— Кто вы такая? Что вам здесь надо? Ставьте свои подношения на стол и ступайте, нам некогда.
— Как?! Подношения?! Я так и знала, что здесь нельзя без подношений! И сколько же нужно господину директору Департамента полиции?
— Что?!
— Мне сказали, что здесь можно найти господина директора… — залепетала дама.
— Кто вам сказал такую чушь?
— Меня сначала направили в Полюстровский участок, но оттуда выгнали, а один человек вошел в мое положение и сказал этот адрес…
— Обратитесь непосредственно в Департамент. Фонтанка, 16, напротив цирка Чинезелли. Что вы бегаете по всяким сомнительным местам? Я даже, кажется, догадываюсь, кто ваш доброжелатель. Они, Василий, еще и шутники…
***
Приказчики, доставившие из «Медведя» коробки с ужином, выложили все на стол, получили деньги и удалились. Наступал новогодний вечер, который обещал уставшим и измаявшимся обитателям квартиры академика Кобелевского тихий, почти семейный отдых. Луиза выложила на тарелку маленькие остендские устрицы, подала лимон, жареную свинину и две бутылки красного кавказского вина, купленные в магазине Измирова.
В квартире было тихо, потрескивало в печи догорающее полено, и на кухне позвякивала посудой Луиза. Пока она готовила на стол, Фаберовский дремал с газетой в кресле перед камином, Полкан свернулся калачом у его ног, а Артемий Иванович продолжил свои научные изыскания. Он сел за давно задуманный труд «Краткий путь к процветанию человечества» и успел даже написать слова: «Для того, чтобы…», как вдруг пронзительно звякнул дверной звонок, и Полкан, оглушительно залаяв, сорвался в коридор. Человечество так и не узнало, как ему достичь процветания.
— Там к академику господин Минус с дочерью, — сообщила Луиза, вернувшись в гостиную.
— Это какой еще Минус? — спросил недовольно Артемий Иванович, оторванный так некстати от своего фундаментального труда. — Банкир, что ли?
— Это один такой знакомый академика по Одессе, уксусник.
— И что им надо? — спросил поляк, вставая из кресла.
— Хотят поздравить академика.
— Мы же просили тебя говорить, что академика нету! — сказал Артемий Иванович.
— Но они принесли подарки! Заяц mit Becken — не знаю как по-русски сказать эти музыкальные тарелки. К тому же это очень упрямый иудей, и он не уйдет без ответного подарка.
— Ну, тогда зови, — сказал Артемий Иванович. — Сам напросился.
Господин Минус оказался седым одесским евреем, одетым в очень приличное пальто и такую же шапку. В руках он держал большого зайца в цилиндре и синем бархатном пиджаке. Заяц непрерывно стучал в медные тарелки, и в спине его медленно вращался бронзовый заводной ключ. Позади Минуса стояла дама с опущенной густой вуалью, предохранявшей нежную кожу лица от превращения на морозе в грубую свинячью шкуру.
— Академика дома нет, можете оставить подарки тут, — сказал Фаберовский.
— Вы?! — изумленно воскликнула дама и шагнула вперед, приподнимая вуаль. — Но что вы здесь делаете?!
— Я тоже удивлен видеть тут пани Сеньчукову, — настороженно сказал поляк.
— Так вы знаете мою дочь? — спросил Минус.
— Имею такое счастье.
— Но все-таки, что вы делаете в квартире академика? И где сам академик? И что вы делали с моим деверем на крыше дома у французского консульства четвертого дня?
— В свою очередь хотел полюбопытствовать: откуда вы знаете академика?
— Академик Кобелевский — большой друг нашей семьи еще с Одессы, — сказал папаша Минус. — Когда он с Киева переехал на Молдаванку и купил там дом с садом, мы часто бывали у него в гостях. Все шестнадцать лет, что он прожил у нас, я поставлял ему самые необходимые препараты для его научных занятий.
— Он что, пиявок мариновал, что ли? — изумился Артемий Иванович.
— Ну что вы, я поставлял ему из своей аптеки чистейший спирт и формалин.
— Может быть, вы разделите с нами нашу скромную трапезу? — Фаберовский опасливо посмотрел на стучащего в тарелки зайца.
— Только устриц мы на всех не покупали, — предупредил Артемий Иванович, с ужасом поглядывая на зайца. — И с вашим присоединением к нам трапеза станет еще более скромной.
Старый еврей поставил игрушку на огромный пыльный чемодан, и под грохот тарелок заяц, трясясь, поехал по желтой коже с ярлыками гостиниц. Зацепившись за ремень, заяц соскользнул с чемодана, уткнулся мордой в пол и затих. Фаберовский оттер рукавом взмокший от волнения лоб.
