Неизвестно, с кем он связан. Не понятно, кому и что успел разболтать.
Поэтому пришлось понаблюдать за ним пару дней.
Да, это было неправильное решение. Следовало бы не вестись на его посулы, что он вот-вот узнает, где находится крест. А решить вопрос радикально. Тогда все было бы в порядке…
… – Он меня заложит, – прошептал Андрей, с отчаянием запуская пальцы в волосы. – Он расскажет про Антипова. А дальше пошло-поехало. И я никогда отсюда не выйду!
Дверь камеры с лязгом отворилась.
– Вы свободны, – равнодушно сказал милиционер. – Пойдемте на выход.
Андрей шел по узким коридорам. Останавливался у преграждавших путь решеток, отщелкивающихся благодаря ключу в руках провожатого. И точно знал, куда направится, когда выйдет на свободу…
Карп нес полный бред. Володя Седов этому бреду внимал, и ему казалось, что начальник сошел с ума. Или – что с ума сошли все окружающие. А адекватен только он один. Но это все равно ни капельки не помогает понять, что происходит.
…Накануне он далеко за полночь допрашивал Сергея Филимонова. Чекист отрицал свое прямое участие в убийствах близнецов Грековых, а также Коли Вадюшина и Тимура Антипова. Однако свой интерес в этом деле объяснил. История оказалась долгой, и Седов поймал себя на том, что окончания еще не предвидится, а глаза уже определенно слипаются. Глянул на часы – полпервого. Куда продолжать допрос? Не гестаповец же он, в самом деле!
Утром выяснилось – в Зареченске задержаны еще двое людей, уже доставлены в СИЗО, размещены в камерах. А Сергей Филимонов настаивает на срочной встрече. Не заезжая в прокуратуру, Володя помчался к Филимонову.
И тот, глядя в глаза, заявил о том, что убил всех четверых!
– Очень хорошо, – мысленно матерясь, констатировал Седов. – Где вы взяли пистолет Стечкина, из которого убили Грековых?
– Купил. У кого – не помню, – быстро ответил Филимонов.
– Откуда у вас кастет, которым был убит Вадюшин? В качестве удавки, которой был задушен Антипов, вы использовали ремень для брюк?
И, не дожидаясь ответа, Седов заорал:
– Близнецов убили из «ПМ»! Смерть Вадюшина наступила вследствие тяжких телесных повреждений! Вы мне долго еще голову будете морочить?!
– Я говорю правду, – твердо сказал Сергей. – У меня было время обдумать свои показания. И я решил все рассказать честно. А вчера да – пытался выкрутиться, отрицал свою вину.
Седов нервно забарабанил пальцами по столу. Да, пожалуй, он начинает понимать тех, кто на дух не переносит сотрудников «конторы». Втемяшится такому какая-нибудь хрень в голову – и стоит на своем, баран упрямый. А рожа-то, рожа какая, да вы только посмотрите на него! Непроницаемая, невозмутимая. Осунувшаяся после бессонной ночи. Но – сама уверенность, ты ж понимаешь. Кажется, предстоит долгий разговор. Но ничего. Сейчас придется объяснить про следственные эксперименты с детальным воспроизведением картины случившегося. Растолковать, что человек, который не был на месте преступления, никогда не сможет ни рассказать, ни показать, как занимался душегубством. Потому что есть экспертизы, все отмечено, запротоколировано. И выкрутиться – невозможно. Даже если ты сотрудник ФСБ. Или… или это все игра, рассчитанная на то, чтобы просто потянуть время? Но зачем? А ничего, тоже выяснится.
Для себя следователь решил: пока не «расколет» Филимонова, из СИЗО не выйдет.
Но тут позвонил Карп и категоричным тоном потребовал предстать пред свои начальственные очи…
…Когда Володя приехал в прокуратуру, начальник, отводя глаза, равнодушно сообщил, что в связи с задержанием сотрудника ФСБ надо оформить материалы дела для передачи в следственный отдел этого ведомства. Человек, дескать, во всем сознался. Но, поскольку в силу специфики своей работы он имеет отношение к гостайнам и госсекретам, дальнейшие следственные действия рядовой прокуратуре проводить нецелесообразно. А двух других задержанных в связи с признательными показаниями Филимонова надо отпустить. Все документы подписаны, отправлены в СИЗО, и сейчас Александр Рубинов и Андрей Ларионов уже на свободе.
– Или я псих, – прервал монотонный поток сознания Карпа Володя. – Или вы тут с ума все посходили. Вы можете мне объяснить, что происходит? Я вам клянусь, накануне Сергей Филимонов давал абсолютно другие показания. И он «плывет» в своем признании так, что даже не надо доводить дело до следственного эксперимента. Он абсолютно не в курсе подробностей произошедшего. Не знаю почему, но он себя оговаривает! И с какой стати вы, не дождавшись даже результатов допросов, отпустили Рубинова и Ларионова?! Да мне уже позвонить успели, рассказать о том, как они там накуролесили! Минимум – умысел на нанесение тяжких телесных в отношении двух человек! Что происходит?!
