Останавливается в лесу.
– Выходи, – он открывает дверь и протягивает руку, которую девица принимает, жеманясь. Она пытается покинуть салон красиво, но острые каблуки вязнут в земле, и она вновь плюхается на сиденье. Ржет.
– А может, тут? – Она откидывается и разводит ноги в сетчатых чулках.
– Тесно.
Убить хочется уже сейчас за то, что она подумала, будто Ланселоту интересны ее поистаскавшиеся прелести, будто он вообще способен совершить физиологический акт с нею, с существом настолько убогим, что при взгляде на него к горлу подкатывает тошнота.
– Выходи, – еще немного, и он сорвется. Но девица выползает, одергивая юбчонку.
– Ну?
– Повернись спиной.
Она поворачивается, не видя в этой просьбе ничего предосудительного. Ее инстинкты молчат. И Ланселот даже видит себя ее глазами: обыкновенный парень. Обыкновенность – лучшая маскировка.
Петля ложится на шею, и, прежде чем шлюха успевает удивиться, Ланселот рывком затягивает веревку. Отработанный жест. Вот только, в отличие от дерева, шлюха пытается вырваться. Она наклоняется вперед, собственным весом себя же удавляя. Ланселоту остается держать.
Считать.
Чистильщик утверждал, что нужно минимум пять минут, а лучше десять. Но сознание она потеряла раньше. И опустив тело на землю, Ланселот придавил шлюху коленом.
Пять.
Десять.
Прощупать пульс. Проверить дыхание. Заглянуть в глаза… только сначала стереть косметику, за нею не видно глаз.
Она была мертва, и удивительное дело: Ланселот не испытывал угрызений совести. Он забросил тело в багажник, воспользовавшись старым одеялом, спрятал веревку, отряхнул штаны и отправился на встречу.
Чистильщик ждал в условленном месте. Выглядел он так же, как неделю тому, – живой мумией.
– Молодец. Чистая работа, – сказал он, осмотрев тело. И во взгляде его Ланселоту увиделась печаль. Наверняка Чистильщик сожалел, что не мог присутствовать. Не видел, как жизнь уходит из этой женщины, которая мертвой была куда как красивей, нежели живой. Чистильщик потрогал ее волосы, срезал прядь, пояснив:
– Доказательство. Они должны поверить, что убивал я.
Он эту прядь обнюхал, прежде чем убрать меж страниц ежедневника.
– Расскажи, где и как это было. Я запишу.
Таков был договор. Но Ланселот подозревал, что Чистильщику просто нужно знать. Он представит, что убивал не Ланселот, и со временем поверит в это. Правда, времени у них было немного.
Кара согласилась ждать три месяца.
Со второй жертвой получилось еще проще… третью пригласила Кара. И стоя рядом, смотрела, как та умирает. Взгляд был жадный, безумный почти. Когда же женщина затихла, Кара подошла к телу и пнула.
– Тварь она. Дохлая тварь. Как я и обещала.
– Тварь она, – сказал Чистильщик уже про Кару. – Убей ее. Будешь свободен. Мне все равно, сколько брать. А тебе жизнь сломает. Подумай.
Ланселот думал, но решение принять не мог. Он затеял все ради Кары, ради них обоих.
Кара знает человека, который сделает ей документы.
И старый его дом свободен. Он много раз переходил из рук в руки, прежде чем остаться без хозяев.
– Конечно, рисково, что в одной деревне, – Кара раз за разом проходила по пунктам плана, останавливаясь на тех, что казались ей сомнительными. – Но моей старухи хата далеко стоит… авось пронесет.
Кара сама привела последнюю жертву. Дебелую девицу с усталым лицом, разрисованным, как маска. Пудра. Румяна. Тени. Тщетная попытка нарисовать что-то живое.
Ланселот следил за обеими. Девица что-то говорила, страстно, но шепотом. Она махала рукой, и огонек сигареты, в ней зажатой, чертил узоры в темноте ночи. Кара слушала. А потом, когда слушать надоело, ударила девицу в висок.
– Ну, – спросила Кара, когда Ланселот выскочил из машины. – Долго еще возиться будешь?
Девица лежала на земле ничком, но была жива. И Кара, присев на корточки, наблюдала, как уходит из нее жизнь. Ланселоту отчаянно захотелось остановиться. Это же просто: разжать руки, размотать шнур и выпустить несчастную шлюху. Она выживет…
– Уходи, – он попросил Кару, зная, что просьба не будет принята. – Пожалуйста…
Кара вытащила из кармана девицы ключи.
– Ты знаешь, где меня искать, – ответила она. – Я еще пару дней протусуюсь… на всякий случай.
Тело Ланселот оставил в переулке, положив на грудь бумажную бабочку, из тех, что сделал Чистильщик. Завтра его возьмут… или послезавтра.
