Старший комиссар Кай Остерманн вынужден был с досадой признаться себе, что ему не по зубам шифр в дневнике Амели. Сначала ему показалось, что расшифровать эти иероглифы ничего не стоит, но теперь он уже почти готов был сдаться. Он не видел никакой системы. Девчонка явно использовала разные символы для одних и тех же букв, и это практически сводило его шансы подобрать ключ к шифру к нулю.
В кабинет вошел Бенке.
— Ну что? — поинтересовался Остерманн.
Боденштайн поручил Бенке допросить Клаудиуса Терлиндена, который с утра сидел в одиночной камере.
— Молчит, скотина! — Бенке раздраженно плюхнулся в кресло за своим столом и сцепил ладони на затылке. — Шефу хорошо говорить! «Прижми его»! Как я его «прижму»? Чем? Я с ним уже по-всякому пробовал — и провоцировал, и грозил, и любезничал! А он сидит, тварь, и улыбается! Я бы ему с таким удовольствием дал в рожу!
— Во-во! Тебе только этого как раз и не хватало. — Остерманн укоризненно взглянул на Бенке.
Тот сразу же завелся.
— Я тебя не просил каждые пять минут напоминать мне о том, что я по уши в дерьме! — Он с такой силой грохнул кулаком по столу, что клавиатура компьютера подскочила. — Я смотрю, старик решил не мытьем, так катаньем выжить меня отсюда. Хочет, чтобы я сам ушел!
— Чушь! Кроме того, он тебе не говорил, чтобы ты его «прижал». Он тебя просил «немного потрясти» его.
— Вот именно! Пока он там со своей принцессой разъезжает по более важным делам! — Бенке побагровел. — Мое дело теперь — копаться в дерьме!
Остерманну стало жаль Бенке. Они были знакомы еще со школы полиции, вместе работали в патрульной службе, потом служили в отряде особого назначения, пока Остерманн во время одной операции не повредил себе ногу. Бенке еще поработал там несколько лет, потом его перевели в уголовную полицию во Франкфурт, и он сразу же попал в «высшую лигу», в К-2. Он был хорошим полицейским. Когда-то. Когда у него начались проблемы с личной жизнью, это ощутимо отразилось и на его работе.
Бенке подпер голову руками и погрузился в мрачные раздумья.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату энергично вошла Катрин Фахингер. Ее щеки пылали от гнева.
— Послушай, ты что, совсем обалдел? — накинулась она на Бенке. — Какого черта ты свалил и оставил меня одну с этим типом? Что это еще за фокусы?
— Ты же все знаешь и умеешь лучше меня! — саркастически ухмыльнулся тот.
— Мы же с тобой договорились, как действовать. Так чего же ты смылся? Но между прочим, со мной он заговорил! Представь себе! — закончила она торжествующе.
— Поздравляю! Беги докладывай шефу, коза драная!
— Что ты сказал?.. — Катрин встала перед ним и уперла руки в бока.
— Я сказал: коза драная! — громко повторил Бенке. — И могу сформулировать еще точнее: ты маленькая, подлая, хитрая сучка! Ты наклепала на меня начальству, и этого я тебе никогда не забуду!
— Франк! — крикнул Остерманн и встал.
— Ты что, мне грозишь?.. — Катрин презрительно рассмеялась. — Я тебя не боюсь. Понял, ты… болтун несчастный? Ты можешь только языком молоть! И увиливать от работы! Неудивительно, что от тебя сбежала жена. Кому нужно такое сокровище!
Бенке покраснел как рак и сжал кулаки.
— Эй, ребята! — всерьез переполошился Остерманн. — Хватит дурака валять!
Но было поздно. Накопившаяся у Бенке злость на младшую коллегу выплеснулась наружу, как огненная лава. Он вскочил на ноги, отбросив стул, и грубо толкнул Катрин. Та отлетела назад, грохнулась о шкаф, ее очки упали на пол. Бенке наступил на них каблуком и с наслаждением растоптал. Катрин поднялась на ноги.
— Ну вот, дорогой коллега… — произнесла она, холодно ухмыльнувшись. — На этом твоя карьера в полиции закончилась.
Бенке окончательно потерял над собой контроль. Не успел Остерманн встать между ними, как он шагнул к Катрин и ударил ее кулаком в лицо. Но та успела отработанным движением заехать ему коленом в промежность. Бенке с приглушенным криком упал на пол. В этот момент дверь открылась, и на пороге появился Боденштайн.
— Может мне кто-нибудь объяснить, что здесь происходит? — произнес он, с трудом сдерживая злость.
— Он напал на меня, ударил в лицо, а потом растоптал мои очки… — Катрин указала на искореженную оправу на полу. — Мне пришлось защищаться.
— Это правда? — спросил Боденштайн, повернувшись к Остерманну.
