нее с собой нет.
На оставшиеся двести Лиза покупает в магазине полбуханки хлеба, даже не удивляясь ее цене, и съедает целиком, запивая туалетной водой. Глаза заволакивает темной пленкой. Вынырнув из-под нее, Лиза вдруг видит перед собой продавщицу. В ее руках что-то дымится. Проморгавшись, Лиза становится обладательницей пластикового стаканчика, в котором ужасно вкусный, почти горячий чай. Лиза выпивает его в несколько глотков, а затем, придерживая пластиковым веслом пакетик, запрокидывает голову и вытряхивает в рот сахар, который она не успела размешать, и, секунду подумав, обсасывает пакетик. Не зря же он с ниточкой, очень удобно вытаскивать изо рта. Теперь все это надо куда-то выбросить. Мусорок поблизости нет, но легче сжевать и проглотить, чем нести обратно продавщице.
Наконец мусорка найдена – прямо рядом с розетками. Лиза вспоминает про телефон, который тоже неплохо было бы покормить. Заодно, может быть, он принесет ей не рыбу, но удочку – Лиза давно не заходила на портал агентства. Вдруг они позаботились о ней, вдруг добыли работу? Дождавшись, пока на черном экране появится хотя бы одна полоска, Лиза поспешно включает телефон, лезет на сайт, вбивает пароль – и точно! На ее странице адрес, рядом приписка: быть утром, не позже семи тридцати. Значит, дадут работать сразу. Губку купить не получится, придется нарушить ритуал. Зато, может быть, уже завтра она будет спать на кровати, а не на жестких вокзальных креслах. Ощущение безбрежной свободы пропадает, Лиза опять кому-то должна, но теперь это даже приятно. Лиза устраивается поудобнее. Интересно, какими окажутся вещи в том, новом доме? О том, что работу надо еще получить, она решает подумать завтра.
Но только она успевает задремать, как бабушка трясет ее за руку. Лиза не может открыть глаза, она не в силах очнуться. Бабушка, ну чего ты хочешь? Лизу пока не ждут, Лиза еще не договорилась. “Просыпайтесь, девушка”, – говорит бабушка мужским голосом, и Лизу подбрасывает: неужели это дровосеки пришли за ней? Примут ее за медведя и зарежут, как уже зарезали бабушку? Она вскакивает, едва не вывихнув ногу, и пятится, прижимая к себе рюкзак.
– Девушка! Билетик ваш покажите, пожалуйста, – говорит один из дровосеков. – Если нет билета, придется проследовать на выход.
– Да какой у нее может быть билет, ты посмотри на нее. Бомжара очередная, – говорит другой.
– Вась, ты че злой такой? “Бомжара, бомжара”. Угомонись.
– Дак бухая в говно. На ногах не держится. И воняет.
– Девушка, вы поезда ждете?
Лиза понимает: если прикрыться поездом, может быть, прокатит.
– Поезда. Конечно.
– А куда едете?
Лиза осматривается. Она понятия не имеет, куда отсюда вообще можно уехать. Но на табло над головами дровосеков горят зеленые буквы, и Лиза извлекает из них Казань и Киров.
– В Киров, – решившись, говорит Лиза.
– Ага, в Киров, как же. – Злой дровосек сплевывает прямо на пол. Лиза дергается, будто он плюнул в нее, отступает подальше. От тех, кто на пол плюет, чего угодно можно ожидать.
– В Киров – это который? – Добрый дровосек оборачивается к табло. – Который в пять тридцать девять? Как-то вы рановато приехали, сколько тут уже сидите? Билет-то покажете?
– Билет? Сейчас.
Лиза шарит в рюкзаке, пытаясь собраться с мыслями. Пять тридцать девять крутятся в голове так и этак. Натуральное, действительное, но дурацкое неуместное двоеточие как-то извращает его, о чем-то назойливо талдычит.
– А телефончик не ваш заряжается? Можете электронный показать.
