во влажной земле. Туда, к вертолетной площадке. Надо быстрее… быстрее… И здесь он опоздал: Воронов уже сидел в вертолете и пытался взлететь. И это получилось.
— Стой! — заорал он и дал выстрел по вертолету.
За прозрачным стеклом кабины он увидел Воронова в летном шлеме. Тот улыбался. «Супермен», — понял он эту улыбку и словно услышал ласковое: «Мальчишка… Щенок…» Он захлебнулся потоком воздуха от работающих лопастей. Кидаться на вертолет было бессмысленно. Пришлось лечь на землю. Он попытался собраться. Поднял «ТТ» и выстрелил. Еще раз. И еще… Воронов улыбался. Нет, смеялся! Он чуть не застонал от досады. Так тяжело было только в горах, на обледенелом склоне. Ветер сбивал с ног, ботинки скользили, руки ныли, а обожженное морозом лицо горело. Он ничего не соображал тогда, работали только инстинкты, главный из которых — инстинкт самосохранение. Выжить. Только бы выжить. Все остальное потом. «Вот это был экстрим!» — говорил он потом с упоением девочкам, открывшим рты. Но тогда он так не думал. Об экстриме и вообще. Вообще не думал. Потому что спасал свою жизнь.
Сейчас экстрима добавил Воронов, высунув из кабины вертолета дуло автомата. Целиться тому было неудобно, потому что надо было набирать высоту. Вертолет задергался, а он проворно перекатился к самому краю площадки. Тоже на инстинкте. Воронов бил не прицельно, но пуля — она же дура. Да и страху надо нагнать. Но страха у него почему-то не было. Не получалось бояться.
«Либо в него, либо в мотор… Либо в него…»
Одна очередь, другая. Все? Запал кончился? Или патроны? Надо было подождать. Он понимал, что надо подождать. Сколько осталось патронов в обойме? Он пытался сосчитать, но попробуй сосредоточиться, когда в тебя лупят из автомата с пятиметровой высоты! Мать его так! И тут он вспомнил. Патроны, которые нашел в спальне Елизавет Петровны! Ай, кстати! Лежа на земле, на спине, перезарядил «ТТ». Теперь у него была полная обойма.
«Надо подождать. Либо в него, либо…» Он даже подумал: да черт бы с ним, пусть летит. Милиция потом разберется. Ну, куда Воронов денется? Вертолет — это от отчаяния. Воронов в безвыходной ситуации. Если только у берегов Москвы-реки у сумасшедшего миллионера не припрятана подводная лодка. Пусть летит.
«Пусть летит, — подумал он, поднимая пистолет. — Пусть летит».
Поток воздуха стал гораздо слабее, вертолет набрал высоту. Да и Воронов стрелять перестал. Пока. И он спокойно, как на стрельбище, на тренировке, выпустил всю обойму в вертолет.
Дальше все было страшно. Вертолет задергался, потом накренился. Похоже, на время стал неуправляемым. Пилот был либо ранен, либо видимость затруднена, либо возникли неисправности. Его понесло прямо на башню, которая возвышалась над каменной громадой замка. Секунда, другая — и они столкнулись, башня и вертолет. Раздался взрыв. Это было страшно. Башня на глазах стала осыпаться, словно была не из камня, а из речного песка. Над ней заклубился черный дым, показались языки пламени.
Горящий вертолет упал на землю. А в замке начался пожар. Какое-то время он смотрел, не отрываясь, на пламя, на черный дым. Это был конец. Конец всему. Вяло подумал: «Он погиб. Во время взрыва. Его больше нет…» Потом вдруг опомнился: Ника! Отшвырнул бесполезный теперь «ТТ» и побежал к замку. Надо вывести оттуда людей, надо найти Нику.
Он бежал и задыхался, потому в воздухе пахло гарью. Огонь распространился быстро, пламенем уже был охвачен весь третий этаж. Пока приедут пожарные… До города далеко. Слишком уж далеко… В общем, это был конец.
Он ворвался в дом, где столкнулся с начальником охраны.
— Что случилось?!! — закричал тот.
— Вертолет взорвался.
— Что?!!
— Воронов. Он погиб. Где Ника?
— Что?!!
— Где женщины, говорю?!!
— Она не открыла мне дверь.
— Что?!!
— Она не открыла. Откуда дым?
— Башня горит. В замке пожар. Выводи людей!
— Что?!!
— В погреб! Быстро! Бегом!!!
Они побежали в разные стороны.
— Ника!!! — закричал он.
Здесь тоже пахло гарью, клубился дым. Огонь еще не добрался и до второго этажа, но дыма все равно было много. И он был каким-то едким. В носу щипало, глаза слезились.
— Ника!!! — орал он. — Открывай!!!
Надо было хоть что-то сделать… Пистолет, автомат. Сбить замок, снести дверь с петель. Все, что угодно. Он беспомощно огляделся: где начальник охраны? Где Коля? У парня есть оружие. А дыма все больше. Успеть бы. Кто бы знал, что здесь так много дыма? Проклятая дверь! Он орал и бросался на нее раз, другой, третий… «Ника! Это я! Открой!!!» Он уже не верил в чудо, когда дверь открылась. Ника упала в его объятья.
— Почему, почему, почему? — забормотал он. — Почему ты не открыла дверь?
— Сюда кто-то ломился. Мама…
Она не договорила и закашлялась. В кухне уже полно было дыма.
— Беги, — подтолкнул он Нику в коридор. — Беги отсюда.
— Я никуда не уйду!
Он кинулся к запертой двери, на ходу доставая из кармана ключ. Руки дрожали. Это хорошо, что он взял у Сивко ключ. Сил больше нет. С дверью ему не справиться. Кто ж так строит? Ну кто?!
— Эстер Жановна!
Дверь открылась. Она была без сознания. Здесь, в небольшой кладовке, было совсем мало воздуха, а дым по вытяжке шел сюда, вниз. Он даже застонал от отчаяния: женщина была слишком тяжелой. Схватил ее под мышки и поволок в кухню.