— Пан Артемий, помогите гостям раздеться. Луиза Ивановна, накройте еще два прибора.
— Однако с кем имею честь? — спросил Минус.
— Граф Лелива де Спальский, неординарный профессор Кембриджского университета, бактериолог. Проживаю в России под именем Стефана Фаберовского. А это мой ассистент, прежде работавший заграницей у академика Кобелевского и у профессора Циона.
Фаберовский помог даме снять лисью ротонду, пока Артемий Иванович вытряхал Минуса из его пальто, и пригласил гостей проследовать в столовую. В то время как Луиза ставила еще два прибора, поляк с Артемием Ивановичем молча, не спрашивая ни о чем друг друга, отнесли зайца на кухню и разделали его топором.
— Фу, — сказал Артемий Иванович, ставя топор и утирая пот. — Не бомба. Одни пружинки. А ты говорил, что ключом часовой механизм заводится!
— А что я должен был думать? Как они вообще выяснили, что мы живем здесь? Как только я с ней в «Пассаже» познакомился — нас все время пытаются убить!
— А пригласил их зачем? Шли бы себе!
— Хотел посмотреть, как они с этим зайцем останутся, если в нем бомба сокрыта. Я же его и на кухню понес, только когда завод кончился.
— Возьми-ка ты лучше револьвер, Степан! Я чего-то бояться стал. Вдруг они какое оружие под одеждой прячут, а заяц так — для отвода глаз.
По пути обратно в столовую поляк заглянул в спальню, и теперь, когда револьвер приятно холодил живот, чувствовал себя уже увереннее. Артемий Иванович, опасливо относившийся к огнестрельному оружию, сжимал в руке медную кочергу.
— Видите ли, мадам, — сказал Фаберовский, когда они сели за стол. — Когда я говорил вам, что я англичанин, я не солгал, но не имел тогда возможности сказать всю правду. Дело в том, что русское императорское правительство пригласило меня сюда в Россию для борьбы со страшным вибрионом, поражающим мозг человека и вызывающим приступы паранойи. В периоды обострения больному кажется, что его преследуют шпионы, он подозревает всех окружающих в каких-то дьявольских кознях и пугается даже собственной тени.
— Я, как бывший владелец аптеки, полагал, что такого рода заболевания более по части психиатрии, — важно сказал Минус.
— Разумеется, если речь идет об обычном душевном заболевании. Здесь же мы имеем дело с эпидемической болезнью, характер которой недавно был выяснен в клинике Пастера в Париже. Особая опасность ее состоит в том, что в России она с ужасающей быстротой стала распространяться среди закрытых сообществ, таких как гвардия и духовенство, и почти не затрагивает обычных людей. Очаги ее были выявлены в Семеновском полку, в Штабе гвардейского корпуса и среди некоторых офицеров полиции…
— Так вот почему жандармы все сплошь…! — вскричал было Минус, но осекся и приложил палец к губам.
— Скажите, граф, а среди православных священников эта болезнь не может распространиться?
— Вы можете спокойно ходить на исповедь, заразе подвержены только монашествующие особы.
— А я вот теперь уже и боюсь ходить на исповедь, потому как подозреваю, что и среди белого духовенства появились больные.
— Подозреваете? — обернулся к ней Артемий Иванович, и задетая ногой кочерга, приставленная к ножке стула, с грохотом упала.
— Что это? — дернулась Сеньчукова.
— Ничего-с. Обычная кочерга. А вы сами, случаем, не заразились?
— Какой ужас! Вы так думаете?
— Все может быть, — трагическим тоном сказал Фаберовский. — А что привело вас к подозрениям относительно распространения болезни среди священников? Они стали задавать вам на исповеди неприличные вопросы?
— Если бы! Мой деверь внезапно заимел какие-то странные дела со священником Полюстровской церкви.
— Расскажите-ка поподробнее, — заинтересовался поляк и подвинулся к ней ближе. — Неужели эпидемия расширяется?
— Мне кажется, что расширяется. Вчера я осталась у отца в гостях, и ко мне по делу заехал деверь. С ним был как раз отец Серафим, я его хорошо знаю, он к мужу в участок на каждый праздник христославить приходит. Остался отец Серафим в передней, мы с деверем переговорили, и я их проводила, и дверь стала на лестницу закрывать, как слышу: отец Серафим деверю и говорит: «А не боитесь ли вы, Александр Александрович, что брат ваш пристав жене своей о нашем деле все разболтает, а она и донесет? У ней же в голове ветер свищет!» Этакая свинья! А я ему третьего дня на церковь рубль пожертвовала! И это когда я вам, как мне кажется, двадцать рублей должна?
