- Что с Калязиной?
Вот откуда неприятная им обоим тень, - прокурор беспокоился о деле.
- Сегодня теплое утро, - ответил Рябинин.
Юрий Артемьевич посмотрел сбоку каким-то взглядом-крюком. Но они миновали железные воротца, чего Рябинин и и ждал, - ему не хотелось отвечать там, в желто-зеленом мире осени; Калязина была из мира по эту сторону воротец, из мира асфальта и бензина. И, ступив на панель, он собрался было ответить, что с Калязиной, но прокурор, словно освободившись в парке от тяготевшего груза, вдруг улыбнулся:
- Кстати, о том счастье, про которое вы забыли...
Кстати. На проспекте, среди бегущей толпы, на ходу, перед напряженным днем...
- Человек, который постиг, что работать интересней, чем отдыхать, всегда будет счастлив.
Беспалов немного опередил следователя, пытаясь высмотреть в его глазах ценность своей мысли. Рябинин помолчал, удивившись ее глубине.
И промелькнуло, исчезая...
...Умные мысли приходят всем. Только от некоторых сразу же уходят, потому что умные мысли - не деньги и не каждому нужны...
- Хорошо, - подтвердил Рябинин, - но смысла жизни этим не объяснишь.
- Увлеченность работой все объясняет.
- Я знавал неинтересных людей, увлеченных работой, - как-то между прочим, не для спора, бросил Рябинин, потому что об этом было уже говорено.
- Про интересность не знаю, но эти люди хорошие.
- Я знавал плохих людей, увлеченных работой...
- Они полезны для общества.
- Я знавал вредных для общества людей, увлеченных работой...
- За каких же вы людей?
- Я не за человека, увлеченного работой, а за человека, увлеченного жизнью, - воодушевился Рябинин, тоже слегка забегая вперед и заглядывая в лицо прокурора.
- Неплохо, - согласился Беспалов. - Но я встречал немало подлецов, увлеченных жизнью.
Они рассмеялись одновременно - от хорошего разговора, от приятной ходьбы, от доброй осени и от тех десяти минут, которые у них остались до работы.
- А что же вы не на машине? - спросил Рябинин.
- Осень хороша.
- Сейчас будут клены.
- Да, будут...
И клены встали в крохотном скверике, который, казалось, самовольно раздвинул дома и втиснулся. Летом меж каменных стен эти клены не очень заметны, да и зелени на проспекте много. Но осенью на них опускается купол огня, который рвется ветром: большие куски - на крону, кусочки - на землю... И жарко меж стволов.
Беспалов взялся за свой подбородок, опробовав его на крепость. Сейчас спросит о смысле жизни - нашел ли?
- Сергей Георгиевич, у вас характер трудный?
- Нет, - может быть, чуть резковато ответил Рябинин: его об этом спрашивали, ему об этом говорили.
- Некоторые так считают, - сказал прокурор бесцветным голосом, как бы отмежевываясь от тех, некоторых.
- Некоторые зарабатывают свой хлеб, пресмыкаясь. А кто работает гордо, кажется им человеком с плохим характером.
- Вы всегда с чем-то боретесь...
- Да? - удивился Рябинин.
С собой. Всю жизнь он боролся с собой. Борьба шла между ним и тем легким, простым и благополучным парнем, каким бы он хотел быть. Или между ним, Рябининым, и тем идеальным человеком, каким бы он хотел быть. Борьба нескончаемая и бессмысленная, потому что он всегда будет пробовать измениться и всегда будет оставаться самим собой.
И промелькнуло, исчезая...
...Все мы стремимся к себе, какими мы себя представляем...
- А вы про характер... к чему?
- Он у вас бойцовский.
- Разве - усмехнулся Рябинин.
У него бойцовский характер... Слышала бы Лида. Разве бойцы краснеют от смущения, расстраиваются от грубостей и не спят по ночам от неудач?
- Тогда почему ж борьбу не считаете смыслом жизни?
- Я думал.
Когда? Он не помнил. Видимо, на допросах, в автобусах, во сне... Но он думал.
- Я еще думаю...
Они бы заговорили о борьбе, не покажись здание прокуратуры. Потом были гранитные ступеньки, сбившие дыхание, так нужное в споре. Потом они вошли в сумрачный коридор, в свет дневных ламп, в звук шагов и в нервный стрекот машинок...
Потом Рябинин увидел у своего кабинета темную фигуру, которую он не рассмотрел, не узнал и не понял, сразу отторгая ее от дверей нервным и волевым ударом. Но фигура поднялась и целомудренно сказала:
- Доброе утро.
- Здравствуйте, - буркнул он, отпирая кабинет.
Калязина оказалась у стола раньше, чем он снял плащ.
- Сергей Георгиевич, я выздоровела.
- И вроде бы давно.
- Когда я играла в шахматы, то была еще на больничном.
