Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив

Матейка зашагал по каштановой аллее, берегом пруда к мельнице. Навстречу ему шел поручик Шлайнер.

— Добрый день, пан Матейка, — поздоровался он. — Судя по всему, в парк вас не пустили.

— Ничего, пустяки. Простите, пан Шлайнер, как это произошло? Говорят: убийство. Но кто бы стал убивать беднягу Славека? Кто?! — У Войтеха Матейки дрожал голос.

— Да, убийство. Вне всякого сомнения, — ответил с участием поручик Шлайнер.

— Почему?

Поручик пожал плечами.

— Пан Шлайнер, я хотел бы... хотел бы увидеть его. Он ведь был моим другом...

— Сейчас нельзя, пан Матейка.

Матейка кивнул.

— До свидания, — сказал Шлайнер.

— Впрочем... Тогда я...

Матейка приподнял плечо, поправляя лямку этюдника, кивнул на прощание и пошел дальше.

— Завтра будет много посетителей! — кричал управляющий Калаб в телефонную трубку. — Это не шутки, товарищ, закрыть замок ни с того ни с сего. Что? Нельзя сказать, что «ни с того ни с сего»? Товарищ! Това... — Приступ кашля бросил его в кресло, слезы потекли по щекам на усы. — Что? Позовите мне начальника, пожалуйста, — прохрипел он. — Да? Чарда? Не знаю такого. Ага, товарищ Чарда из Мезиборжи. Но, товарищ!.. Да. Да... Понимаю.

Он медленно положил трубку. Взглянул на побледневшую жену, которая у окошечка ровняла катушки билетов.

— Можно прикрыть лавочку, — произнес он. — Никто не смеет ни войти в замок, ни выйти. До особого распоряжения. Мы окружены.

Может, надпоручик Чарда и впрямь планировал оцепить замок и парк, чтобы хоть сейчас оградить от посторонних место преступления. Тем не менее троица, которая отправилась на пруд, без труда выскользнула из замка. Они сбежали во внутренний двор, по крутой лестнице с затейливыми перилами спустились на главную аллею английского парка, которая привела их к воротам, где, опершись о столб и повернув к солнцу лицо, стоял прапорщик.

— Минуту! — воскликнул он и встрепенулся, увидев свое отражение в стеклах темных очков Лиды Муршовой. — Выходить нельзя! — Он стал застегивать рубашку. — И вообще: как вы сюда попали?

— Мы из замка, — ответила Лида Муршова с невинным видом (у доктора Медека в этот момент вспотела лысина). — И идем сюда, на пруд, купаться. Дальше мы не уйдем. А если нас будут искать, мы будем вон там. — Она показала на луг за прудом. — Отсюда прекрасно видно. Достаточно крикнуть, и мы вернемся.

Прапорщик поправил фуражку, тронул кобуру, выпрямился.

— Ну, — промямлил он, — ну... а кто вы такие?

Она ответила, добавив, кто чем занимается. О себе сообщила, что приехала помогать брату.

— Хорошо, — глубокомысленно изрек прапорщик. — Пожалуйста. Проходите. Может, вы вскоре понадобитесь следователю. Кстати, — добавил он, — лучше подождите там, пока я вас не позову. Парк вот-вот начнут прочесывать со служебными собаками.

Трава после ночного дождя была сырая и упругая. Они расстелили одеяла. Доктор Медек был не в восторге от жгучего солнца, потому что боялся солнечного удара. Рыхлый, белокожий, он, пожалуй, смахивал на привидение. Он бы охотно прикрыл голову носовым платком, но в присутствии Лиды Муршовой это казалось ему немыслимым. Эрих стал на краю берега, повернулся спиной к воде, помахал им и свалился в пруд. Лида достала из сумочки несколько тюбиков и баночек с кремами и принялась заботливо втирать крем в загорелую кожу.

— Вам надо больше бывать на солнце, — сказала Лида. — Это пошло бы вам на пользу, — в ее голосе прозвучали материнские нотки.

