Не заезжая домой, прямо с вокзала я отправилась к Ивицыну и застала его на месте.
— Вы? — удивился он.
— Да, я. Можно задать вам вопрос?
— Только недолго. — Он говорил ледяным тоном, даже не предложив мне сесть. — Я спешу. У вас не больше трех минут.
— Скажите, почему вы молчали про красные «Жигули»?
Я думала, его хватит удар. Он побледнел, покраснел, стал хватать ртом воздух.
— Вы… вы сошли с ума! Что вы себе позволяете?!Это вам с рук не сойдет!
— Так почему?
— Никаких «Жигулей» не было! И вообще, это не ваше дело!
— Что ж, до свидания. — Я улыбнулась своей самой чарующей улыбкой и ушла, оставив его сидеть за столом.
Позже я поняла, что визит к Ивицыну был ошибкой. По дороге домой я мучительно пыталась что-то вспомнить. О существовании фотографии я не собиралась говорить ни слова.
И вот, когда я отпирала дверь своей квартиры, меня осенило: красные «Жигули» — в тот день, когда я возвращалась со студии вечером, 26 июля! Красные «Жигули», которые следили за мной! Что же это? Совпадение? Случайность? Именно в день, когда я сообщила в эфире про убийство Димы Морозова. Тогда я разглядела женский силуэт. За рулем была женщина! Да, но в лесопосадке за рулем женщина быть не могла! Значит… Ничего не значит. Нужно искать женщину, чтобы узнать… Но почему следили за мной? И почему я решила, что на Белозерской была именно эта машина — только потому, что в обоих случаях — и в городе, и на Белозерской — были красные «Жигули»? Поисками машины я решила заняться несколько позже.
На следующее утро я вошла во двор по улице Красногвардейской, 15. Я столько раз читала описания этого двора, что выучила все наизусть. Двор оказался таким же, как я себе и представляла. Дверь подвала была заколочена, но мне не нужен был подвал. Я проверяла свидетельские показания. Над одним из подъездов висела табличка с номерами квартир и фамилиями жильцов. Квартира номер 3 была в этом подъезде на первом этаже. Я вошла внутрь. Это был очень старый дом и очень старый подъезд. С потолка сыпалась штукатурка, обнажая прогнившие деревянные балки. Дверь третьей квартиры была обшарпанной и облезлой, искривленной, гнилой, с большими щелями — дверь квартиры, которой никто не занимался. Пока я рассматривала все это и решала, с чем войти, дверь распахнулась. На пороге стояла старушка лет восьмидесяти, маленькая, сморщенная, с дрожащими руками, жалким выражением выцветших глаз. Она спросила:
— Вы из собеса, да?
— Да, — ответила я, ухватившись за эту возможность. Моя совесть молчала, потому что помнила, как были использованы показания этой старухи.
— Вы Агапова Ксения Васильевна? Я к вам.
— Заходите, пожалуйста, вас из милиции послали? — Она пропустила меня внутрь. Это была одна из самых запущенных и страшных квартир, которые мне только приходилось видеть. Пустая, с остатками почерневшей, разломанной мебели, полутемная, олицетворение нищеты, выглядывавшей из каждой щели — эта квартира навевала такую тоску, что мне захотелось из нее бежать.
— А я уже давно жду кого-то, — сказала старушка, — а ко мне все никто не приходит.
Я уже не чувствовала неприязни, с которой переступила порог.
— Да, я вот пришла. К вам будет приходить человек, приносить продукты в удобное для вас время. А пока я пришла с вами познакомиться.
Внутренний голос отчетливо произнес: «Сволочь! Какая же ты, Каюнова, сволочь!»
— Как хорошо, что вы пришли, — старушка расцвела на моих глазах, — может, я чай поставлю?
— Нет-нет, не беспокойтесь!
— Деточка, как вас зовут?
— Лена.
— Вас молодой человек послал — красивый такой блондин?
«Драговский, — насторожилась я. — Ну еще бы!»
— Да. Я представляю сферу социального обслуживания, мы тесно сотрудничаем с прокуратурой.
— Он сказал, что из милиции. Когда они со вторым, пожилым, пришли, чтоб я бумажку подписала, то они сказали, что пришлют кого-то.
— Бумажку? А-а, наверное, заявление…
— Да! Там говорилось, что я в подъезде какого-то мужчину ненормального встретила. Они сказали, что, если я подпишу бумажку, они пришлют человека, который будет мне продукты приносить, и еще потолок поправят, а то он сильно течет… А бумажку-то я и не читала, очки мои разбились, а на другие денег нет. Такс их слов и подписала. Как хорошо, что вы пришли! А я вот хвораю целый месяц, на улицу тяжело выходить. Поговорить не с кем. Я так обрадовалась, что ко мне будут приходить, что сразу бумажку подписала…
У меня внутри похолодело. Вот, значит, какой способ нашли, чтобы выудить у одинокой больной старухи показания, с помощью которых отправили невиновного человека на смерть…
— Про убийство бумажка была? — спросила я.
