влажные волосы закручивались колечками. Он казался очень милым и беспомощным. Но как только водрузил на нос очки, все изменилось.
Все близорукие выглядят потерянными, когда их снимают.
– Перекусим? – предложила Ари. – Сухомяткой, правда. Но если хочешь, я сварю картошки. С колбасой и солеными огурцами отлично залетит.
– Не беспокойся, я не голоден. А чаю выпью с удовольствием.
– Варенье любишь?
– Очень.
– Какое?
– А что, есть выбор?
– У нас есть дачка, там растут смородина, китайка, слива. Мама не дает ягодам и фруктам пропасть. – Она открыла ящик-холодильник под окном и продемонстрировала батарею банок.
– Обожаю варенье из черной смородины.
Ари достала его и выложила в хрустальную розетку. Писк советского шика. В каждом доме можно было найти что-то подобное. А у Долгополовых полки от хрусталя ломились. Все благодаря госпоже Лавинской. Ей на творческих встречах постоянно вручали дефицитную и дорогую посуду. Мария передаривала ее сестре.
– У меня два вопроса к тебе, – обратилась к Паше Ариадна. – На один можешь не отвечать.
– Про отношения, значит? – догадался Субботин. – С Аней?
– Да.
– Похоже, они закончены. Мы не общаемся.
– Помиритесь еще.
– Вряд ли. Теперь валяй, задавай второй вопрос.
– Почему ты сбежал в Энск?
– А куда?
– Если ты знал, что тебя преследуют, нужно было идти в полицию. А лучше в ФСБ, прямо на Лубянку.
– Это логично. Всю сознательную жизнь я поступал именно так. Выбирал самые прямые и безопасные пути. Именно логика помогала мне выживать в детдоме, получать бесплатное образование, совмещать его с работой. Если честно, то мне бы хотелось стать микробиологом. Но я понимал, что платить за мою учебу некому, а сам я не поступлю. В этой науке я не разбираюсь, но очень хочу. И я пошел по пути наименьшего сопротивления.
– Правильно сделал. Встанешь на ноги, пойдешь получать еще одно образование, если тяга к нему есть.
– Ты такая же, как я. Земная. В нас нет чудинки Эрнеста и Марии. Или есть, но мы ее игнорируем?
– К чему ты ведешь, не пойму?
– Я почувствовал, что должен поехать в Энск. Сердцем или задницей, сказать не могу. И поддался порыву.
– И что тут, в Энске?
– Ответ.
Она кивнула. Они молча допили чай.
– Я постелю тебе в маминой комнате, – проговорила Ари, взяв опустевшие чашки, чтобы помыть их. – В моей тебе Феникс спать не даст.
– Это кто?
– Попугай.
– О, у вас живет птичка?
– Когда мы его подобрали, так и думали. Общипанный был, страшный. Если не сгорит, то возродится, решили мы и назвали Фениксом. – Ариадна убрала со стола и хрустальную розетку – гость все варенье съел, не зря мама его заготавливала. – А он переродился.
– В кого?
– В гиену, – хохотнула Ариадна. – Такие звуки издает, что собаки Коки с ума сходили первое время, это мне мама рассказывала. И, главное, сколько клетку ни накрывай, Феникс все равно будет хохотать, когда ему вздумается.
– Вы б его на балкон выдворили.
– Переставляли клетку, но соседи жалуются.
– А чего ваш гиенопопугай сейчас молчит?
– Сил набирается.
Ариадна сменила белье на кровати, постелила не только чистое, а самое новое. Но Паша спать пока не хотел. Ходил по дому, рассматривал все.
– Тебя интересует Феникс, не так ли? – поняла Ари.
– Ага. Одним глазком на чудо-юдо взглянуть бы.
– Если проснется, покажу. А будить лихо, пока оно тихо, что-то не хочется.
– О, и у вас этот плакат есть! – воскликнул Паша, увидев на двери афишу мюзикла, сделавшего госпожу Лавинскую звездой. – Мария всем их раздала?
– Только самым близким. Плакат этот с браком. Видишь имена-фамилии внизу? – Он кивнул. Среди них была, естественно, и Мария Лавинская.
– Тут опечатка. Фамилию режиссера написали неправильно. Хорошо, вовремя заметили, подкорректировали. А десять первых экземпляров хотели уничтожить, но Мария их забрала. Сказала, один себе оставлю, другие друзьям подарю. Больше ни у кого таких плакатов не будет.
– Кстати, правильно сделала. Такие вещи очень ценны у коллекционеров. Эксклюзив как-никак.
– Я читала о том, что бракованные фигурки супергероев ценятся гораздо выше, чем нормальные. Жаль, никому не интересны афиши советских фильмов.
– Наверняка есть любители. Но не этого фильма, уж извини. Эрнест буквально заставлял его смотреть, и для меня это было мукой.
– Да я знаю, что кинцо – дрянь. Удивительно, что его включили в конкурсную программу Венецианского фестиваля.
– Фильм хотя бы не обсмеяли?
– В прессе было написано, что приняли его тепло. У Марии альбом есть с вырезками из журналов и газет. До сих пор бережет. Зная, как она трепетно относится к доказательствам былой своей славы, мы плакат этот храним. Уже и двери сменили, а он все висит.
– У Эрнеста он на видном месте. Прямо над рабочим столом. В кабинете. В рамке, под стеклом.
– У Гурама тоже. Но висит на балконе. Правда, там же он и работает.
И тут Пашу осенило. Вот где нужно искать правильные формулы… На бракованном (неправильном) плакате! Не просто так он висит над рабочим столом…
– Как тонко и остроумно, – пробормотал он.
– Что ты сказал, не расслышала?
– Мне нужно попасть в квартиру Эрнеста. И немедленно!
– Ты сам сказал, это опасно…
– Плевать! У меня появилась идея. Если не проверю ее, то сойду с ума.
– Ты же понимаешь, что я не могу тебя отпустить?
– Драться будем? – криво усмехнулся Паша.
А Ариадна подумала, что еще не известно, кто кого победит. Она тяжелее и опытнее в боях. Никому, а тем более Коке, она не рассказывала о том, что поднимала на второго, гражданского, мужа руку. Точнее, он начинал первым, но Ари быстро его скручивала. Знала пару приемов. Им ее обучил поклонник Марии, каскадер. Ох, что это был за мужчина! Длинноволосый красавец ростом под два метра. Ариадна мечтала выйти за него замуж, когда вырастет. И плевать, что к тому моменту он станет стариком (после она переключилась на доктора Хаусмана, отца Бэби из фильма «Грязные танцы»).
Что же касается каскадера, то он уехал в Америку. Там работал в Голливуде постановщиком трюков, звал с собой и Марию, но она родину покидать не хотела. Даже в любимой Италии не осела
