В ванной, между тем, есть окно. Кажется, оно забрано жалюзи, но от этого не перестает быть окном.
Есть окно и в гостевой комнате — там, где свалены сейчас вещи Кьяры. А здесь — нет. Это довольно странно, учитывая, что Лео сам надстраивал второй этаж и протягивал все коммуникации. Что же помешало ему устроить ванную на месте комнаты, в которой ничего нельзя изменить?
В комнате без окон есть что-то противоестественное.
Тем более когда стены ее обиты небольшими мягкими матами из кожзаменителя. Такая обивка характерна для отдельных боксов в психушках (в них держат буйно помешанных). Но «Левиафан» вовсе не является филиалом сумасшедшего дома. Хотя… После всего произошедшего человек более развитой в эмоциональном плане, чем Алекс, уже давно потерял бы душевный покой. Одна встреча с привидением в тоннеле чего стоит! Плюс мертвый Джан-Франко, плюс полуживой Себастьян, плюс странные и пугающие звуки, которые генерирует дом…
Есть от чего сойти с ума.
А еще — холод, мрак и полная неизвестность.
Все это так, но никакого отношения к нынешнему бедственному положению Алекса маты на стенах не имеют. Они появились здесь задолго до произошедшего с «Левиафаном» и его обитателями несчастья. Их предназначение — служить пристанищем… для фотографий.
Все стены завешены фотографиями, листками бумаги и вырезками из газет. Фонарик Алекса шарит по ним, выхватывая то одну, то другую, то третью. На первый взгляд в расположении фотографий нет никакой системы, и лишь спустя пару минут молодой человек начинает понимать, что система все-таки есть. Стена напротив двери — самая большая по площади, следовательно, и снимков здесь больше всего. Основной массив находится на уровне глаз, так что Алекс в состоянии разглядеть снимки в подробностях. Вряд ли они могли бы украсить семейный альбом — слишком уж велики, не меньше полуметра в длину и тридцати сантиметров в ширину. И это — не оригиналы. Оригиналы были явно меньше, просто кто-то отсканировал их, а потом увеличил, постаравшись, насколько возможно, сохранить качество. И это почти удалось неизвестному фотомастеру: лица на снимках не расплываются, каждая черта ясна и выразительна.
Да-да, фотографии, развешанные на противоположной стене, — не что иное, как портреты. Их около десяти, и на каждом изображен молодой мужчина возраста Алекса или чуть моложе. Иногда — много моложе, один из юнцов едва-едва переступил двадцатилетний рубеж. Еще одному — за тридцать или около сорока, но тут Алекс может ошибаться. Все они совсем разные и по-разному смотрят в объектив (некоторые кажутся застигнутыми врасплох, некоторые старательно пучат глаза и неестественно улыбаются). И лишь одно роднит их.
Все они — солдаты. Альпийские стрелки.
Об этом свидетельствует форма и головные уборы, хотя головные уборы имеются в наличии не у всех. Определить, когда были сделаны снимки, невозможно, но, судя по лицам, прическам и характерной старомодности абриса, речь идет о солдатах последней войны.
Она случилась, когда на свете не было не только Алекса и Кьяры, но и их родителей. А глубокий старик синьор Тавиани только-только вступал в пору зрелости.
Кто все эти люди и какое отношение они имеют к Лео и Себастьяну?
А они имеют, иначе их портреты никогда не появились бы на стене в доме близнецов. Это их родственники? Члены клана, которые принимали участие во Второй мировой? Но никто из десятерых не похож друг на друга, и все они вместе не похожи ни на Себастьяна, ни на Лео. Ни одной сходной черты, ни одной похожей улыбки, даже хмурятся они неодинаково.
Самый юный, и тот больше похож на Алекса, чем на кого-то из близнецов. Кто все эти люди?
Алекс теряется в догадках.
Возможно, кое-что могли бы объяснить листки из обычных блокнотов: белые, розоватые, нежно-голубые, они крепятся к матам булавками (так же, как и снимки). Но информация, которую находит в них Алекс, довольно скупа. Имена, названия городов, возраст. Выглядит это примерно так:
МАССИМО ФУЛЬЧИ, ГЕНУЯ, 27 ЛЕТ
или:
ГРИЛЛО МАНАССИ, КАЛЬЯРИ, 24 ГОДА
или:
ДАНИЭЛЬ СЕЛЕСТА, САЛЕРНО, 28 ЛЕТ
или:
АЛЬБЕРТО КЛЕРИЧИ, ВИАРЕДЖО, 27 ЛЕТ.
