– Вот, ты тоже так думаешь. – Она посыпала ломтик лимона сахаром и, скривившись, жевала. – Очень неожиданно все разрешилось! Как по заказу. Только почему Ида Вильгельмовна умерла?
– Время ее пришло. Бывает, человек на вид здоровый, лег спать и не проснулся. Эльза опоздала со своей местью. Да и был ли повод?
– Неисповедимы фантазии больного ума… – произнесла Астра, отрешенно глядя вдаль. – А Марина? Ее тоже Эльза убила? Но она убегала из пансионата только раз, в ночь пожара.
– Эльза, возможно, хотела расправиться с баронессой, но не успела этого сделать. Так что твое «тоже» неуместно. Марину убил кто-то другой. Она даже не была знакома с Коржавиной!
«Вода… огонь и петля… виселица, повешенный… – размышляла Астра, отключившись от того, что говорил Матвей. – У кельтов существовали три основных вида жертвоприношений: утопление, сожжение и повешение на священном дереве…»
– Я не смогла поговорить с Эльзой! – невпопад произнесла она. – Кассета принадлежала ей, я уверена. И корень! Мандрагору в черной магии использовали для лишения человека рассудка или красоты… Это не просто корень влюбленных. Да, из него изготавливали любовный напиток, но не только. Гиппократ применял малые дозы мандрагоры для избавления от страха и депрессивных состояний. Большие дозы вызывают галлюцинации, глубокий беспробудный сон и даже смерть.
– Только не говори, что Эльза отравила баронессу этим засохшим корешком! Ведь бывшая компаньонка находилась в «Тихой поляне».
У Астры на лице застыло изумление. Она собиралась сказать совершенно другое.
– Уже светает, – выдержав паузу, промолвила она. – Давай немного поспим, если удастся. Я хочу принять аспирин.
Матвей принес ей таблетки и пачку бумажных носовых платков.
Едва коснувшись головой подушки, Астра провалилась в тревожную дремоту. У нее был жар, вызванный то ли простудой, то ли нервным напряжением.
Из мягкой черноты сна, расцвеченной звездами, выплыла женщина с поднятыми вверх густыми волосами и орлиным носом. Ее глубоко посаженные глаза уставились на Астру с укоризной и сожалением.
– Это все из-за Ади, – произнесла она и тут же приложила палец к губам. – Тсс-с-сс! Никто не должен знать…
– Ида Вильгельмовна! – не испугалась Астра. – Вы живы?
– Разве бывает иначе? – снисходительно усмехнулась госпожа Гримм.
– Но я видела… ваше мертвое тело… Оно сгорело! И дом сгорел.
– Не беда. А ты молодец… забрала Ади. – Баронесса продолжала внимательно смотреть на Астру. – Ты хочешь меня о чем-то спросить?
– Да. Зачем вы приехали?
– Чтобы передать тебе Ади. Только за этим. Я приняла Эльзу за тебя… и ошибка дорого мне стоила. Но не существует цены, которую нельзя заплатить.
– Почему вы… умерли?
– Моя миссия была выполнена. Какой смысл оставаться там, где все закончилось?
Астра молчала, пораженная ее словами. Образ баронессы, такой яркий и отчетливый, медленно расплывался, таял в черноте ночи…
– Я тороплюсь… – долетело до Астры.
– У меня еще много вопросов!
Астра смешалась, ее мысли путались, хаотично роились в уме, не складывались в слова.
– Что мне делать с Ади? – отчаянно крикнула она вслед звездной россыпи, в которую превратилась баронесса. – Вы не сказали самого главного!
Молчание было ей ответом…
– Подождите! – закричала она и… проснулась…
У кровати сидел Карелин с мокрым полотенцем в руках.
– У тебя была высокая температура, – сказал он. – Ты бредила! – Он положил холодное полотенце ей на лоб. – Хочешь чаю?
Отношения между Осокиным и Тамарой Степновой накалились до предела. Они стали избегать друг друга. Тамара Валентиновна каждый вечер принимала снотворное, увеличивая дозу. Без таблеток сон не шел, а ночные бдения выматывали, взвинчивали и без того натянутые нервы.
– Снотворное вызывает привыкание, – говорил муж, но она его не слушала. – Видишь, одной таблетки тебе уже не хватает.
– Мне все равно…
Он вздыхал, качал головой. Его беспокоило состояние супруги, но что он мог поделать? Взрослый человек хуже ребенка, – на него не накричишь, в угол не поставишь. Осокин начал позванивать среди дня домой или в поликлинику, проверять, где Тамара, все ли в порядке. Она зачастую не брала трубку, – где-то отсутствовала или просто не хотела разговаривать. Это не нравилось Герасиму Петровичу.
