Она бы ни за что не простила.
Анжела прислонилась к стене, сползла на пол и вцепилась пальцами в волосы, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Выпавшая фотография спланировала к ее ногам.
Из-за угла вывернула Олеся Гагарина и остановилась в немом изумлении.
3
Олесе попросту надоело сидеть взаперти. Ей требовался простор, размах, приток свежего воздуха! Эверест! Побережье Баренцева моря! На крайний случай прогулка по особняку Грегоровича тоже сойдет. За неимением лучшего.
Прогулка даже предпочтительнее. Потому что ее запретили, а возле Баренцева моря гуляй не хочу, стоит только оказаться поблизости.
Олесе нравилось нарушать запреты. Сразу чувствуешь себя маленькой девочкой, которой строго-настрого наказали не забираться в соседский малинник. Но вот ты уже в колючих зеленых кустах, лопаешь ягоды, губы вымазаны предательским соком, в глазах скачут особенные летние бесенята.
Эти бесенята водились в синих глазах Олеси Гагариной круглогодично.
Ей даже хотелось, чтобы навстречу попался кто-нибудь из туповатых охранников Богдана. Ух, можно будет поразвлечься! Лишь бы не Кеша. С ним все будет предсказуемо: дернет губой в укоризненной полуулыбочке и скучным голосом попросит Олесю вернуться в ее апартаменты. И ведь не поспоришь.
Олеся уже настроилась столкнуться с охраной. Как говорит в таких случаях Ванька, она им устроит бухты-барахты.
Словно боксер перед сражением, Гагарина размяла руки, попрыгала на месте, нанесла несколько ударов воображаемому врагу и, пританцовывая от переполнявшего ее охотничьего азарта, двинулась дальше. Может быть, пошуметь, чтобы привлечь внимание?
И тут она увидела Анжелу.
Жена Никиты сидела на полу, обхватив голову руками. Фотография валялась рядом. Гагарина от изумления присвистнула. Анжела подняла на нее взгляд, и Олеся содрогнулась.
В глазах Анжелы застыла боль, граничащая с безумием. Женщина явно не узнала Олесю. Кажется, даже не отдала себе отчет, что перед ней живой человек.
Все легкомысленные намерения вылетели у Гагариной из головы. Тот, кто сейчас увидел бы ее, поразился, каким сосредоточенным и суровым может быть это милое лицо. Она молча смотрела на поверженного врага, не делая и попытки заговорить.
«Уйди, – посоветовала себе Олеся. – Пусть остается наедине со своими демонами. Я ведь ничего особенного не придумала. Только приоткрыла для них малюсенькую дверцу».
Вот она, эта дверца. Прямоугольная фотокарточка. За ней мир, полный страха и ревности.
«Она сама сотворила этот мир. Я здесь ни при чем».
От Анжелы разило вином. Черты бледного худого лица заострились до такой степени, что оно стало похожим на бумажную маску-оригами. Черные волосы спутались. Весь старательно наводимый лоск исчез, и на полу сидела потрепанная молодящаяся дамочка, жадная, злая, хваткая, не слишком умная. И очень, очень несчастная.
«Уходи! – приказала себе Олеся. – Пусть мучается и дальше. Она заслужила».
Губы сложились в жесткую гримасу. Олеся сделала шаг назад.
Анжела не изменилась в лице. Она вообще не заметила, что что-то происходит. Только едва слышно простонала на вдохе, словно внутри болело совсем уже невыносимо.
Олеся Гагарина остановилась. Заставила себя вспомнить годы, проведенные перед телевизором в плену собственного тела. Прыщавую морду молоденького журналиста, сующего ей под нос микрофон. Вопли разъяренных покупателей. Собственный страх и ощущение крысы, пойманной в ловушку – не день, не два, а месяцы подряд.
Бесполезно. Ничего не помогало. Слишком счастлива она была сейчас, чтобы подогревать собственную злость углями черных воспоминаний. Счастливые не бывают мстительны.
«Жалостливая ты дура, Леся», – вздохнула Гагарина. Подошла к Анжеле и присела перед ней на корточки.
– Слушай сюда, Бирюкова.
Взгляд той по-прежнему был бессмысленным.
– Помнишь, как ты мне по морде вмазала на том дурацком конкурсе красоты? А я тебя за это отправила с красной задницей дефилировать. – Олеся ухмыльнулась. Воспоминание о той шалости, несмотря на все последствия, до сих пор ее радовало. – Господи, помирать буду, а все равно посмеюсь. Слышишь, Бирюкова? Мы с тебя всей толпой угорали! Ты такая надменная вышагивала, как Снежная Королева! Спереди королева, сзади павиан.
Олеся хихикнула, но тут же спохватилась и стерла остатки неуместного веселья с лица.
В покрасневших глазах Анжелы что-то промелькнуло. Во всяком случае, она начала отдавать себе отчет в том, что с ней разговаривают.