Алекс никогда не был ни в Кальяри, ни в Салерно, но несколько раз навещал тетю Паолу в Виареджо. И неплохо знает город. А вот дом на снимке, составляющем единое целое с листком, который посвящен Альберто Клеричи, ему незнаком. В этом нет ничего странного, мало ли домов в Виареджо? Снимок дома (в отличие от фотопортретов) сделан не так давно, это стандартная цветная фотография 10 на 15. Первый этаж отдан на откуп сетевому магазину «Бенеттон», плакат в витрине косвенно указывает на дату снимка:
Inverno — 2009.
Зима 2009, что делал Алекс зимой две тысячи девятого года? То же, что и в последующие зимы, то же, что и в предыдущие. Сидел безвылазно в К., изредка отвлекаясь на кубок Мира по горным лыжам, биатлон и комиссара Рекса. А-а, на Рождество он съездил к родителям, чтобы в очередной раз не застать там Кьяру.
Был ли он влюблен зимой 2009 года?
Ужасно, но Алекс совсем не помнит. Он не помнит, в какую из зим сноубордист Михал увел у него девушку, но как замечательно было бы оказаться сейчас в Виареджо, в той точке, откуда сделан снимок! Или в Генуе, или в Салерно, или в приморском Бари. Даже его собственный заштатный городишко кажется Алексу средоточием света и тепла, эдаким развеселым Лас-Вегасом; сладкой вишенкой, воткнутой в слоеный пирог гор.
Для счастья сгодился бы любой поселок, любая деревушка, где нет перебоев с электричеством, где исправно функционирует отопление! Где можно без всякой опаски открыть входную дверь и увидеть улицу, а не темные массы спрессованного снега. Жаль, что в природе не существует силы, способной перенести туда Алекса. Придется выпутываться самому.
Едва ли не каждый из портретов снабжен фотографией города, откуда (как предполагает Алекс) родом каждый из солдат. Все городские снимки — сочные и яркие. Они наполнены красками, пусть это и цвет фасадов домов: именно дома составляли основную цель неизвестного фотографа.
Окна домов.
Дом в Виареджо — многоэтажный. Пятый этаж упирается прямиком в верхний срез снимка, а три крайних окна на четвертом жирно обведены черным маркером. Тем же маркером испорчены и все другие фотографии: два окна на втором этаже в Генуе, еще три — под самой кровлей двухэтажного строения в Салерно. И лишь в случае с приморским Бари, как-то связанным с двадцатилетним юнцом по имени Тулио Амати, Алекса подстерегает неожиданность. Вместо уже привычного фасада определенной степени ветхости (большинству изображенных на снимках домов не одна сотня лет) он видит здание торгового центра. Но и это еще не все! Из отксерокопированной газетной заметки, которая болтается прямо под фотографией, Алекс узнает о постигшем торговый центр несчастье. Летом две тысячи пятого года часть кровли обрушилась, шесть сотрудников пострадало, один погиб. Эта заметка — не единственная, имеется еще одна, датированная июлем тысяча девятьсот восемьдесят четвертого. В ней сообщается о сгоревшем дотла доме и семи жертвах страшного пожара. Адрес сгоревшего дома полностью совпадает с адресом торгового центра. Необязательно иметь семь пядей во лбу, чтобы сопоставить очевидные факты и сделать единственно верный вывод: торговый центр был построен на месте пепелища.
Юный Тулио — чемпион по количеству заметок, они тянутся за его портретом, как хвост за воздушным змеем. Чтобы добраться до последней (или первой по времени), Алексу пришлось присесть на корточки, а затем и вовсе опуститься на пол — слишком удручающи вести из почти нереального пятьдесят второго года.
24 октября в своей квартире был найден мертвым некто Роберто Амати. Синьор Амати покончил жизнь самоубийством, расправившись до этого с членами своей семьи — женой Альфонсиной и взрослой дочерью Анитой. Обе женщины были найдены в своих постелях с перерезанным горлом, они погибли во сне. Жанр заметки в рубрике «Происшествия» не позволяет ее автору углубиться в психологию убийцы, лишь вскользь упоминается о тяжелой депрессии, в которой находился глава семьи на протяжении нескольких месяцев до совершения преступления. О депрессии автору поведал единственный оставшийся в живых член малочисленного клана Амати — двадцатидвухлетний Роберто-младший, работающий в порту докером. В ночь убийства он был срочно вызван на разгрузку судна и тем самым спасся от расправы. Роберто-младший подавлен происшедшим, но тем не менее согласился ответить на вопросы корреспондента.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Вы когда-нибудь замечали странности в поведении отца? Что-нибудь, что могло бы пролить свет на причины трагедии?
РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Нет, никогда. Он прекрасный человек. Он… был прекрасным человеком. Любящим, нежным и заботливым.