Телефон на зарядке оставила и уснула! Ну Лиза, ну растяпа, – просыпается внутри Лизы бабушка.
– Выпнем ее, да и делу край, – бубнит злой.
– Чего ты закусился? Спешишь куда? – недобро оборачивается к нему добрый, и злой вдруг затыкается.
Лиза обходит дровосеков по дуге и быстро ввинчивается в коридорчик между табло, слушая сосредоточенный топот за спиной. Где-то там, на другом конце коридорчика, должны быть кассы. Выхода нет, придется засветить карту. А вдруг всем тут сообщили, что Лиза придет билет покупать, и велели кассирше, как увидит Лизин паспорт, сразу нажать на секретную кнопку под стойкой, чтобы сирена заорала на весь вокзал? Лиза на ходу поправляет сползшие наушники. Воды в бутылке поубавилось, так что и силы в наушниках немного: от сирены не спасет, но хоть убежать время даст.
У касс дровосеки нагоняют и обступают ее с двух сторон. Лиза понимает: когда сирена заорет, уже не дернешься, поймают сразу. Но деваться некуда. Она вытаскивает из рюкзака паспорт, выкладывает на забавный подносик, следит, как подносик втягивается внутрь, в пещеру хмурой кассирши:
– Киров, пять тридцать девять, – и вдруг вспоминает.
Не Киров, Матфей, Матфей! Саша, господи.
“А Я говорю вам: не противься злому”.
– Тысяча девятьсот шестьдесят три, – отзывается ожесточенный динамиком голос кассирши. Год рождения Владимира Сергеевича.
В совпадения Лиза не верит. Не бывает ни знаков никаких, ни знамений, ничего такого. Что это вообще за чушь творится?
Она обхватывает рюкзак плотнее, ждет сирены, но никакой сирены нет и нет, а потом кассирша смотрит на нее через окошечко кассы и спрашивает:
– Платить как будете?
Денег хватает. Лиза выуживает из кармана карту и, помедлив, доверяет ее подносику. Даже остается пятьсот тридцать семь рублей. Кассирша, что-то бурча себе под нос, проводит платеж, велит Лизе ввести пин-код, принтер выбивает на билете Лизино имя, и подносик, пробуксовывая, возвращается к Лизе. Сирена молчит. Лиза украдкой смотрит на злого дровосека, доброму показывает билет и, стараясь не бежать, идет обратно к креслам. Ищите теперь Лизу в Кирове, с удовольствием думает Лиза. Хрен тебе, Матфей, а не вторая щека, мстительно думает она. Хрен вам всем, а не Лиза.
Отпраздновав эту победу, Лиза понимает: спать уже не выйдет, слишком сильно она взбудоражена. Не уехать ли взаправду в Киров, не начать ли все с нуля, раздумывает она, но потом пугается: и опять спать на вокзале, теперь уже на чужом, без возможности купить билет еще куда-то и без надежды найти работу? Лиза выпрастывает ноги из ботинок и обнимает рюкзак, радуясь, что вырезала из него злокачественность простыни и резиновой ленты. Дровосеки растворились в лесу, паспорт припрятан подальше, билет зажат в кулаке – вдруг явятся еще дровосеки, будет чем отбиться. Лиза смотрит в огромные окна, дразня темь, которой ее теперь не достать, и тут внутри Лизы разом гаснет свет.
А секунду спустя резко и ярко включается снова – от непереносимого запаха, навалившегося со всех сторон. Распахнув глаза, Лиза наталкивается на чужой пристальный взгляд.
– Билет! До Кирова, – нащупывая ботинки ногами, зачем-то говорит Лиза – и чувствует, как билет исчезает из ее кулака.
Запах отступает и оказывается охапкой тряпок, из которой торчит синевато-красная голова в невнятной шапочке, а ниже – пальцы, перетянутые ободранными митенками. Пальцы мусолят ее билет, подносят ближе к заплывшим глазам:
– Ишь ты, Ярцева Елизавета, Киров, пять тридцать девять. А ну-ка паспорт гони,
