— Пятьдесят уколов! — простонал вдруг Минус. — За такую-то боль еще две с половиной тысячи!
— Почему пятьдесят?! — не понял Артемий Иванович. — Ах да! Некоторым и по сто приходится делать! Чем раньше приступаем к лечению болезни, тем меньше необходимо делать уколов. А вам еще повезло: иным приходится в Париж на каждую процедуру к Пастеру ездить. Ну же, Лабурда, соглашайтесь! В противном случае мы обязаны будем известить больницу Николая Чудотворца, списки зараженных будут публиковаться в газетах, и им будут делать эту прививку насильно, не блюдя никакой личной тайны.
Лабурда покорно встал и проследовал в кабинет. Он молча вытерпел дикую боль, только выдавил сквозь зубы «Точно пиранья за зад схватила», и тотчас ушел.
— Не забудь: ты нам четвертной должен! — крикнул вслед ему Артемий Иванович, выбежав на лестницу. — И свой портрет на память!
Ром и безмолвие Лабурды на процедуре благотворно подействовали на Сеньчукову. Прививка уже не так страшила ее, она положила одурманенную голову на плечо Фаберовскому и томно прошептала: «Мне тоже надо поскорее сделать прививку. Мне кажется, что вы хотите меня соблазнить…»
Встрепенувшись, она вскочила, затащила поляка в кабинет и закрыла от любопытных глаз дверь.
— Куда мне ложиться, вот сюда? — спросила она у Фаберовского.
— Сюда, — буркнул он и, повернувшись к Сеньчуковой, взял шприц. Несмотря на выпитый ром, ему было стыдно вкалывать всякую дрянь этой женщине.
Ему почему-то вспомнилась жена во время их свадебного путешествия в Египет, и он решительно выпустил из шприца треть синей жидкости в пустую кювету. Приставша на диване шуршала юбками, а он боялся повернуться к ней, тупо глядя на шприц в правой руке.
— А вот эти розовые панталоны с кружевами я покупала в Париже в магазине Лурье на бульваре Капуцинов. Правда, они мне идут?
Шприц опорожнился еще на треть.
— Хозяин магазина сказал, что с такой прекрасной фигурой, как у меня, я могла бы блистать в парижском свете… Да вы совсем не смотрите на меня!
— Сейчас посмотрю. — поляк выпустил остатки жидкости из шприца и повернулся. Приставша лежала животом на диване, выставив зад из многочисленных кружев. Фаберовскому стало жаль дырявить эту нежную кожу такой большой иглой, и он заменил ее на самую тонкую из имевшихся в железной коробке.
— Только вы отвлекайте меня как-нибудь, — попросила Сеньчукова и добавила кокетливо: — Я не привыкла, чтобы с моей попкой обращались столь безжалостно.
— Я уже заметил, пани, что вы едете не по тем рельсам. Вы в данный момент находитесь у доктора, а не у любовника, вот так-с.
— Ай-яй-яй-яй-яй! — взвизгнула вдруг приставша.
— Да погодите верещать! — прикрикнул на нее Фаберовский. — Я еще даже подойти к вам не успел.
— Я предпочла бы, чтобы вы были моим любовником, а не врачом, — сказала Сеньчукова, всхлипнув. — Но все равно отвлекайте и утешайте меня. Ай-яй-яй!
— Пани Сеньчукова, если вы не успокоитесь, я немедленно позову своего ассистента. Он вас отвлечет.
Сеньчукова обернулась и при взгляде на шприц опять всхлипнула.
— Зовите! — сказала она обречено. — Только поставьте ширму, чтобы он меня не видел.
Фаберовский загородил приставшу ширмой и вышел в гостиную.
— А что вы там так долго делали с моей дочерью? — подозрительно спросил Минус. — Она, между прочим, замужем за полицейским приставом!
— Не беспокойтесь, папаша, лекарство скоро подействует, и вас больше не будут волновать такие глупости. Пан Артемий, пройдемте со мной, мне нужна помощь.
— Я тут папаше Минусу рецепт старинный рассказал, как с болями в заду бороться, — сообщил Артемий Иванович, проследовав за поляком в кабинет.
— Прописал ему теплые ванны, спиртовые компрессы и питательные клистиры. А тебе я на что понадобился?
— Отвлекать будешь пани приставшу. Я зайду за ширму, и как махну рукой сверху, начини ей что-нибудь петь, или спроси о чем-нибудь. Я ей тотчас укол сделаю.
— Я ей и без заговоров бы укол сделал, — пожал плечами Артемий Иванович. — Чего так церемониться! Но если тебе так охота, то отвлеку.
Фаберовский зашел за ширму к Сеньчуковой и поднес пустой шприц к ягодице. Приставша тяжело задышала и стала поскуливать.
