- Но зачем дразнить гусей?!
- Ничем не рискуя, рискуешь всем, — отшутилась Алла. — Чем позже окажешься в кабинете следователя, тем лучше. Тянем время, чтобы качественно подготовиться к допросу. Моя подруга Лариса, оказавшись в похожей ситуации, примчалась на допрос, совершенно не зная расклада, и в итоге облажалась, а следователь вцепился в нее мертвой хваткой, забыв про остальных подозреваемых. Не повтори судьбу моей подруги, иначе погоришь, поняла, Регина?
- Не понимаю — к чему тянуть? Следователь обязан допросить жену погибшего. Если я стану уклоняться под смехотворными предлогами — будет только хуже.
- Типичное заблуждение. Похоже, в институте тебя учили теории, а реалий ты не знаешь. Допрос бывает формальным, но может быть и пристрастным. Ларису полтора месяца почти ежедневно вызывали, и каждый раз этот моральный мордобой длился от четырех до шести часов. За шесть недель моя подруга постарела лет на десять. Ее трясло от хамства следователя и его стремления вызнать все про ее любовников и сексуальные забавы — с кем, где, как, в какой позе и как часто. Следак проявлял просто-таки маниакальное упорство в желании перетрясти ее постель. Ларка дамочка деликатная, у нее язык не поворачивался дать иезуиту-вуайеристу достойный отпор. А меня он вызвал всего два раза, потому что я вела себя нагло: вот те кукиш, чё хошь, то и купишь! Причем, у меня имелся увесистый мотив, но не было алиби, точнее, я намеренно подставилась. — Для усиления впечатления любительница сыграть на публику завершила свой монолог “опилками мышления”: — Рискнула всем — все равно терять было нечего!
Девушка, кажется, не очень верила сказанному.
- Чистой воды правда! — заверила ее рисковая боевая подруга. — Чем дольше ты будешь фаловать следователя, тем лучше. За это время он найдет другого мальчика для битья. А явишься первой — всю душу вымотает. Ему же нужно изображать бурную деятельность. Вот он и будет, за неимением других подозреваемых, вызывать тебя каждый день и долбить, как ворона говно, — терпения им не занимать, — пока ты не офонареешь в сотый раз отвечать на один и тот же вопрос. А ему-то что? Подшил протокол допроса в дело: папочка пухнет, и у начальства никаких претензий — следователь работает. И станешь ты в итоге единственной подозреваемой, потому что искать мифических жертв шантажа операм неохота. Где их искать? Твой Вован нигде не работал, следовательно, сослуживцев, могущих пролить свет на его околопрофессиональную деятельность, не существует, друзья-приятели вряд ли в курсе его грязных дел, а списка клиентов, понятное дело, нет. Кстати, у него имелась записная книжка?
- Да. Ее забрали во время обыска.
- Обыск был качественный или так себе, по верхам?
- По-моему, формальный.
- В общем, семейные перины в поисках припрятанных драгоценностей не вспарывали?
- Нет, — засмеялась Регина. — Забрали фотографии и разные бумажки из секретера.
- Ну что ж, ход мысли следствия мне нравится, — удовлетворенно отметила опытная лжесвидетельница. — Вдову сильно не трясли, первичный допрос поручили безусому стажеру, а изъяли записную книжку и фотоснимки, что означает — искать собираются в окружении погибшего, а не в семье. Но ты не расслабляйся! — погрозила она пальцем Регине. — Как им надоест глазеть на фотки и обзванивать кандидатов в убивцы, они на тебя переключатся. Сумеешь воспроизвести свою версию на допросе так, чтобы следователь не усомнился?
- Постараюсь, — не очень уверенно произнесла вдова.
- Не уверена — не сомневайся, — не преминула ввернуть любительница острого словца — для поднятия боевого духа. — Ты уж, дэушка, очень-очень постарайся, а то, сама понимаешь…
- Понимаю…
- У покойника было много друзей-приятелей? — поинтересовалась Алла и сама засмеялась абсурдности произнесенной фразы.
- Довольно много.
- Тогда немало воды утечет, пока опера обзвонят и допросят всех, кто указан в его записной книжке. Пусть пока работают в этом направлении, глядишь, что-то интересное накопают. А мы будем держать следствие под контролем. Моя приятельница Наташа[19] — адвокат. Дама с большими связями. Когда я занимаюсь каким-то расследованием, она проникает везде, снимает копии с актов патологоанатомической и криминалистической экспертизы, с протоколов допросов, общается с операми и следаками, — в общем, держит руку на пульсе.