Кара знает, кому подбросить подсказку. Осталось ждать.
Как ни странно, все получилось именно так, как Кара запланировала. Ей поверили. Вышли на Чистильщика, который не стал запираться. Ланселоту очень хотелось узнать, что же он сказал. Но Ланселот понимал: сейчас самое лучшее – держаться подальше от этого дела.
Чистильщик сдержит слово, но…
Вдруг найдется кто-то достаточно умный, кому мало будет чистосердечного признания?
Копать начнет…
Выйдет на Кару, которая исчезла… и на Ланселота.
– Ты стал таким нервным, – заметила мама, вывязывая очередной свитер с норвежским орнаментом. – Тебе следует больше отдыхать.
– Экзамены скоро.
– Я понимаю, но все равно отдыхать надо… я тут Галину встретила. Старую нашу знакомую. У нее дочка выросла, настоящая красавица… а уж умница такая…
Мама давненько не заводила речь про невесту, которой уже пора было бы появиться в жизни Ланселота: не все же ему случайными связями перебиваться? Она понимает, что организм требует своего, но такие связи небезопасны. А вот умная и спокойная девушка, дочь очередной вынырнувшей из небытия подруги, это как раз то, что надо для будущего семейного счастья.
Ланселот точно знал, что счастья не будет. Такого, какого желала бы мама. Но слушал. Притворялся. Считал дни… два месяца – это достаточно, чтобы вздохнуть спокойно? Или лучше выждать три? Четыре… Кара справляется сама. Она звонила, просила не беспокоиться.
Ланселот беспокоился. Но приехать не мог.
Скоро уже.
Разобраться с дипломом. Госами. И заняться собой. Нужно выстроить жизнь, независимую от родителей. И тогда в ней будет место для Кары…
В деревню он явился летом. Приехал на дребезжащем рейсовом автобусе и долго осматривался, пытаясь понять, что же испытывает к этому месту, в котором вырос. Ничего. Пыль. Грязь. Убожество. Собственный дом он долго не мог узнать, а узнав, удивился, ведь дом был больше. Нарядней. Сейчас же – настоящая развалина. А на двери замок.
Он не сразу понял, что замок висит давно: Кара уехала.
Она снова его бросила.
Алина знала, что бабочка очень важна. И достав украшение из коробки, разглядывала его внимательно. Брошь сохранилась удивительно хорошо. Ни трещин на эмали, ни следов сколов, ни даже потемневших участков, которые практически неизбежны.
Время словно обошло эту вещь стороной.
И у Алины закралось сомнение – не подвело ли ее чутье. Но нет, брошь не была новоделом. И следовало признать, что она относилась к числу тех самых странных вещей, которые имеют обыкновение жить собственной жизнью. В существование их многие не верили, но вот Алина помнила еще бабушкины рассказы, а бабушка точно не стала бы врать…
– Ну и что с тобой не так? – Алина разглядывала бабочку под лупой, но смешно было надеяться, что ответ написан на обратной стороне крыльев мелкими буквами. – Рассказывай, а то хуже будет…
Смешно угрожать вещи, особенно когда угрожать тебе природой не дано. И Алина со вздохом бабочку отодвинула. Итак, что она знает?
Вернее, с чего ей следует начать?
С Кары? Или раньше?
Леха не станет возражать, если Алина воспользуется его ноутом. Она подозревала, что он вообще возражает крайне редко, а теперь и вовсе виноватым себя чувствует. И, конечно, так ему и надо, но злиться не выходило.
С ноутом она перебралась на кухню и села у окна, стараясь не думать о том, что еще вчера на кухне была Мария, а сегодня Мария уже в больнице, что тот, кто охотится за Карой, имеет ключи от дома. И пусть бы Леха в срочном порядке поменял все замки, он все равно проникнет. Столь назойливых поклонников Алина еще не встречала.
Леха выполз на кухню ближе к полудню.
– Ты здесь? – он улыбнулся так счастливо, что Алине совестно стало. Ну вот, небось проснулся и подумал, что она сбежала. Поэтому и одетый, небось искать собрался.
– Здесь. Только завтрака нет.
– Ничего. Ты… злишься?
Она бы и рада, хотя бы в профилактических целях, которые, по Дашкиному мнению, способствуют установлению равных отношений, но нет, Алина не злилась.
– Я был не прав. Честно. И я что хочешь сделаю, только… не уходи.
– Не уйду.
– Честно?
Алина начертила на груди крест, как когда-то в детстве.
– Чтоб мне сквозь землю провалиться. Леша, откуда у Кары эта бабочка? Она не простая, а…
– …золотая.
Он взял бабочку за крыло, аккуратно, двумя пальцами, и скривился, точно держал не произведение искусства, но вещь донельзя отвратительную.
