Затем автомобиль вырывается на тактический простор Садового кольца. Напряженный гул и трассирующие аляповатые пятна света — с такой скоростью я ещё не перемещалась в пространстве. Охотник на людей за рулем целеустремлен и похож на ночную хищную птицу, несущуюся на обреченную жертву.
Боже, думаю я, этот Бирюков все время находился рядом со мной. И, находясь неподалеку, плел свою необъяснимую паутину. Зачем? Сумеем ли получить ответ? Разве этот полоумный подонок не понимает, что я буду не одна. А, если понимает, и готовит западню? Ловушку для простаков? Клетку для доверчивых душ? Почему поступает так открыто и так цинично. Нечего терять? Странно? Нельзя логикой объяснить поступки больного. Да, он нездоров — в этом никаких сомнений. Лечить? Нет, таких надо отстреливать, как бешеных собак!
— Здесь! — кричит Стахов, когда джип вылетает из туннеля.
Я вижу многоэтажный кирпичный дом, нависший скалой над Садовым кольцом и подурневший от времени и постоянных выхлопных газов.
Дальнейшие события выходили за рамки нашей повседневной жизни. Видимо, небесный Демиург, сочиняющий сценарий человеческой жизни, был большим затейником. Не успели мы въехать в грязноватый дворик, как дурные предчувствия…
В освещенной фонарями брюшине двора наблюдалась паника: плакали дураковаляющие малютки в колясках, нервные мамы поспешно увозили их, пронзительно кричала детвора постарше, бабульки на лавочках крестились, радостно суетились бомжоватые пьянчуги, какая-то гражданка на балконе истерично требовала вызвать милицию и «Скорую помощь».
Я и Стахов переглянулись и поняли, что причина этого смятения только одна: господин Бирюков! В чем же дело?
У металлических «ракушечных» гаражей барахолили бесстрашные местные алкашики. В одну из гаражных крыш впечаталось тело. Оно выглядело неприятно изломанным, как большая кукла, выкинутая из-за ненадобности.
— Я глядь: летит, как космонавт, — с поспешной запальчивостью изъяснялся пропитой гномик с всклокоченными немытыми волосами. — Жуть, еть. Плыг — из окошка. Во! Красота небесная!
Охотник на людей приблизился к гаражам, поднял голову на открытые освещенные окна с глазеющими вовсю зрителями; оглянувшись, спросил:
— Знакомая личность, Маша?
— Нет.
— Лет ему сорок, — решил Стахов, вглядываясь в разбитое темное тело, и обратился к зевакам. — Кто его знает?
— А чего знать-то, — выступил вперед «собачник» в спортивном костюме, у его ног деберманил пес с добрыми глазами. — Это мой сосед Бирюков Лёня. Ничего малый… был. Любил выпить да к слабому полу… того… Вот к таким, — указал на меня.
Я сделала вид, что не слышу оскорбительного комплимента: дурак — он везде дурак. Менхантер тоже не обратил внимания на такую «мелочь»: взяв меня под руку, повел в жилой дом.
— Надо успеть глянуть на логово до приезда служб, — объяснил Алекс.
— Зачем?
— Чтобы убедиться: Бирюков наш «маньяк».
А что тут убеждаться: ясно, что модельер оказался крепко больным на голову. Устроив кровавую интригу, прозрел в последний миг или уразумел, что возмездие неизбежно. И поэтому сиганул в вечное…
На лифте мы поднялись на одиннадцатый этаж. На лестничной площадке мельтешили возбужденные жильцы. Их лица были одухотворенные, точно они участвовали в премьере спектакля.
Приняв инициативного Стахова за представителя правопорядка, начали излагать свои версии происшедшего: пьянство, разврат, наркотики.
— Изложите все в письменном виде, — советует охотник на людей и толкает рукой входную дверь квартиры самоубийцы.
Она легко открывается — к моему удивлению.
— Минуточку, — говорит Стахов. — Всем оставаться на местах. — И приказывает мне никого не впускать и не выпускать.
— Хорошо, — пожимаю плечами, заметив, как рука Алекса тянется к кобуре; это меня удивляет — неужели, он считает, что Бирюков прыгнул не сам? Ему кто-то помог? Кто?
Через минуту я приглашена в квартиру. Менхантером, разумеется.
В двухкомнатной квартире, отремонтированной под «евро», плавает удушающий запах парфюмерии. Большая комната буквально завалена дамской одеждой. На столе валяются рваные джинсики и кофточка с ржавыми пятнами крови. Я без труда узнаю одежду Танечки Морозовой. На полу разброшены фотографии топ-моделей. У всех молодые и счастливые лица.
