Ольга осторожно спросила:
– Фамилию этого командующего он не назвал?
– Шмиц или Шмуц. Кажется, они танкисты…
Разговор прервал Франц Пиндер. Он вбежал к ним встревоженный, с потухшей трубкой в руках и торопливо сообщил: приехала железнодорожная полиция вместе с гестапо. Проверяют документы всех проживающих. Он убедительно просит гауптштурмфюрера, чтобы тот объяснил, что они поселились по указанию штандартенфюрера Ранке. Иначе для него будет большая неприятность.
Не успел Пиндер выйти, как в комнату вошел сам гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе в сопровождении обер-лейтенанта железнодорожной полиции. За дверью остались гестаповцы и полицейские.
– О, какая встреча, Ганс! – воскликнул с нескрываемым удовлетворением Краузе. – Так вот где ты приютился со своей теплой компанией! И капитан союзников здесь? – повернулся он к Джульяни. – Извините, господа, но служебный долг обязывает нас проверить у вас документы…
Еще во время болезни Ольги лейтенант Корн сообщил Андрею, что гестаповец Краузе интересовался унтершарфюрером Шольц и своим другом Гансом, спрашивал, не встречал ли он их после визита к штандартенфюреру Ранке? Корн ответил ему, что он их больше не видел, и где они находятся, не знает. Интересовался Краузе и итальянским капитаном.
Это уже тогда насторожило Андрея и его друзей.
Гестаповец-Краузе, как оказалось, установил негласный надзор за лейтенантом Корном, и когда тот, как обычно, встретился в вестибюле госпиталя с Паркетой, об этом сразу же стало известно Краузе, и естественно, после этого ему не составляло никакого труда узнать о месте пребывания гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге.
И вот сейчас он собственной персоной пожаловал со своим окружением сюда.
Первым документы подал Джульяни. Краузе, скептически просмотрев их, сказал:
– С вами все ясно, капитан Джульяни, можете отбывать по своему маршруту…
Затем гестаповец внимательно изучил документы Ольги и не торопился их возвращать.
– Гауптштурмфюрер Ауге, прошу ваши документы, – с ухмылкой на обрюзгшем лице, сказал Краузе Паркете.
Просмотрев документы Андрея, гестаповец произнес:
– Гауптштурмфюрер Ауге, прошу пройдите со мной в другую комнату, – похлопал он документами Паркеты по своей ладони. – Что касается вас, фрау, и вас, – повернулся он к Павлу и Гейнцу, – то вас бы я убедительно просил не покидать эту уютную комнату до моего указания. Прошу, – сделал он артистический жест, приглашая Паркету к выходу из помещения.
Андрей откашлялся и хрипло произнес:
– Благодарю… – и направился к двери.
В комнате воцарилось молчание. Гейнц, Павел и Ольга переглянулись. Они еще никогда не оказывались в столь сложном положении.
Тем временем «гауптштурмфюрер Ауге» и Краузе расположились в комнате коменданта Франца Пиндера, которому гестаповец сделал знак удалиться.
Краузе пригласил Андрея сесть, сам сел напротив, чиркнул зажигалкой, не спеша прикурил сигарету и предложил закурить Андрею. Тот покрутил головой, указав на горло, и хрипло вымолвил:
– Нездоровится.
– Допустим, – согласился Краузе, потянулся рукой к приемнику, включил его. Настроил на музыкальную передачу. – Допустим, – повторил он. – Но дело в том, Ганс, что на запрос в штаб учета потерь Главного управления имперской безопасности мне ответили, что гауптштурмфюрер СД Ганс Ауге и унтершарфюрер Инга Шольц пропали без вести в сентябре 1942 года на Северном Кавказе, выполняя свой долг перед фюрером и фатерляндом, А вы живы и невредимы, Ганс… Поговорим откровенно, дружище? Или будем продолжать играть в прятки?
– Поговорим… – спокойно произнес Паркета.
– Поговорим откровенно… – повторил Краузе. – Я знаю, что ты брат бригадефюрера СС Франца Ауге и потому не хочу с тобой ссориться. Мой интерес к тебе проявился после того, как Инга Шольц вместе с итальянцем пришла к моему шефу. Это мне показалось несколько странным, – Краузе встал и прошелся по комнате. – Когда они уезжали, я отметил одно обстоятельство: все трое втиснулись на заднее сидение, а ведь итальянцу согласно ранга следовало бы сесть впереди. Но место впереди было занято, Ганс. И, я думаю, тобой. Это меня несколько заинтересовало, но опять-таки не настолько, чтобы делать определенные выводы. Затем я поинтересовался у лейтенанта Корна, встречается ли он с тобой или с Ингой Шольц. Он заверил, что нет, а мои люди, проследив за ним, засекли, как он виделся с тобой в вестибюле госпиталя. Вот тогда я и сказал себе: «Гельмут, здесь что-то не так, над всем этим стоит поразмыслить». И тут мне сообщили из госпиталя, что Ганс Ауге не проходит у них лечение. После этого я уже стал вплотную интересоваться тобой, твоим пребыванием здесь. И сделал запрос в штаб учета и потерь нашей канцелярии. Но это еще тоже не все, Ганс. Когда Кранбюлер выздоровел настолько, что мог отбыть на отдых и дальнейшее лечение в рейх, я узнал о колоссальном скандале, возникшем между ним, доктором Шульцем и его денщиком. Генерал обвинил Вильгельма Корна в хищении каких-то дорогих вещей и хотел предать его суду, но побоялся, очевидно, огласки, компрометации собственного имени, а посему отправил бедного лейтенанта на фронт…
«Так вот почему мы не могли встретиться в последнее время с лейтенантом Корном!» – понял Паркета.
