— Вот такие дела, — сказал он, втаптывая окурок в грязный снег. — И как тебе этот сюжет?
Я ничего не ответил, потому что находил его поступок слишком литературным — в живой природе ничего такого, как правило, не происходит, подобного рода сюжеты мы черпаем из книг и почему-то умиляемся им и почему-то верим в реальность таких насквозь виртуальных коллизий.
Он провозился с машиной часа два и ухитрился вдохнуть в старушку жизнь, — во всяком случае, она начала заводиться с полоборота.
— Я был хорошим механиком, ты же знаешь, — сказал он мне на прощанье.
— Да, ты был хорошим механиком, — сказал я, выезжая за ворота, а спустя минут двадцать уже сворачивал в свой двор, где заметил знакомую "Ниву", приткнувшуюся неподалеку от моего подъезда.
Денисов вышел из машины, обогнул ее и, открыв багажную дверцу, немного смешался:
— Не коньяк, но все-таки...
В багажнике, зажатый парой канистр и укутанный протирочными тряпками, стоял ящик "Гжелки".
— Я проиграл пари, — сказал он.
— Да, ты его проиграл. Но знаешь, майор, — сказал я, косясь на основательный боезапас, — мы рискуем завтра не проснуться.
— Наплевать, — махнул он рукой, и это был верный жест, потому что пили мы на моей кухне в течение двух дней, совершенно потеряв ощущение реальности. И вот в один из моментов относительного просветления, кажется это было уже утро третьего дня, мутноватое и сумрачное, мой стойкий партнер, глядя в окно, за которым по-прежнему валил мокрый снег, грустно заметил: — Ты прав, с нравами бороться — пустое занятие.
Я молча налил себе полную рюмку, одним махом опрокинул ее. Едва я выдохнул водочные пары, в комнате ожил телефон. Денисов поморщился:
— Возможно, это меня ищут... Я оставил приятелю номер твоего телефона.
Пришлось вставать из-за стола. Это был не приятель майора, а Фанни. Она звонит просто так, от нечего делать. У нее все нормально. Бизнес? А что ему сделается, идет помаленьку. Купила еще одно кафе, тоже в спальном районе и тоже неподалеку от метро. Были, правда, небольшие проблемы — они связаны с той барышней, которую я ей сосватал когда-то для участия в милицейском "субботнике", барышня немного повредилась рассудком после трехдневного отдыха в компании ребят, но ребята дело замяли, им это труда не составило. Теперь она отдыхает в психбольнице.
— С ума сойти! — привычно среагировал я и вернулся на кухню, где нашел Денисова, по-прежнему глядящего на медленно текущий за окном снег.
— Знаешь, я о чем подумал, — сказал он, не отрывая взгляда от окна, — ты прав, с этим невозможно бороться. Это можно преодолеть, только если случится большая беда. Землетрясение, цунами или ураган сметет этот город, к чертовой матери, вот тогда здесь станет относительно пристойно.
Он откинулся на спинку стула, дотянулся до бутылки, налил себе, потом мне, но я не шелохнулся, все смотрел и смотрел на непрекращающийся снег и с удивлением находил себя, несмотря на двухдневное пьянство, поразительно бодрым.
— Выпей, — он протянул мне рюмку, — а то у тебя с похмелья глаза какие-то... дикие. И цвета нечеловеческого...
— Желтого, да? — усмехнулся я, выливая водку в раковину. — Так оно и должно быть. Пора заканчивать пить. Мне нужно быть в форме.
— А зачем тебе быть в форме?
— Затем, что с перепою тяжело кататься на лыжах.
— Не только на лыжах,—сказал он, а потом, привалившись плечом к дверному косяку, сонно следил за тем, как я сортирую вывалившееся из шкафа на пол горнолыжное оперение, нахожу его в относительном порядке и вслед за этим долго беседую по телефону со знакомыми ребятами из фирмы "Вертикальный мир", а один из хозяев этой славной туристической компании, Коля Веселовский, посылает меня ко всем чертям, потому что устроить визу в столь короткие сроки невозможно. Наконец мне удается Колю уболтать, и он обещает что-то сделать.
— Ты не грусти тут без меня, — похлопал я Денисова по плечу — Твоя мысль насчет большой беды и природных катаклизмов очень актуальна. Ничего, природа нам поможет.
Я начал паковать рюкзак, а спустя пять дней уже выгружал его в уютной комнатке шале на окраине Зельдена, славного тирольского городка, несущего в своем фирменном рекламном слогане такую простую и ясную мысль: "Das ist Leben!"
"Вот это жизнь!" — я успел полюбить этот городок, в который мы когда-то, как раз под Рождество, наведывались с Леней, и я знал, что если он еще жив, то непременно приедет сюда. Лыжный сезон он обычно открывал именно тут, так было в те времена, когда я следовал за ним тенью, он не из тех, кто изменяет старым привычкам. Если жив, значит, объявится.