- Зачем пришли?
- Я же вам нужна, - изумилась Калязина.
Фальшиво изумилась, перестаралась, округлив глаза и распахнув рот. Он ее понял - она тянула время, которое всегда играет на руку преступнику. Вроде бы пришла, вроде бы не уклоняется, отлично зная, что без свидетелей она ему не нужна, а собрать их сразу непросто.
- Как работа? - спросил Рябинин, обдумывая быстрый способ вызова свидетелей.
- Инфекции, бактерии, анализы... Сегодня женщина привела ребенка, укушенного собакой. И что вы думаете? Укусила не собака, а папаша в нетрезвом состоянии.
- Ну...
- Сергей Георгиевич, да могу ли я работать, находясь под следствием?
- Вы сами виноваты.
- Неужели я такая дура, чтобы пойти на уголовное преступление?
- Да, такая, - покладисто согласился Рябинин.
- Как? - тихо вспыхнула она, ожидая разуверений.
- Преступник всегда дурак.
- А следователь всегда умный?
- Следователь не всегда умный, но преступник всегда дурак.
- Это вам в институте внушили?
- Совершать преступления, Аделаида Сергеевна, очень не выгодно. Умный человек на это не пойдет.
- Какой вы еще наивный, - улыбнулась она, но улыбнулась злорадно, и Рябинин понял, что не такой уж он наивный.
Она скользнула рукой по кармашку модного жакета, вытащила маленькую конфетку, развернула, вскинула руку и опустила конфетку в рот, как в желобок. Чтобы показать, что он наивный - с ним только леденцы сосать.
- Приходите завтра к десяти часам.
Петельников поможет - развезет повестки сегодня же вечером.
- Хорошо, Сергей Георгиевич.
Она жевала конфетку что-то слишком долго... Это не конфетка - она жует резинку. Жует монотонно, как верблюдица. Перед посторонним мужчиной, у следователя в кабинете, находясь под следствием... И как верблюдица.
Глупое желание зародилось внезапно. Спрашивал же он других, почти незнакомых, неинтересных, неумных... Пока она жует.
- Аделаида Сергеевна, я хочу вас спросить о другом...
- О, слушаю.
- В чем, по-вашему, заключается смысл жизни?
- Что-о?
- Ах да.
И промелькнуло, исчезая...
...От человека, который не ищет смысла жизни, всего можно ждать...
Она перестала жевать свою резинку - смотрела на него. Удивилась неожиданному вопросу? Задумалась о смысле жизни? Да нет, она смотрит мимо, вдоль своего носа, за окно, на улицу.
- Опять видите какой-нибудь пожар? - усмехнулся он кисловато, потому что этот пожар был еще не разгадан ни им, ни Петельниковым.
- Я смотрю на цистерну.
На той стороне проспекта, на углу, торговали совхозным молоком.
- Ну и какой видите процент жирности? - опять усмехнулся он, уже повеселей.
- Хотите, я его сквашу?
- Взглядом?
- Разумеется.
- Хочу, - окончательно повеселел Рябинин: если молоко скиснет, то он поверит не только в телепатию, но и в бога с чертом.
Калязина как-то подобралась. Высокий лоб и крупный нос побелели. Губы сжались так, что почти исчезли, вдавившись одна в другую. Глаза, как ему показалось, затуманились, посветлели... Тоже побелели?
- Хватит изображать - чуть не крикнул он.
- Молоко скисло, - вздохнула она, выходя из своего белого состояния.
- Ага, теперь из крана льется кефир.
- Вместо иронии сходили бы за ним с бидончиком для экспертизы...
- Жду вас завтра в десять. До свидания.
Она ушла, обидевшись.
Рябинин взялся за работу. Он писал, говорил с людьми, допрашивал, звонил по телефону, читал бумаги - и все при неотвязном желании сделать то, чего здравый человек делать не будет, но ему лучше сделать. Что? Подумать, куда у нее делась жевательная резинка. Не проглотила же. Может быть, она ела ириску? Он вытащил из портфеля дневник, сделал запись и улыбнулся злобнейшей улыбкой, которую адресовал себе...
В обеденный перерыв он улыбнулся злобнейшей улыбкой, адресованной себе, надел плащ, запер кабинет и вышел из прокуратуры. Цистерна желтела на той стороне. Он медленно пересек проспект и подошел к ней.
Молоко еще было, хотя торговать начинали с семи утра и к полудню оно уже кончалось. Зря он не послушался Калязиной и не взял бидончик. Продавщица глянула на его пустые руки:
- Налить?
- Пожалуйста...
Он взял бумажный стакан и отпил треть. Молоко густое, осеннее. Холодное, осеннее. И свежее, как нынешняя осень...
- Вкусно, - выдохнул он.
- Из совхоза "Бугры".
- А что так долго торгуете?