— И твои фотки здесь, — говорит Стахов, оглядывая комнаты. — Понятно, уходим. Не будем мешать беспристрастному ходу расследования, если таковое будет.
По напряженному виду менхантера я догадываюсь, что картина самоубийства его не убеждает. Или, быть может, Стахов не хочет, чтобы официальные органы правопорядка узнали о нашем вторжении на место преступления?
Наш выход из подъезда сопровождается невероятной какофонией звуков: во дворик почти одновременно заезжают карета «Скорой помощи», милицейский «уазик» и машина МЧС. Зеваки ещё более вдохновлены: начинается второй акт бессмертной трагедии под названием «Жизнь и смерть».
Я и Стахов садимся в джип и тихо покидаем подмостки. Странно — у меня нет чувства победы. Все произошло столь стремительно, что я не успела осознать: все закончилось! А пока — усталость и неопределенность.
— Что нос повесила, — ободряет охотник на людей, — мало накуролесила?
Я признаюсь, мол, готовилась к затяжной войне, а выдался короткий бой, в котором я почти не принимала участия. Стахов утешает: ничего, меня ждут другие бои и не менее опасные. Что же касается маньяка, то да, есть вопросы. И самый главный: какая причина падения из окна? Испугался возмездия, совершив ошибку? Понял, что не уйти от правосудия?
— Есть некая театральность во всем этом, — размышляет мой спутник. Будем разбираться, Маша. Процентов восемьдесят, что маньяк «наш». Давай считать, что мы победили? Согласна?
— Согласна.
— Отлично. Тогда отдыхаем перед будущими битвами.
— А с кем биться?
— На наш век мрази хватит, — признается. — Сколько себя помню — все сражаюсь…
— Не с ветряными мельницами ли?
— И с ними тоже, — недобро ухмыляется. — Ничего, Маша, победа будет наша. Всегда!
Будут ли победы? Вопрос спорный. Такое впечатление, что люди, живущие по новым «капиталистическим» законам, утеряли нормальные жизненные ориентиры, и теперь, как слепые, тыкаются в попытках найти высший смысл своего жалкого бытия. Обогащайтесь! — лозунг дня и сегодняшняя национальная идея? Не слишком ли она жалка и ничтожна для нашей широкой и штормовой, как море, души?
— Предлагаю отпраздновать первую викторию, — слышу голос Стахова. — В одном уютном местечке.
— Только не в «Полуночном ковбое».
— А что такое?
Я коротко рассказываю о посещение этого ночного заведения, где произошли всевозможные «кислотные» ЧП. Охотник на людей весело смеется и обещает самое спокойное место в столице: ресторан «Ермак». Там хорошая «деревенская» кухня, народная музыка, и главное, тишина.
Я соглашаюсь — почему бы и нет? Я заслужила торжества с мужчиной, который нравится. По телефону нахожу Евгению и сообщаю последние известия: маньяк выпал из окна, а я вместе с менхантером направляюсь в ресторан, чтобы отдохнуть при свечах.
— Отдохнуть при свечах со Стаховым? — Подчеркнуто переспрашивает. — Ну смотри-смотри.
— Куда смотреть?
— Ты меня понимаешь.
— Прекрати. Я — взрослый человек.
— Ты маленькая и глупенькая.
— А ты, как моя мама, — и отключаю телефон.
Поговорили, черт! Мой спутник понимающе хмыкает, мол, что делать: все мыслят шаблонами, небось, я предупреждена не попадать под его мужественное обаяние?
— Попадают под трамвай, — огрызаюсь. — У меня, может, любовь.
— Любовь? К кому?
— К тебе.
Как мы не врезались в освещенный трамвай на повороте, не знаю. Наверное, нас хранили сахарные ангелочки, летающие в кучевых облаках: они успели вывернуть рулевое колесо и наш джип козликом поскакал по ночной дороге.
Выражение лица водителя было таким, будто увидел цирковую лошадь, умеющую говорить по-человечески.
— Мария, — строго сказал. — Не шути так больше. Я человек нервный и впечатлительный.
— Какие могут быть шутки? — пожала плечами. — Я тебя люблю.
— Прекрати, ты ещё маленькая.
— Я — дылда. У меня рост — метр восемьдесят один. А у тебя?
— Что у меня?
— Рост?
— Отстань. Мало мне проблем.
— Испугался? — рассмеялась. — Ай-яя, такой храбрый мальчик с пистолетом… и…
— Все! — зарычал, проезжая опасный поворот.
Вот странные мужчины, рассуждаю, глядя на мелькающие рекламные огни вечернего города, сами мечтают о неземной любви, готовы на недюжинные подвиги во имя дамы сердца, а когда она сама выказывает доброе отношение к герою, то они начинают нервничать и делать все, чтобы не потерять свободу.