— Они что-то говорили, но я не запомнила. А я не помню, встречалась я с кем-то в подъезде или вообще не выходила в тот день. Да уж и который был час…
— Как же вы подписали?
— Так они говорят: вы утром могли выйти? За молоком, например? Я говорю, что могла. А они: ну, значит, вы его встретили в половину двенадцатого, только не запомнили. Вот и подпишите, а к вам будут продукты приносить и еще потолок починят. А у меня никого нет… Хоть поговорить будет с кем, подумала. Очень хорошо, что вы пришли, деточка… А помогла бумажка?
— Да, очень помогла.
— Правда? Вот и хорошо. А не вы приходить будете? А то у вас, деточка, лицо доброе.
— Нет, не я. Но тоже хороший человек. К вам обязательно придут, не волнуйтесь. А сейчас мне пора идти.
— Уходите? Так быстро? — расстроилась старушка. Солнце не проникало в грязные, закопченные окна.
— Мне было приятно познакомиться с вами, Ксения Васильевна.
— Деточка, может, посидите еще, а? — В ее глазах застыла мольба. — Я чаек поставлю…
— Очень жаль, но мне нужно идти. Я вам оставлю деньги.
— Да нет, что вы, они не говорили про деньги.
— Но ведь это почти то же, что и продукты… Вынула из сумки крупную сумму денег, которую положила утром, и отдала ей.
Я возвращалась домой, и по щекам моим текли слезы. Вечером мысль пришла ко мне, как озарение, — кто-то знал, что Андрей должен встретиться утром 26 июля с Димой Морозовым. Кто-то, знающий все о галерее, а может быть, не раз бывавший там. Именно поэтому местом убийства был выбран подвал по Красногвардейской, 15. За два дома до галереи Андрея. Мысль была самой отчетливой и верной за последние дни: убийца знал о встрече Андрея с Димой, знал каким-то образом! Из этого следовало исходить. Кто мог знать все про галерею и про утро 26 июля? Кто?!
Итак, математическая теорема — примерно второй курс института. Это выдумала не я — так действовали те, кто проводил следствие. Дано: убийства на Белозерской и предполагаемая встреча с Димой в подвале. Требуется доказать, что Каюнов — убийца. Доказательство будем проводить от противного. Предположим, что Каюнов убийцей не является и что на самом деле он не видел детей на Белозерской и не встретился в подвале с живым Димой Морозовым, то есть Каюнов полностью невиновен. Да, но это противоречит условию, ведь нам требуется доказать, что Каюнов — убийца! Следовательно, утверждение, что Каюнов невиновен, неверно. А значит, Каюнов является убийцей — что и требовалось доказать.
Кто мог знать о встрече Андрея и Димы на Красногвардейской? Кремер мог знать. Но в то утро он не покидал галерею. Это установлено. Да, но Кремер мог выйти в то время, когда отсутствовал Андрей. Выходил ли из галереи Кремер? Информации об этом у меня нет.
Мать Димы могла рассказать кому-то из сомнительных приятелей. Да, но знала ли она, что Дима должен встретиться с Андреем? Информации нет. Попов, охранник из галереи. Галерею покинуть не мог — это, пожалуй, единственное, что установлено. Знал ли он о встрече? Нет, скорей всего Попов даже не знал Диму в лицо.
Мой список выглядел слишком наивным.
Звонок в дверь раздался в половине седьмого утра. Ночью, накануне, я легла спать под утро. Сомнения мучили меня самыми дикими вопросами. Что я делаю? Что именно? Следствие? Смешно! Бред собачий! Что могу сделать я одна — простая женщина, без мужа, без работы, без денег, без друзей, без связей, милиции боящаяся как огня и с убийствами знакомая по детективам. Ну подумаешь, обманула одинокую, больную, нищую старуху — велика честь! Все равно никто не поверит истории с вымогательством показаний! Ну подумаешь, пенсионер-огородник подарил мне семейную фотографию. Да любой нормальный следователь скажет: по дороге вечером могли проехать сотни машин (хотя бы несколько, которых огородник не заметил — ведь не видел же он, как возвращались красные «Жигули»!), и что, в каждой проехавшей машине сидел убийца? Смешно! Ночью все виделось мне в ином свете… А через три месяца Андрея не будет на земле. И это все, что я имею в наличии. И три смерти мальчиков — безнаказанные смерти. Потому что Андрей их не убивал! Это я знаю точно. Что же тогда? Доказательство по теореме? Но ведь не может так быть… Чушь! Может быть все! Того, что произошло, тоже не могло быть!