Вчера ему сообщили, что доктор Степнова взяла отпуск. Дома жена об этом и словом не обмолвилась. Она вела себя крайне подозрительно: то краснела, то бледнела, прятала глаза, отвечала невпопад. Он решил спросить ее, в чем дело.
Осокин рано уходил на работу. Жена спала, вернее, делала вид, что спит. Он надел галстук, глянул на себя в зеркало и подошел к дивану.
– Тамара, я знаю, что ты давно проснулась. У тебя все в порядке?
Она открыла глаза, выдавила подобие улыбки.
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– Я звонил тебе на работу, в поликлинику…
– Зачем?
– Видишь ли, я волнуюсь. С тобой что-то происходит, а ты молчишь.
– Что со мной происходит? – возбужденно произнесла она. – Я похоронила дочь! Только и всего.
– Марину не вернешь.
– Я знаю!
– Может, съездишь куда-нибудь? Я дам тебе денег.
– А как же строжайшая экономия? – взорвалась она. – Как же «копейка, которая рубль бережет»? Тебе не жалко будет впустую потраченных средств?
– Не впадай в крайности, дорогая.
– Не называй меня так! Я не могу слышать этих твоих притворных любезностей!
– Хорошо. Успокойся… Я подумал, тебе лучше подышать морским воздухом, чем сидеть в тесной квартире и днями напролет убиваться от горя.
– Я не собираюсь сидеть в квартире. Москва – город большой, здесь полно театров, музеев, в которых я еще не бывала. Буду гулять по улицам, наконец!
Он помолчал, уставившись на нее долгим изучающим взглядом. Дрожь в руках, красные пятна на скулах и горячечный блеск глаз выдавали ее лихорадочное состояние.
– Как хочешь. Только звони мне хотя бы раз в день, говори, в каком ты музее…
– Не обещаю! – отрезала она. – Прости, но… я же не под арестом? Может тебе еще подписку о невыезде дать?
Осокин вышел из квартиры с тяжелым сердцем. Что делать? Обращаться к врачам? Так Тамара сама врач…
* * *
Борисов ходил под впечатлением разговора с главным менеджером. Чем черт не шутит, а вдруг, он прав?
В женщине, которая следила за ним в баре, незадачливый красавчик узнал Тамару Степнову, мать погибшей Марины, – он видел ее на фотографиях в альбоме любовницы. Жениться на Марине господин Иваницын не собирался и лично с Тамарой Валентиновной не знакомился. Но все же, обостренное чувство самосохранения подсказало ему, кто за ним наблюдает, – ни хмель, ни полумрак не помешали.
Отбросив детали, Борисов оставил, как он выражался, голый факт: Степнова-старшая преследует Захара.
О чем это говорит? Либо для нее уже не секрет, что его с Мариной связывали интимные отношения, либо она подозревает Иваницына в убийстве дочери.
И что? Она хочет отомстить? Или ею движет любопытство? Зачем ей шантажировать любовника Марины, принуждая его к примирению с Астрой? Могла ли она видеть, кто посетил ее дочь в тот роковой день? В принципе, да, – если следила за Мариной. Но тогда почему она ничего не сказала следователю?
Далее. Может ли пойти на шантаж частный детектив? Вряд ли. Ему-то уж совсем не интересно улаживать семейные неурядицы Ельцовых. Вот если бы он денег просил, тогда понятно.
– Не сходится, – вслух произнес Борисов. – Что мы еще имеем?
Он достал из сейфа фотографии Захара Иваницына с его пассиями, – одной, другой… вот и Марина… вот еще какая-то белокурая девица… Стоп! Он разложил снимки на столе, внимательно изучая каждый. Некоторые фотограф-соглядатай умудрился сделать вблизи, некоторые – с далекого расстояния.
– Черт! Как же я раньше не заметил? – хлопнул себя по лбу Николай Семенович.
Его рука потянулась к телефонной трубке, – звонить Ельцову, – и застыла на полпути. В сущности, ничего особенного на снимке нет…
Любая из девиц, запечатленных на фото, могла следить за Иваницыным, подстеречь его в тот день у дома Марины Степновой и теперь «отрываться» на всю катушку. Шантаж, черные шнурки, – ребячество, не более.
Он подошел к окну, выглянул во двор: черные деревья растопырили крючковатые ветви, черные тучи нависли над мокрыми крышами домов и монотонно, беспрестанно поливают улицы дождем. Погода соответствовала состоянию души Борисова: тягостному, тоскливому.
Он вернулся к столу, включил компьютер и отыскал на диске снимок, привлекший его внимание, увеличил, присмотрелся, хмыкнул. Выделил часть фотографии, еще увеличил. Запечатленная в движении и оттого чуть смазанная фигура приблизилась, но совсем потеряла четкость.