– Эти ценности исчезли у него, пока он болел, – продолжал Краузе. – Я стал сопоставлять факты, соединять воедино цепь событий и пришел к заключению, что ты, Ганс, во всем этом деле не совсем посторонний человек.
– Интересно, Гельмут! – с хрипом произнес Паркета.
– Не дезертир ли ты и Инга Шольц? – взглянул на него гестаповец. И тут же ответил: – Да, возможно. Но это меня не волнует, так как я понимаю, у тебя очень надежный покровитель – бригадефюрер СС Франц Ауге. Поэтому у меня сугубо личное и, я бы сказал, деловое предложение… – Краузе остановился напротив «Ганса» и прошептал: – Поделись со мной ценностями генерала, Ганс.
Паркета не удержался и громко расхохотался, глядя снисходительно на Краузе.
– Ты все понял, что я изложил тебе, Ганс? – переспросил тот.
Паркета не только понял, он ликовал в душе, он никак не ожидал такого поворота дела.
– Какие ценности, Краузе? О чем ты, Гельмут? При чем здесь я? Кто такое мог выдумать?
– Мои люди перехватили лейтенанта Корна перед его отбытием на фронт, и я заставил его расколоться. Мы умеем это делать, как тебе известно. Корн во всем признался…
– В чем признался? Где сейчас Корн?
– Сделать очную ставку? Корн у меня.
– В гестапо?
– Нет, в доме, где он жил. У доктора Шульца, который отбыл в Германию вместе с генералом Кран– бюлером… Там он не один, с моими людьми!
– Ясно… Но ценности генерала!.. – пожал плечами Паркета. – Нет ценностей, Гельмут!..
– Если, Ганс, ты не возьмешь меня в долю, я сделаю так, что тебе ни один бригадефюрер не поможет. Впрочем, твой брат об этом может и не узнать. И еще, Ганс, я давно отметил твои благородные чувства к Инге Шольц. Уверяю тебя, если мы не найдем с тобой общего языка, то ей выкарабкаться из всего этого никак не удастся. За это ручаюсь. Убедительно, Ганс?
Паркета некоторое время молча смотрел на Краузе, выигрывая время для принятия правильного решения. Затем медленно молвил:
– Убедительно. Инга мне очень дорога. Выпьем, Гельмут? – неожиданно' предложил он.
Краузе задумался, а затем отчеканил:
– Можно, Ганс! – И протянул Паркете его документы.
Дверь комнаты, за которой находились Ольга, Павел, Гейнц и итальянский капитан, была плотно прикрыта. Когда Андрей решительно распахнул ее, то встретился с настороженными взглядами своих друзей. Чтобы поскорее снять напряжение, он тут же воскликнул:
– Инга, Крамер, Рунге, вместе с Гельмутом мы объявляем «камерадшафтсабенд»! Ефрейтор, все на стол! Шарфюрер – в машину за пополнением запасов!
Такого веселого пира дом железнодорожников еще ни разу не видал в период оккупации.
Расчетливый Пиндер притащил бутылку шнапса и водрузил ее в центре стола, а рядом положил кусок ветчины и открытую банку с медом.
Об отъезде Ферро Джульяни уже не помышлял. Паркета обнял его и вместе с Краузе насильно усадил за стол. Уехать он сможет и завтра.
«Шарфюрер Рунге» и Гейнц съездили к железнодорожному полицейскому обер-лейтенанту Альбрехту Райсу и привезли бутылку рома и бутылку коньяка, колбасу, сыр и консервы. Обер-лейтенанта пригласили также принять участие в их «камерадшафтсабенде». Райс был весьма польщен таким приглашением. И тут же внес предложение пригласить девушек из комендатуры станции. Гельмут Краузе пришел в восторг от такой идеи.
Вскоре обер-лейтенант Райс с Гейнцем привезли трех немецких железнодорожниц – Хильду, Марту и Рут. Длинноволосая блондинка Хильда тут же подсела к итальянцу и начала с ним непринужденно болтать, Марта занялась гауптштурмфюрером Краузе. Она была хорошо сложена, белокурая, с голубыми глазами. Держалась кокетливо, но с достоинством, поддерживая разговор со своим кавалером. Третья девушка, Рут, была, очевидно, подругой обер-лейтенанта Райса. Стройненькая, черная, мило улыбающаяся. Она сразу же завоевала симпатию Ольги, и та, сидя рядом с Рут, беседовала с ней о всякой всячине. Еще до их прибытия сюда Андрей шепнул Ольге: «Постарайся подружиться с ними».