– Но ты ведь у нас злопамятная сука, – вздохнула Олеся. – Долго ждала своего часа, а? – Она загнула пальцы, подсчитывая, сколько прошло от того достопамятного конкурса красоты в Киеве до развода с Мусатовым. – Ого! Больше десяти! Терпеливая ты, Бирюкова. Отдаю тебе должное.
Бледные дрожащие пальцы провели по щеке, убирая мешавшую прядь.
– Гениальный был ход – подставить Мусатову твою племянницу, – признала Олеся. – Примитивный как шпала. Но гениальный. Тебе, конечно, повезло, что она на меня похожа. Кстати, все хотела тебя спросить: ты сама-то рассчитывала на такой результат? Думала, что Мусатов меня оставит? Или просто хотела нервишки мне пощекотать?
Олеся была уверена, что Анжела не ответит. Но с искусанных губ внезапно сорвалось хриплое:
– …Рассчитывала.
– Ай, молодец! – одобрила Олеся. – Ну ты стратег, Бирюкова. Гитлер плачет горькими слезами!
– Ты сама виновата. – Голос Анжелы звучал безжизненно. – Выставила меня на посмешище… У тебя все было. Слава, деньги, любовь зрителей. Захотела еще и в супер-красавицу поиграться. Баловство! А я кто? Провинциальная дешевка. С толстосумами спала, лишь бы пробиться повыше. Если бы не ты, у меня бы все получилось.
– Да ведь у тебя и так все получилось, – удивилась Олеся. – Ты Никиту своего встретила!
Анжела слабо пожала плечами. Мало ли кого она встретила. Это не отменяло предыдущих страданий.
– Радовалась ты, Бирюкова? Признайся честно! Когда Мусатов меня выбросил – радовалась? Голая плясала на кровати? Туфли, может, новые купила? Отметила свою победу?
– Шубу, – прохрипела Анжела. – Соболиную.
– Ого! У меня, между прочим, соболиной нету.
Лицо Олеси на несколько секунд омрачилось.
– У меня, считай, тоже нету, – с трудом выговорила Анжела. – Все время в перелетах. Куда ее носить.
Взгляд ее с каждой минутой приобретал осмысленность. Руки она выпутала из волос, и теперь одна, крепко сжатая в кулак, лежала на коленке, а вторая, раскрытая, подергивалась на полу, словно живя самостоятельной жизнью.
– Ничего, поносишь еще, – утешила Олеся. – Может, тебя твой Вороной ушлет куда-нибудь в Сибирь. Подальше с глаз. А сам с этой замутит, – она кивнула на фотографию.
Лицо Анжелы поменялось так страшно, что Олеся отшатнулась. А потом схватила Бирюкову за плечи и как следует тряхнула:
– Гляди сюда, припадочная! Пошутила я, слышишь?
Губы Анжелы шевелились, но с них не срывалось ни слова.
– Господи, во дура-то одержимая! Ты меня понимаешь или нет? Говорю тебе, это я все подстроила. Не носит твой Никитушка фотку любимой возле своего волосатого пупка. У него там и волос-то не растет!
– Волос? – непонимающе переспросила Анжела.
Олеся вздохнула.
– Расслабься. Пупок отменяется. Нигде не носит Никита эту фотографию. Он ее вообще в глаза не видывал. Это я ему подсунула в карман пиджака. Усекла?
Прошло, казалось, очень много времени. Сначала Анжела сидела неподвижно, не считая дерганых похлопываний правой ладони. Затем подняла голову и уставилась на Олесю взглядом напряженным и диковатым. Казалось, у нее в голове вот-вот с тихим хрустом лопнет нить, нагреваемая электрическим током, и лампочка перегорит окончательно.
– Подстроила, – повторила она. – Что ты подстроила?
– Фотку твоему мужу подкинула. Чтобы ты ревновать начала. – Олеся говорила терпеливо, как с ребенком. – Витька Бантышев рассказал, что привезет с собой девочку, победительницу конкурса. Ее снимок был в журнале. Я его сфоткала на свою мыльницу, а потом распечатала. Понимаешь?
Анжела мигнула.
– Потом зашла к вам, ткнула карточку в карман пиджака, который на стуле висел. Нарочно на виду, чтобы ты нашла. Я ведь знаю, что девчонка в его вкусе. К тому же молоденькая! Все как у тебя с твоей племяшкой и моим бывшим мужем, правда же?
Олеся недобро улыбнулась.
Анжела мигнула два раза подряд.
– Думала, ревновать начнешь и скандалы закатывать, – с сожалением вздохнула Гагарина. – А ты вон трагедию устроила на ровном месте. Помрешь еще от сердечного приступа, дура впечатлительная! А мне потом грехи замаливать. Ну его в задницу.
До Анжелы, кажется, наконец-то дошло, что ей пытаются объяснить.
– А волос? – выдавила она.
– Какой еще волос?
– Светлый. На подоконнике.
– Волосами не разбрасываюсь, – открестилась Олеся. – Мало ли, откуда он там взялся. Может, ветер принес. Или ты глюки словила на почве переживаний.
