А своему нюху госпожа Долински доверяла. Еще с тех, прошлых и опасных времен, когда она была русской девочкой. Выпускницей Академии имени Плеханова Валентиной Поленовой.
Вэл-Валя дрожащей рукой капала в свой бокал любимую серебряную текилу. Растерянно, будто впервые в нем оказалась, оглядывала стены своего кабинета.
Диплом о получении степени бакалавра в университете Барселоны.
Еще один, теперь – за постдипломную программу Hotel administration английского колледжа по туризму...
А вот на другой стене любовно подобранные награды: «Лучший отель в своем классе», «Самый успешный hospitality manager провинции Андалузия»...
Всего этого госпожа Вэл добивалась сама, своими руками, своей головой. Как говорят коллеги, «хрупкая, но цепкая». Как жалуются подчиненные, «вредная и нудная».
И Валя Поленова, та испуганная и несуразная девочка из России, не имеет к госпоже Долински ни малейшего отношения. Она умерла – вместе со своим пристрастием к джинсам, автомобилям и хулиганистым мальчишкам...
Но тем не менее воспоминания уже нахлынули – так, что не остановить. Вэл-Вале даже холодно стало, когда она снова вспомнила тот день. Ледяное и промозглое утро пятницы двадцать третьего декабря. Такого далекого девяносто четвертого года. Когда все закончилось. И они, трое, вышли из поезда на вокзале города Хельсинки.
* * *
Обиднее всего было, что первым делом Степан тогда обнял не ее – самые горячие объятия достались Маруське. И именно к ней он обратился с победным: «Мы это сделали! Сделали!!!» Маруська, разумеется, взялась рыдать, Степа – и вовсе тошнотное зрелище – принялся собирать губами дорожки слез с ее щек, а она, Валентина, осталась стоять в сторонке. Неприкаянная, будто бедная родственница на дорогой свадьбе.
Потом, конечно, Степан одумался, отпустил свою зазнобу, кинулся к Вале, и тоже обнимал ее, и целовал, и поздравлял – но первое ощущение в Европе так навсегда и осталось: она одна, на чужом, холодном вокзале, а любимый человек, забыв обо всем на свете, на ее глазах целуется с другой...
– Давайте не будем на платформе торчать, – стряхнула Степины объятия Валентина. – Не дай бог менты местные прицепятся.
В ее голосе, похоже, дрожали слезы – по крайней мере, чуткая Маруська взглянула с сочувствием. Степка же, дуболом, только хохотнул:
– Какие, Валька, на фиг менты?! Мы же в Хельсинки, а тут прописку не проверяют.
Он с восторгом оглядывал, впитывал в себя такую незнакомую и априори привлекательную жизнь. Носильщиков в идеально наглаженных куртках – о, какой контраст с маргиналами на питерских вокзалах! Отмытые до блеска вагоны. Ухоженных пассажиров, и почти у каждого – не традиционно уродливый чемодан, а элегантная сумка на колесиках. Все тут было чужим, лакированным, эффектным. И только снежинки, надоедливые, мокрые и колкие, оказались такими же неприятными, как в России.
– Ну и куда нам теперь идти? – довольно растерянно спросила Маруся.
Поезд, на котором они приехали, уже выпустил немногочисленных пассажиров и с прощальным свистком отправился в депо, а троица так и стояла неприкаянно на опустевшей платформе.
– Как «куда»? – с напускным возмущением ответил Степан. – В самый лучший отель, конечно! Сколько звезд считается самый крутняк? Чтоб унитазы фарфоровые? Пять, кажется? Или пять с плюсом?
– Очень глупо, – буркнула Валентина.
– Ты капиталистка, что ли, уже? – подмигнул Степан. – Презренный металл экономишь?
«Да ничего я не экономлю! Просто мы, трое дурно одетых русских, почти без английского – о финском-то и речи нет! – такими идиотами в этих «пяти с плюсом» будем смотреться!» – мелькнуло у Вали. Но вслух она сказала совсем другое:
– Я не хочу лишнее внимание привлекать. Вдруг нас и тут ищут – первым делом, возможно, во всяких элитных местах? Поехали лучше в «трешку». Таких гостиниц тут много, спокойнее будет. А с «совком» – все равно контраст.
– Валя права, – тут же встала на ее сторону Маруся.
– Какие вы скучные! Обе... – вздохнул Степан. – Впрочем, ладно. Уговорили. Три звезды так три. Ну, пошли такси ловить?
– В Европе, по-моему, не ловят, – вспомнила Валя. – Просто на стоянку приходишь и садишься. В первое по очереди.
– А баксами, интересно, заплатить можно? – Степан залихватски тряхнул своей набитой деньгами сумкой.
– Тоже, наверное, нет, – задумчиво ответила Валя. – У них тут – финские марки. Надо обменник искать.
