- А вы кто есть? - спросил Закаблук.
- Из милиции. Где бы нам побеседовать о жизни?
Они прошли в пустую дежурку. Там, на простых табуретках, за столом доминошников, Закаблук распахнул несвежую куртку и сумрачно глянул на инспектора:
- Если насчет чего такого, то я об этом не знаю.
- А если насчет чего другого?
- Это как повернется.
Петельников достал из кармана новенькую пачку редких сигарет, хрустко надорвал и протянул собеседнику. Тот вытащил сигаретинку осторожно, приглядываясь к заграничной картинке. Курить инспектор давно бросил, но тоже взял для беседы сигаретку. Они задымили, для начала помолчав, как и положено.
- Семен Иваныч, отчего худели и дохли быки?
- Меня уж к вашему брату приглашали.
- И что вы ответили нашему брату?
- Скотина бессловесная, и ее характер есть тайна, покрытая мраком.
- А что ответите мне?
- То ж самое.
Закаблук отвернулся к окну теряя интерес к разговору. Инспектору показалось, что тот смотрит не в окно, а на свой овощной нос, на самый кончик, на самую большую пупырушку.
- У вас тут ученая женщина была...
- Которая с гордо поднятым видом?
- Она.
- Стояла у загонов, глядела на скотину...
- Ну и что?
- А скотина глядела на нее.
- Ну и понравилась она вам?
- Баба здоровая, видная. Телепятка...
- Телепатка.
- Я и говорю, телеляпка.
- Телепатка, - опять зря поправил инспектор.
- Пускай телетяпка.
- Бычков-то она спасла?
Вероятно, Закаблук ухмыльнулся, потому что по губам и щекам пробежал легкий тик и даже вроде бы задел нос. Он потянулся за второй сигаретой. Инспектор пододвинул пачку.
- Спасла так спасла, - неожиданно кончил беседу Закаблук.
Теперь нужна пауза. Петельников не знал, для чего она нужна, - ведь не бревна ворочали. Но передых был необходим, чтобы отделить что-то от чего-то. Инспектор затянулся, покашлял, осмотрел дежурку, пошевелил костяшки домино и поерзал на стуле. Закаблук курил молча, замыкая взгляд на кончике своего носа. Передых кончился.
- Семен Иваныч, давно на комбинате?
- Лет десять. Сперва работал убивцем.
- Кем?
- По-правильному - бойцом. Скот бил. А потом вот бригадиром у загонов...
- От бригадирства-то освободили за падеж?
- А я не шестерка.
- Конечно, - согласился инспектор.
- Стаж заработал, выпиваю по норме... Мой нос их не касаем. Он на сосульку не похож.
- Ни грамма, - искренне подтвердил инспектор, потому что нос больше походил на гибрид огурца с баклажаном.
- После газетного позору начальник придумал такой приказ: "Закаблука уволить вовсе". Профсоюз меня защитил.
- А за что уволить-то?
- Выпиваю, мол, в сене да курю...
Петельников встал, создавая вторую паузу. Он прошелся по дежурке. Графин с водой, свежие газеты, неполитые цветы... На стенах висят правила по технике безопасности и картина неизвестного художника - коровы на лугу. Инспектор постоял разминая ноги ритмичным покачиванием тела. Засада... Кто сказал, что выжидают только в засадах? На допросе тоже выжидают. В засаде ждешь человека, на допросе - признания. Что-то Закаблук знал, поэтому и ухмыльнулся.
- Семен Иваныч, давай откровенно, а?
- Ты мне не сродственник.
- Я тоже скажу откровенно, а?
- Послушать могу...
- Если откровенно, то тебя, Семен Иваныч, нужно гнать с комбината немедля к едрене бабушке.
Закаблук изумленно повел носом. Его глазки, застеленные неведомой дымкой, прозрачно остекленели.
- Это за чего же?
Инспектор стремительно двинул к нему стул, прижавшись плечом к его плечу:
- Сколько ты за десять лет съел государственных бычков?
- Я не волк...
- В виде вареного мяса и в форме копченой колбасы, а?
- После еды к весам не хожу.
- Наверное, стадо сжевал, а? Ешь казенных быков, работаешь десять лет бригадиром... И что?
- А что?
- Приходит посторонняя баба и спасает бычков от падежа. Не позор ли? Думаешь, начальник выхлопотал тебе выговорешник за пьянство? За то, что опозорил комбинат на всю страну.
- Он самолично сказал?
- Да об этом весь комбинат говорит! Что там комбинат... В министерстве колбасной промышленности шушукаются. Мол, Закаблук-то с этой бабой-то не вместе ли сработали...
- На фиг такой график, - разозлился бывший бригадир.
Лицо налилось кровью, но стало не красным, а каким-то сизым, припорошенным белым налетом. Нос вроде бы увеличился, ошалело раздуваясь от воздуха, который Закаблук втягивал бесконечно и не выдыхал, девая его неизвестно куда.
