— Святейший Папа часто безжалостен в достижении своих целей. Ты же видишь эту безжалостность, пусть она и задрапирована Целесообразностью. И честолюбие Чезаре граничит с безумием… или ты этого не понимаешь?
Хофре закрыл глаза.
— Любовь моя, я вижу больше, чем ты думаешь.
Санчия страстно поцеловала его, и они слились воедино. С годами он стал нежным, опытным любовником, потому что она оказалась хорошей учительницей. И в первую очередь старался доставить ей удовольствие.
Потом они лежали рядышком, Хофре молчал, но Санчия посчитала необходимым предупредить его с тем, чтобы обезопасить себя.
— Хофре, любовь моя, если твоя семья попытается убить моего брата или не помешает этому и отошлет меня ради политических выгод, будешь ли ты в безопасности?
Как долго они позволят нам быть вместе?
— Я никому не позволю разлучить нас, — в голосе Хофре слышалась угроза. То было не признание в любви, а обещание мести.
* * *
Чезаре провел утро на улицах Рима, спрашивая горожан о нападении на Альфонсо. Не слышал ли кто о появлении в городе заезжей банды? Не видел ли кто чего-то такого, что может помочь следствию? Усилия его не дали результата, и он возвратился в Ватикан, где Александр напомнил ему, что он должен встретиться с кардиналом Рарьо и обсудить подготовку к юбилейной Пасхе.
Встретились они за обедом на террасе кардинальского дворца, Чезаре предложил оплатить многие из запланированных праздничных мероприятий и силами солдат провести расчистку города.
Потом по предложению кардинала они отправились в лавку, торговавшую антиквариатом. Кардинал Рарьо собрал великолепную коллекцию античной скульптуры, и владелец лавки, репутация которого не вызывала сомнений, сообщил, что ему есть чем порадовать постоянного покупателя.
Через несколько минут узкая улочка привела их к крепкой дубовой двери. Кардинал постучал. Улыбчивый пожилой мужчина с длинными седыми волосами открыл дверь.
Кардинал представил своего спутника:
— Джованни Коста, я привел к тебе великого Чезаре Борджа, главнокомандующего папской армией. Он хочет посмотреть твои статуи.
Коста рассыпался в приветствиях, через лавку провел дорогих гостей во внутренний дворик, забитый как старинными скульптурами, так и их частями. На столах и на земле лежали и стояли руки, ноги, торсы. В дальнем конце дворика одну из скульптур прикрывал кусок материи.
В Чезаре проснулось любопытство.
— А что там? — спросил он.
Коста подвел их к скульптуре. Театральным жестом рывком сдернул материю.
— Это, наверное, самое великолепное творение рук человеческих, которое ко мне попадало.
У Чезаре перехватило дыхание, когда он увидел высеченного из белого мрамора Купидона. Полузакрытые глаза, полные губы, мечтательность и страсть, отразившиеся на лице. Скульптура словно светилась изнутри, изящные крылышки заставляли поверить, что Купидон того и гляди сорвется с места и полетит. Действительно, красота скульптуры просто завораживала.
— Сколько? — спросил Чезаре.
Коста сделал вид, что не хочет продавать Купидона.
— Когда станет известно, что скульптура у меня, цена взлетит до небес.
Чезаре рассмеялся, но не отступил.
— Сколько она стоит сейчас? — он подумал, что Купидон очень понравится Лукреции.
— Сегодня, ваше высочество, две тысячи дукатов, — ответил Коста.
Прежде чем Чезаре успел произнести хоть слово, вмешался кардинал Рарьо, который уже обошел скульптуру, потрогал ее.
— Мой дорогой друг, — обратился он к Косте, — но это же не античная скульптура. Мои чувства подсказывают мне, что сработали ее совсем недавно.
— У вас острый глаз, кардинал, — улыбнулся Коста. — Но я и не говорил, что это — антик. Правда, работу над ней закончили не вчера, а в прошлом году. Ее автор — молодой, очень талантливый скульптор из Флоренции.
Кардинал покачал головой.
— Современное искусство меня не интересует, ему нет места в моей коллекции. Тем более по такой запредельной цене. Пошли, Чезаре.
Но Чезаре не мог оторвать взгляд от скульптуры. Не стал ни советоваться, ни торговаться.
— Мне без разницы, сколько она стоит, когда сделана.
Я ее беру.
Коста начал извиняться.
— Прибыль идет не только мне, большую часть денег я должен отдать скульптору и его представителю. Да и перевозка обошлась недешево.
Чезаре улыбнулся.
— Твоя работа закончена, я уже сказал, что беру скульптуру. За названную тобой цену. Две тысячи… — тут в голове мелькнула другая мысль. — А как звать этого молодого скульптора?