– Одни проблемы, – неожиданно встряла Маруся.
– Да ладно! – усмехнулся Степан. – Разве это проблемы – доллары на марки поменять? Тем более если долларов столько, – он подмигнул девушкам, – что они мне уже все плечо оттянули?
– Да я ж не только об этом, – отмахнулась Маруся. – Просто тут все такое чужое. Некрасивое. И мы тоже чужие...
– Тебе не нравится? – расстроился Степа. – А по-моему, все очень круто!
– Да круто, круто, я не спорю, – вздохнула Маруся. – Только, понимаешь, приятно, когда ты сам часть этого крутого... Когда ты свой...
– Все еще, Марусенька, будет, – заверил подругу Степан.
«Ты уверен?» – хотела уточнить Валя. Но взглянула в Степины глаза, напилась ими, прочитала: они, конечно, очень хотели казаться смелыми и бесшабашными... только испуг, дрожащий в глубине зрачков, ведь так просто не спрячешь... И смолчала.
* * *
Быть чужаками в Европе оказалось даже сложней, чем представлялось вначале. Особенно обидно, что никогда не угадаешь, откуда очередная проблема подкрадется. Бывали, конечно, непонятки нестрашные, а то и просто смешные, когда Маруся, например, в супермаркете яркой консервной банкой прельстилась. С изображением очаровательной кошечки на этикетке. Думала, что там какое-нибудь вкусное желе. Из тех, что специально для детишек делают, потому и кошка нарисована, малыши картинки с кошечками любят. Кто же подумать мог, что буржуи, оказывается, домашних животных спецконсервами кормят?
Но случались беды и куда серьезней. Практически нерешаемые.
Например, у Маруси из-за того, что перенервничала, и из-за ночи в холодной машине, начались проблемы со здоровьем, а лекарства – те самые, специфические, что она принимала для поддержки иммунитета, очень быстро иссякли.
– А, фигня, – заверил Степан. – Названия у лекарств международные – меня в любой аптеке поймут. Сейчас схожу, куплю.
И храбро отправился на промысел.
Отсутствовал долго, вернулся ошарашенный, сообщил встревоженным девушкам:
– Меня хотели в полицию забрать. Едва отмазался.
– За что? – Валя с Марусей удивленно переглянулись.
– Что лекарства из какого-то «особого списка» пытался без рецепта купить. Я так понял, у них все «спидники» – то есть ВИЧ-инфицированные – на особом учете стоят. И лекарства им выдают по особым рецептам, с кучей печатей. Поэтому врача искать надо, чтобы выписал, а иначе не продадут...
Легко сказать «найти врача», а как это сделать? Тем более если и правда на какой-то «особый учет» надо Маруську ставить, а у нее документы липовые. Да и реветь она опять взялась – настоящая капризная баба:
– Не хочу ни на какой учет! Вдруг меня в какую-нибудь резервацию запрут, типа лепрозория?! Вы мне клинику обещали, частную, в Цюрихе! А не «учет» в Финляндии!!!
Да, обещали. Но только как, позвольте узнать, в этот Цюрих пробираться? В новостях по телику, правда, только и разговоров о каком-то шенгенском пространстве – тогда между европейскими странами без виз можно будет ездить. Но когда оно будет? Пока с русским паспортом, подделкой, в который шлепнута туристическая финская виза, в Цюрих точно не попадешь... Счастье еще, что в гостинице – а здесь паспорта проверяли въедливо, почти как в России, – не придрались.
– Нужно «жучков» искать, – не уставал повторять Степан. – Чтоб они срочно сделали нам новые документы. «Жучки» – они везде есть, в том числе и в Европе.
Мысль здравая – только где этих «жучков» взять? Ходить по улицам с плакатом: «Куплю европейский паспорт»?
«А очень может быть, что нас какой-нибудь Интерпол уже ищет. И, пуще того, бандиты во главе с Арсеном. А мы, вместо того чтобы следы заметать, в Финляндии сиднем торчим...» – терзала себя Валя. Ни со Степаном, а тем паче со слезливой Марусей своими опасениями не делилась. Она рассуждала так: «Нужно быстрей – как можно быстрее! – привыкнуть к европейской жизни. Адаптироваться. Стать ее частью. А то ведь – какой себе паспорт ни покупай! – мигом вычислят. Что никакие мы не европейцы и даже не поляки, но убогие и зашуганные русские, к тому же преступники. Убийцы, грабители, «совки»...»
И если Маруся завела себе моду сутками не вылезать из постели – то рыдает, то просто в потолок смотрит, а Степа, ясное дело, при ней с любовью и утешениями, – Валентина, наоборот: в гостинице почти и не бывала. С утра до позднего вечера бродила по городу. Без цели. Или, наоборот, с целью? Как можно быстрее заграницу понять?