"Ты в порядке? Если что, я рядом" — это любимая присказка хозяина харчевни по имени Анди, то и дело обходящего дозором столы и следящего за тем, чтобы стаканы были полны и не иссякло на деревянных тарелках его фирменное, по бабушкиным рецептам приготовленное блюдо, одна порция которого способна утолить голод среднего слона.
Анди чрезвычайно колоритная фигура. Мускулистое тело, волосы до плеч, крутая тирольская щетина на щеках — он напоминает какое-то азартное греческое божество, дирижирующее вакхическим празднеством.
Я отхлебнул густого пива, обвел взглядом заполненную посетителями харчевню и заметил еще одно знакомое лицо,— Кони? Да, Конрад, один из здешних лыжных патрулей, с которым мы когда-то жестоко поцапались, потому что Леню вечно тянуло на закрытые для катания склоны. Он пристально наблюдал за мной, сидя на высоком табурете у края барной стойки, потом кивнул. Наверное, узнал.
— Привет, — сказал Кони, когда я, протиснувшись через толпу, поставил свою кружку рядом с его стаканом. — Ты русский, да? Бывал тут раньше?
— Да.
— Значит, ещё один чокнутый... Ваших сейчас у нас хватает. А у нас хватает проблем. — Он отхлебнул лимонад из стакана и вздохнул. — Я помню, ты вроде неплохой лыжник... Скажи, почему среди ваших туристов столько придурков? Почему вы не можете, как все нормальные люди, кататься по маркированным трассам и вечно претесь на закрытые склоны?
— Потому что мы не можем жить в неволе. Начинаем тосковать. Перестаем брать корм с руки. И часто погибаем от голода и тоски.
Он обвел медленным взглядом стойку бара и неожиданно спросил:
— Ты на чем?
— У меня "poket". Не коротенький "pocket", а нормальный.
— Ну вот видишь, — усмехнулся Кони.
Я согласно кивнул: да, эти двухметровые лыжи, широкие, имеющие в области ботинка восемьдесят шесть миллиметров, — слишком специальные снаряды, они не для нормальных трасс, а для фрирайда по диким склонам. Но в глубоком снегу они ведут себя отлично. Я и не собирался кататься по маркированным трассам.
— Как дела в Венте?
— И не думай об этом, — мотнул головой Кони, — ты же видел, какой в этом году снег.
Я глянул на большую карту района, висевшую на стене сбоку от стойки. Правее верхней станции — скальная гряда, в которой есть один очень крутой кулуар. Мы так и не проехали его тогда с Леней — доза адреналина поступала в кровь при одном взгляде на этот спуск.
— Я был там сегодня днем, — сказал Кони, верно истолковав смысл моего взгляда. — И видел одного из ваших. Ты должен его знать, вы вместе катались — когда-то давно, когда я вас поймал на закрытом склоне.
— Да-да, знаю, как же...
Значит, инстинкт верно вывел меня, и Леня по старой привычке приехал сюда открывать сезон.
— Не ходи туда, — сказал Кони. — Слишком много снега. Ласточка махнет крылом — и все рухнет.
Я продолжал тупо смотреть на карту. Из состояния прострации меня вывел мощный тычок огромной хозяйской руки:
— Ты в порядке?
— Нет, Анди. — Я встряхнулся, приходя в себя. — Налей мне водки. У тебя, кажется, есть "Выборова"? Сто граммов.
— Если что, я рядом, — прогудел он, ставя рядом со мной большую запотевшую рюмку.
Я опрокинул дозу и спросил у Кони:
— Как ты сказал? Ласточка махнет крылом — и...
— Вот именно.
Ночью снега не было, поэтому до Вента я добрался на такси без приключений. Поднявшись наверх с первым креслом, я двинулся дальше пешком и часа через два вышел на просторную полку выше кулуара. Снега в самом деле было очень много. И дураков соваться на эти опасные склоны не было.
За исключением одного.
Я видел, как он медленно поднимается вдоль гряды до кулуара. На голове его была серебристая каска, но я его узнал. Значит, все с ним в порядке, значит, предложение, от которого невозможно отказаться, принято, и девочки по-прежнему трудятся под присмотром мудрого Солона, но теперь не столько на Леню, сколько на благо государства. Он присел на камень, минут десять переводил дух. Потом наклонился, очищая крепления от снега. Из большого кармашка штурмового рюкзачка торчал красный черенок раскладной лавинной лопатки. Наверняка под курткой у него работает бипер — лавинный датчик. Но я не был убежден, что лопатка и бипер ему пригодятся: слишком много снега легло в этом году. Наконец он выпрямился, вставил ботинки в крепеж, опустил очки, помотал головой и постучал палкой по краю карниза, сбивая с него пухлую шапку снега. Покончив с этим, он отчего-то замер, ссутулившись.