- И что обидно, Семен Иваныч... Помогла бы она бычкам лекарством, уходом, какими-нибудь витаминами. А то ведь взглядом, как деревенская колдунья.
- Ни хрена не взглядом! - окончательно рассвирепел Закаблук. - Глаза не вилы, в бок не колют.
- А чем же? - тоже вроде бы распаляясь, крикнул инспектор.
Теперь Закаблук придвинулся к нему плотней, наступая плечом и узким, прямо-таки бодливым лбом. Нос подъехал к лицу инспектора, как утка подплыла.
- Примечаешь на физиономии отметину?
На его скуле проглядывался уже пожелтевший овал.
- Да, бывший синячок.
- Бык угостил.
- За что?
- Корм ему задавал. Я чуть коньки не отбросил. А у меня в бригаде баб полно. Визжат на весь комбинат.
- Что ж это за быки?
- Привезли такой гурт. Злющие, с кольцами в носу. За ставку-то рисковать жизнью. Понимаешь ход моей обиды?
Инспектор задумчиво вытащил сигаретку, позабыв, что он не курящий. Осталось задать последний вопрос, контрольный, чтобы проверить свою догадку:
- Ну, и не кормили?
- Рисковать-то своими потрохами...
- Что потом?
- Какие подохли, какие отощали. А когда пришла эта, телетюпка, бычков-то других пригнали, небодучих.
Петельников таки закурил, уже не ради беседы - для себя. Вечером идти в бассейн - там выдохнет весь никотин. Неужели разозлился? Неужели из-за бычков?
- Сколько подохло-то?
- Не считал.
- Семен Иваныч, а какой у вас тут самый дешевый продукт?
- Студень из хрящей да хвостов.
- Знаешь, чего я сейчас попрошу у директора?
- Палочку копченой колбасы, - расцвел Закаблук.
- Нет, я попрошу истолочь тебя на студень.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Есть люди, вроде Калязиной, у которых запечатана душа. Чем, кем и зачем - не знаю, но этому нет ни смысла, ни оправдания. Допустим, этой душою никто в свое время не занялся. Но ведь на нее ежедневно и ежечастно жизнь льет свою благую влагу. Люди своими хорошими черточками, дети своей непосредственностью, цветы и травы своей красотой, солнце своими лучами...
Поэтому неправда, что ее некому распечатать. Не хотят, - она же запечатана.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Думаю, что эгоизм - это естественная форма существования индивида, поскольку любить ближнего больше себя так же смешно, как отгрызть собственную руку. Гляньте на природу... Желтенькие и нежные цыплятки слабенькими клювиками забивают своих же собратьев насмерть. А ведь у людей кулачищи. А дикие животные? Стройные, поджарые, молодые... Потому что они эгоисты и живут по законам естественного отбора. А мы сморкаемся, увидев больного. Выжимаем слезу при виде убогого. Спасаем жизнь заведомому идиотику. Гуманизм? Нет, вырождение общества и засорение генофонда, что в конечном счете приведет к вымиранию человечества.
С л е д о в а т е л ю Р я б и н и н у. В молодости я плавал. Однажды шли мы южными широтами. Жара была такая, что будто не морем идем, а пустыней едем. Откуда-то на корабле появился странный темный человек. Он ходил промеж матросов и вроде бы кого-то искал. Затем говорит: "Его здесь нет". И куда-то исчез. Мы искали его, но он пропал, как в воду прыгнул...
Позже выяснилось, что в этот день и в этот же час умер отец капитана. Последние мысли умирающего были о сыне, и перед смертью он сказал про сына: "Его здесь нет".
Вы можете это объяснить?
Уважаемый гражданин Сухотов! К сожалению, ничем, кроме сильной жары, я этот случай объяснить не могу.
Воздуха, настоянного на осени, осталось шагов на двадцать - до распахнутых металлических воротец. Рябинин вдыхал глубоко, разминая грудь легкой и приятной болью. Воздух тут отчего? Кислород же безвкусен. Пылинка с земли, водинка с травы... С желтого листа, с мокрого ствола...
Двадцать шагов кончились. Остался последний, который вынес бы его за ворота, на асфальт и бензин. Последний шаг остался и человеку в синем плаще и темной шляпе, идущему по соседней дорожке, тоже впадающей в эти воротца. Рябинин улыбнулся. Человек хотел ответить улыбкой, но тень, неприятная ему самому, не пустила ее дальше уголка губ. Посуровел и Рябинин.
- В прокуратуру? - спросил Беспалов.
- В нее, - сухо отозвался следователь.
- Что с Калязиной?
Вот откуда неприятная им обоим тень, - прокурор беспокоился о деле.
- Сегодня теплое утро, - ответил Рябинин.