- Алла, а нельзя ли с ней договориться, чтобы она стала адвокатом моей дочери? — спросила Серафима.
- Запросто. Наташа адвокат по уголовным делам, она будет сопровождать Регину на допросы. Мне уже трижды доводилось быть свидетелем по мокрому делу, и хотя у меня нервы почти как канаты, должна признаться, это не вызвало у меня положительных эмоций. И запомни, Регина, еще одну простую истину: пока суд не вынес тебе приговор, ты невиновна. Даже если против тебя железобетонные улики. Не-ви-нов-на! — четко произнесла умелица вводить в заблуждение следствие. — Знаю, ты закончила юридический, но когда человек сам оказывается в роли подозреваемого в убийстве, он со страху про все на свете забывает.
- Спасибо, — поблагодарила Регина за все сразу.
- Кстати, дамы, у меня идея, — провозгласила Алла. — Пойду-ка я сама к следователю, не дожидаясь вызова. Слышала, мол, что погиб зять моей приятельницы. И примусь без зазрения совести клеветать на покойного. Распишу красочную легенду про его деятельность на попроще шантажа — опера вкупе со следаком закопаются разгребать плоды моих лжесвидетельских показаний! Между строк вверну и про Регинино алиби. Мол, гостили мы в ту знаменательную пятницу у нашей общей приятельницы Ирины Кузнецовой, чаевничали и сплетничали, как водится у благородных дам, потом я подвезла девушку к ближайшей станции метро, а через час бедняжка звонит мне и, обливаясь горючими слезами, сообщает душераздирающую новость: ее любимого мужа отравили именно в тот момент, когда мы наслаждались ореховыми батончиками. И я, господин следователь, пришла вам сказать, что так мерзавцу и надо!
Монолог урожденной актрисы удался. Все три зрительницы чуть не покатились со смеху. Когда дамы отсмеялись, мастерица вводить в заблуждение следствие продолжала уже другим, деловым тоном:
- Вы, Ирина, тоже активно педалируйте версию шантажа. А я продумаю перспективные кандидатуры и заранее договорюсь с ними. Жаль, у меня нет врагов, а то могла бы с чистой совестью возвести поклеп на заклятого недруга — мол, в бизнес-кругах поговаривали, что он стал жертвой недостойного адвокатишки Владимира Дьяконова. А от кого слышала, не назову, мол, я такая забывчивая, такая рассеянная, и память у меня девичья… И даже болезнь, как ее… забыла название, ну, вы сами должны знать, господин следователь, у вас она наверняка тоже есть, очень модная нынче болезнь.
Снова сделав паузу, чтобы собеседницы отсмеялись, Алла продолжила свой спектакль одного актера:
- Между прочим, порядочная женщина не передает сплетни… — подвесив выразительную паузу, любительница «иронизмов» закончила: — она их сочиняет! Сплетни потому и бессмертны, что там вовсе не обязательно называть источник информации. Достаточно произнести с заговорщицким видом: “Доверю тебе большой секрет, только ты никому не рассказывай”, - а дальше врать, сколько захочется.
- Я попрошу Колю выступить в качестве объекта шантажа, — оповестила хозяйка дома. — Он человек бесстрашный и рискнет, не моргнув глазом.
Мимоходом отметив, что Ирина, молчавшая все это время, по собственной инициативе вступила лишь для того, чтобы подчеркнуть свои особые отношения с Николаем, Алла тут же спохватилась и укорила себя: «С чего я так пристрастна к ней? Ревную, что ли? А версия, будто Ирина устроила мне подставу с делом Розы, вообще смехотворна. Ясен перец, Яшка Паршин не по зубам членам их клуба — они ж рафинированные интеллигентки! Как дети малые, право! Регина с Симой юристы, но обе — манная каша, хватки ни на копейку, не знают, как отмазаться в стремном деле, не имеют связей в органах. И чему их в институте учили?! И Ирина — так и вовсе в эмпиреях витает. Ей ли бороться с мерзавцами, с ее-то белыми холеными ручками?!»
Этот мысленный монолог сбросил большой камень с Аллиной души. В суете последних дней она и не вспоминала об Ирине Кузнецовой, а ведь совсем недавно уехала от нее с каким-то неопределенным чувством. И вот сейчас Алла нашла объяснение своему беспокойству: это сублимировалось чувство вины.