Карп вздохнул, налил воды из графина, залпом опустошил бокал.
– Володя, ну вы же взрослый человек. Вы же сами все понимаете.
– Я, – Седов гипнотизировал равнодушную физиономию шефа, мысленно пытаясь проникнуть в лысоватую черепную коробку и разбудить там человека. Ведь должно же в каждом остаться хоть что-то человеческое. Не озабоченное инструкциями и приказами. Человеческое… – я ничего не понимаю. И понимать не буду. И я этого так не оставлю. Я буду жаловаться, подключу прессу и понятия не имею, что еще сделаю. Но я вам совершенно честно говорю, что не собираюсь забывать про эти четыре трупа. И если вам на них наплевать, то мне – нет!
– Володя, – Карп устало вздохнул, – ничего вы не сделаете. Мне эта ситуация тоже не нравится. Но от нас уже ничего не зависит. Вы просто испортите себе карьеру. И жизнь. Но вы ничего, абсолютно ничего не добьетесь.
Помолчав, он добавил:
– Пожалуйста, успокойтесь. Я продлю вам сроки производства по делу Полыкиной. Или предоставлю отпуск в удобное для вас время.
– Да пошел ты на х… – выкрикнул Седов, и, отшвырнув стул, бросился из кабинета…
– Я сейчас заполню бумаги. Это формальность, не более того. Вы будете отпущены под подписку о невыезде…
Следователь ФСБ ободряюще улыбнулся и что-то застрочил на компьютере. Сергей Филимонов вяло кивнул. Его меньше всего волновали собственная свобода, свое будущее. Нестерпимый стыд перед Седовым выжигал душу. Но поступить иначе он не мог.
…Человек, под утро вдруг появившийся в его камере, не вдавался в подробности, почему все эту историю внезапно понадобилось срочно замять. Сам Сергей предполагал, что в свете предстоящих парламентских, а затем и президентских выборов было принято решение не афишировать, что в ФСБ творится такое. Но он, при всем своем уважительном отношении к приказам, никогда не стал бы выкручиваться и оправдываться. Наоборот, даже радостно было, что его, отпросившегося у начальника и рванувшего в Зареченск, задержали. Может, это был шанс искупить вину. И начать жизнь заново. А на вранье новой жизни не построить. Однако тот человек, появившийся в камере, все это очень быстро понял. И сказал:
– У вас, кажется, есть сын. Если вы думаете, что, когда вся эта история закончится, вы найдете его в доме ребенка, то вы ошибаетесь…
«Провокация? Ну не звери же они? Они не смогут так со мной поступить. А если смогут? Чтобы отомстить. Бей своих, чтобы чужие боялись», – пронеслось в голове.
Сергей какое-то время молчал, сосредоточенно вглядываясь в облезлую стену камеры.
Дениска маленький. Он болен. В его жизни и так нет ничего, кроме страданий. Мальчику нужны уход и покой. Только так он может выжить. И если вдруг… Нет, об этом нельзя думать. Ребенок болен. Но это его ребенок!
– Что я должен сказать? – услышал Сергей собственный голос.
… – Вот здесь еще распишитесь, пожалуйста. Ага, хорошо. Я вызвал машину, вас отвезут домой. Или врача? Вы плохо выглядите.
– Не надо врача, – хрипло сказал Сергей.
И, не попрощавшись со следователем, вышел из кабинета.
Он не помнил, как добирался до дома. Пришел в себя лишь на лестничной клетке, у дверей квартиры. И то лишь потому, что вход преграждал какой-то странный предмет…
– Ой, а я заснула. Где это мы по ночам шляемся? Ты это… прости меня. Я поняла, что не могу без тебя. Надеюсь, твое предложение еще в силе?
«Вика… Я прощен? Прощен! Слава богу!» —пронеслось в голове.
Он сгреб девушку в охапку. Поцеловал русые волосы, и соленое личико, и дрожащие губы…
Кадр первый. Пропадавший неизвестно где муж возвращается домой. Радостно распахивает дверь. И, еще стоя на пороге, взахлеб произносит:
– Инга, в это невозможно поверить! Меня сажали в тюрьму, потом выпустили, но все это не имеет абсолютно никакого значения. Я хочу принять крещение. Нам надо повенчаться!
Кадр второй. Саша вихрем проносится в комнату и застывает.
Кадр третий. Камера скользит по распахнутой сумке, по одежде, ворохом сваленной на диване. Скользит, потом фокусируется на девушке, сжимающей в руках ярко-желтый сарафан. Крупный план. Растерянные голубые глаза, небрежно приплетенные в косу волосы.