— Буонарроти. Микеланджело Буонарроти. Он безусловно талантлив, не так ли?
* * *
Рим гудел от слухов. Сначала говорили, что Чезаре убил еще одного брата, но, поскольку он публично заявил о своей непричастности к нападению на Альфонсо, этот слух быстро сменился другим. Теперь горожане судачили о том, что Орсини, разозленные правлением Лукреции в Непи, отомстили ее мужу, союзнику их врагов, семьи Колонна.
Но Ватикан занимали совсем другие проблемы. Папа, который несколько раз падал в обморок, заметно ослабел, его даже пришлось уложить в постель. Лукреция, которая раньше не отходила от мужа, теперь все чаще уступала свое место Санчии, а сама уходила к отцу. Александр сильно похудел, но присутствие дочери придавало ему бодрости.
— Скажи мне правду, папа, — как-то раз обратилась она к нему. — Ты не имеешь никакого отношения к нападению на Альфонсо, не так ли?
— Дитя мое, — Александр сел. — Я никогда бы не поднял руку на того, кто принес тебе столько радости. Твое счастье для меня превыше всего, поэтому я и выставил надежную охрану у дверей его комнаты.
У Лукреции словно гора свалилась с плеч. Она не знала, как бы повела себя, узнав, что отец приложил руку к покушению на жизнь ее мужа. Но в тот самый момент, когда Папа уверял дочь в своей непричастности к случившемуся, двое смуглолицых неаполитанцев, знакомых Санчии, входили в комнату Альфонсо. Здоровье его шло на поправку, в тот день он чувствовал себя особенно хорошо, хотя прошло только полмесяца с того трагического вечера. Он уже мог стоять, но не ходить.
Альфонсо тепло приветствовал мужчин, а потом попросил сестру оставить их, чтобы они могли побеседовать о том, чем занимаются мужчины в отсутствие женщин, а такие разговоры, объяснил Альфонсо, не предназначаются для женских ушей. Своих друзей он не видел уже несколько месяцев, так что поговорить им было о чем.
Довольная тем, что брат рад визиту друзей, Санчия покинула Ватикан, чтобы навестить детей Лукреции. Она знала, что времени на это много не уйдет. А в том, что в компании этих двух мужчин Альфонсо будет в полной безопасности, Санчия не сомневалась.
* * *
Тот золотой август в Риме выдался особенно жарким, и ватиканские сады утопали в цветах. Чезаре прогуливался один, любуясь стройностью высоких кедров, прислушиваясь к журчанию фонтанчиков, пению птиц. Редко он испытывал такую умиротворенность. Жара ему нисколько не мешала, наоборот, нравилась, сказывалась испанская кровь. Он обдумывал новую информацию, только что полученную от дона Мичелотто, когда увидел у тропинки удивительно красивый экзотический красный цветок. Наклонился, чтобы более внимательно рассмотреть его, и тут услышал шорох арбалетной стрелы, пролетевшей в опасной близости от головы. Несколько мгновений спустя она вонзилась в соседний кедр.
Инстинктивно он бросился на землю, и вторая стрела прошуршала над ним. Зовя гвардейцев, Чезаре перекатился на спину, чтобы посмотреть, откуда же летят стрелы.
На балконе Ватиканского дворца, поддерживаемый неаполитанцами, стоял Альфонсо, муж его сестры. Один перезаряжал арбалет, а Альфонсо как раз выстрелил в Чезаре. Эта стрела угодила в землю в нескольких дюймах от его ноги. Чезаре вновь позвал гвардейцев, крича: «Предатель! Предатель! Посмотрите на балкон!» Автоматически схватился за меч, хотя и не знал, как сможет зарубить Альфонсо до того, как тот пронзит его стрелой.
Гвардейцы, что-то крича, уже бежали к нему, а Чезаре наблюдал, как неаполитанцы чуть ли не уносят Альфонсо с балкона. Потом вырвал из земли стрелу, вторую вытащить из кедра не смогли, на поиски третьей не было времени, и отнес ее ватиканскому химику, большому специалисту в металлах и других субстанциях. Химик подтвердил предположение Чезаре: наконечник стрелы смазали смертельным ядом, любая царапина становилась фатальной.
Чезаре поднялся в комнату Альфонсо, его Лукреция омывала раны мужа. Альфонсо лежал, не шевелясь, на белой коже багровел шрам от бандитского кинжала. Неаполитанцы, бывшие с ним, успели покинуть Ватикан, но Чезаре отправил за ними погоню.
Сестре Чезаре ничего не сказал. Альфонсо в тревоге смотрел на шурина, не зная, узнал ли Чезаре стрелявшего в него с балкона. Чезаре улыбнулся, наклонился, шепнул Альфонсо на ухо: «Начатое за обедом завершится за ужином».