Тот беспомощно всплеснул руками и, взглянув на Бенке, который все еще корчился на полу, кивнул.
— О'кей… — сказал Боденштайн. — Так, мне надоел этот детский сад… Бенке, вставайте!
Тот покорно поднялся. Его лицо было искажено болью и злостью. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Боденштайн не дал ему высказаться.
— Я думал, до вас дошло все, что мы с фрау Энгель вам говорили, — произнес он ледяным тоном. — Я отстраняю вас от работы! С этой минуты вы уволены.
Бенке молча уставился на него, потом подошел к своему столу и взял куртку, висевшую на спинке кресла.
— Сдайте оружие и служебное удостоверение! — приказал Боденштайн.
Бенке отстегнул кобуру с пистолетом и, не глядя, бросил ее вместе с удостоверением на стол.
— Да пошли вы все в жопу! — прошипел он и, протиснувшись мимо Боденштайна, выскочил из комнаты.
На несколько секунд в комнате воцарилась тишина.
— Доложите о результатах допроса Терлиндена, — повернулся Боденштайн к Катрин, словно ничего не произошло.
— Ему принадлежит «Эбони-клаб» во Франкфурте, — начала она. — Как и «Черный конь» в Альтенхайне и еще один ресторан, коммерческим директором которых является Андреас Ягельски.
— Еще что?
— Большего от него пока было не добиться. Но я считаю, что и это многое объясняет.
— Вот как? Что именно?
— Клаудиусу Терлиндену не нужно было бы оказывать Хартмуту Сарториусу финансовую поддержку, если бы он сначала сам его не разорил открытием «Черного коня». По моему мнению, он совсем не «добрый самаритянин», за которого себя выдает. Он сначала разорил Сарториуса, а потом сделал так, чтобы тот не потерял свой участок и дом и не уехал из Альтенхайна. У него наверняка много таких людей в Альтенхайне, которые полностью от него зависят. Например, этот Ягельски, которого он сделал коммерческим директором своих ресторанов. Это напоминает мафию: он их защищает, а они за это держат язык за зубами.
Боденштайн посмотрел на свою юную коллегу, наморщив лоб. Потом кивнул.
— Хорошо. Отлично. Молодец! — похвалил он.
* * *
Когда открылась входная дверь, Тобиас вскочил, как от удара током. Вошла Надя, держа в одной руке полиэтиленовый пакет, а другой пытаясь снять пальто.
— Ну что?.. — Тобиас помог ей раздеться и повесил пальто на крючок. — Нашла что-нибудь?
После нескольких часов напряженного ожидания он просто сгорал от нетерпения.
Надя прошла в кухню, положила пакет на стол и села на стул.
— Нет. — Она устало покачала головой, распустила стянутые в конский хвост волосы и провела по ним рукой. — Я обшарила весь дом! Скорее всего, эти дурацкие картины — плод ее фантазии.
Тобиас ошарашенно смотрел на нее. Его разочарованию не было предела.
— Не может быть! — воскликнул он. — Зачем ей выдумывать такое?
— Не знаю. Может, просто хотела привлечь к себе внимание, набивала себе цену… — ответила Надя, пожав плечами.
Она выглядела очень усталой, под глазами у нее залегли темные тени. Вся эта история и ее явно выбила из равновесия.
— Давай поедим, — предложила она. — Я тут принесла кое-что из китайского ресторана.
Хотя Тобиас весь день ничего не ел, аппетитный дух, исходивший от пакета, совершенно его не трогал. Ему было совсем не до еды. Амели не могла выдумать про картины! Никогда в жизни он в это не поверит! Она не из тех девчонок, которые «набивают себе цену», это совершенно не в ее стиле. Он молча смотрел, как Надя достает из пакета картонные коробки, открывает их, берет деревянные палочки и начинает есть.
— Меня ищет полиция… — сказал он.
— Знаю… — ответила она с набитым ртом. — Я и так делаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.
Тобиас закусил губу. Черт побери, ему и в самом деле не в чем упрекнуть Надю. Но он просто физически не мог больше выносить эту муку — сидеть сложа руки и ждать у моря погоды. Он готов был прямо сейчас сам отправиться на поиски Амели. И сделал бы это, если бы не сознание того, что его немедленно арестуют, стоит ему только появиться на улице. Ему не оставалось ничего другого, как довериться Наде и ждать.
* * *
Боденштайн остановился на противоположной стороне улицы и заглушил мотор. Отсюда сквозь освещенное окно ему было видно, как Козима ходит по кухне, занимаясь какими-то хозяйственными делами. Он задержался в комиссариате, говорил с фрау Энгель о Бенке. Весть о случившемся, конечно же, разлетелась по всему управлению со скоростью ветра. Николь Энгель одобрила увольнение Бенке, но перед Боденштайном вместо одной проблемы встала другая — проблема кадров: Хассе все еще болел.