— Я готов, доктор, — известил Артемий Иванович.
Поляк поднял руку и дал отмашку. Раздался нечеловеческий, жуткий грохот, более всего похожий на столкновение лоб в лоб на полной скорости двух паровозов. В тот же миг Сеньчукова взвизгнула, опрокинула ширму вместе с Артемием Ивановичем и бросилась прочь из кабинета, унося в заду соскочившую со шприца иглу.
— Ноги нашей больше в этом доме не будет! — крикнул Минус.
— Иголку-то казенную верни! — крикнул Артемий Иванович, выбираясь из-под ширмы с двумя медными тарелками, отнятыми у порубленного механического зайца.
— Но папа, мне совсем не было больно!
— Вот ваша игла, проходимцы!
— Как? — переспросил у Артемия Ивановича Фаберовский, в ушах которого все еще звенело.
— Вот ведь отродье! Мало того, что мы на ее папашу вакцину драгоценную потратили, так она еще и иглу от шприца пыталась прихватить! А ты чего рот раззявил, Степан, видишь же: у тебя в шприце иглы нету!
1 января 1893 года, пятница * * *
Фаберовский с Артемием Ивановичем уже почти закончили поглощать гороховый суп, приготовленный на обед Луизой, когда их посетил Лабурда. Он заметно прихрамывал, был возбужден и косноязычен.
— Моему послу требуется такой же укол, как и мне, — заявил переводчик.
— Он вернулся только что с дипломатического приема в Зимнем дворце, где представлялся царю, и утверждает, что во все время пребывания там за ним постоянно следили. И что половина дипломатов были вовсе не дипломаты, а сотрудники тайной полиции, что ему шагу невозможно было ступить, чтобы они не проследовали за ним.
— Ну что ж, добже, — сказал Лабурде поляк. — Будет послу вакцинация. Но только мы не можем разглашать иностранному дипломату государственную тайну, поэтому должны будем выдать себя за борцов с холерою.
— Да хоть чумою, лишь бы удалось укол сделать! — горячечно воскликнул Лабурда и поспешил обратно к бразильцу, опасаясь, что тот заметит его отсутствие и заподозрит чего-нибудь.
— Луиза Ивановна, у академика имеется фотографический аппарат? — спросил Фаберовский, как только переводчик отбыл.
— Да, академик имеет такой аппарат, — сообщила Луиза. — Академик фотографировал свой червяк в микроскоп.
— Ну, микроскопа уже, считай, нет, — весело сказал Артемий Иванович. — Так что и фотоаппарат ему теперь без надобности. Ты, Степан, с фотографическими аппаратами умеешь обращаться, приделай его как-нибудь к треноге. Мы с Лабурды такую фотографическую карточку сделаем, хоть в окне ателье выставляй. А я, покуда, как человек художественной склонности, кое-что нам для солидности изготовлю.
— Эх, а зайца-то мы вчера топором уделали! — Он взял медные тарелки и горестно вздохнул. — Самим себе пора вакцинацию делать.
Спустя час у стеклянных сеней посольской квартиры остановилась необычная процессия: впереди стоял высокий господин в очках и в черном картонном цилиндре, испускавшем сильный запах казеиновых чернил. Он держал фотоаппарат на треноге, а позади него торжественно лупил друг о друга медными тарелками еще один господин также в картонном цилиндре. Оба щеголяли большими шелковыми розетками спереди на платье, в центре которых красовалась желтая капля.
Вышедший им навстречу камердинер от изумления безропотно пропустил их в квартиру. Там в коридоре их уже ждал сам бразилец и Игнатий Лабурда.
— Господин посол! — торжественно начал Фаберовский. — От имени и по поручению находящегося под высочайшим покровительством общества по борьбе с холерой «Капля карболки» мы собираем деньги на помощь пострадавшим и одновременно производим бесплатную вакцинацию в свете грядущей этим летом новой эпидемии.
Поляк кивнул Артемию Ивановичу и тот изо всех сил ударил в тарелки.
— Мы уполномочены объявить, что литографированный портрет всего персонала того посольства, которое пожертвует самую большую сумму, будет помещен в роскошном подарочном издании общества, один экземпляр которого уже в марте будет преподнесен Его Величеству Государю императору. Так, например, английский посол сэр Роберт Мориер пожертвовал 20 фунтов (Артемий Иванович ударил в тарелки), а французский посол граф Монтебелло — 400 франков (вновь грянули тарелки).
— Синьор посол говорит, что у него нет сейчас денег! — перевел экспрессивную речь посла Лабурда.
— Вот тебе раз! — воскликнул Артемий Иванович. — Что мы ему: бесплатно делать вакцинацию будем? Нам меньше чем за 54 франка нельзя, Пастер не одобрит. И ты еще нам четвертной должен, не забыл?