— Конечно. А разве один пойдешь? Я ведь все один да один. Вот если б вы... С вами я бы наверняка...

Она опустила ресницы.

У доктора Медека залилось краской и лицо, и вся голова.

— Вас не огорчила смерть бедняги Рамбоусека, паи доктор?

— Огорчила — не то слово. Прежде всего я считаю, что это большая потеря для культуры. Этот человек обладал завидным здоровьем и еще долгие годы мог бы работать. Обо мне говорили, что я езжу в Опольну ради Рамбоусека. Выдумываю тут для себя всякую работу, дела, якобы связанные с историей искусства, а сам изучаю Рамбоусека. И признаться, эти разговоры не досужий вымысел. Мы — я и коллега Воборжил, — собственно, создали Рамбоусека. Вопреки сопротивлению филистеров-профессионалов. Мы добились, чтоб его произведения экспонировались и на заграничных выставках. Наивное искусство — это не мода, коллега, — Медек оседлал своего любимого конька, а Лида Муршова тем временем продолжала сосредоточенно втирать крем, — это не просто направление. Это способ познания современного человека. Познания источников художественного творчества и сути человеческого «я». Понимаете?

— Разумеется, пан доктор.

— В этом искусстве вновь возрождается естественный взгляд человека на мир и...

— Вы пойдете в воду, пан доктор?

— Разумеется, коллега. Прямо сейчас?

Она вскочила и побежала к берегу.

С середины пруда ей махал Эрих. Лида постояла на берегу. Повязала на голову косынку. В воду она не прыгнула, а осторожно перешагнула топкое место и, приподняв голову, поплыла за братом.

Доктор Медек спустился с берега и осторожно ступил на илистое дно. Зайдя по колено в пруд, он принялся плескать на себя воду. Вид у него был весьма решительный, губы твердо сжаты.

Потом он осторожно двинулся дальше, наконец лег на воду и неспешно поплыл вдоль тростника. Ему казалось, что на этой глубине он может рассчитывать на свои силы.

— Послушайте, пан метрдотель. — Капитан Экснер неторопливо пил кофе, а пан Карлик просматривал счет. — Вы говорили про убийство. Это шутка?

— Нет, отнюдь. Простите, с вас восемнадцать тридцать.

— Кто же убит?

— Старый Рамбоусек, слесарь из замка. Его нашли сегодня утром.

— А почему?

— Никто не знает. Благодарю вас. Вот сдача. Не надо? Благодарю.

— Рамбоусек? Слесарь?

— Сапожник. Сперва он был сапожником. Шил и чинил обувь. Лет пятнадцать-двадцать назад бросил ремесло. Знаете, этакий мастер на все руки. Немного чудак.

— А кто его убил?

— Это тоже пока неизвестно.

— У него были деньги, пан метрдотель?

— Что такое деньги?

— Вы правы, — согласился капитан Экснер. — Погода сегодня будет хорошая?

— Наверно. Барометр подымается.

— Значит, я мог бы остаться у вас на несколько дней, — с довольным видом продолжал Михал Экснер. — Провести отпуск.

— Конечно. В пруду за замком чудесное купанье, смею заметить.

— Как туда пройти?

Старший официант отдернул занавеску на окне.

— Видите переулок напротив? По нему прямо вниз, а когда выйдете на мощеную дорогу, свернете направо. Потом — к мельничной плотине. А дальше аллея ведет к парку, где утром нашли Рамбоусека. В парк, должно быть, еще нельзя.

— Что ж, прогуляюсь к пруду. Можно мне поставить машину во двор?

— Разумеется, пан Экснер. Редкая у вас машина. По нынешним временам. Люди начнут разглядывать, ощупывать. Чего доброго, украдут что-нибудь.

Экснер встал, одернул бордовую рубашку и вышел через темную арку на площадь.

Прищурил глаза на ярком солнце. Блестящий, как жук, «мерседес» грелся на солнце.

Экснер достал белую тряпку и протер раскаленную кожу сиденья. Сел за руль, включил мотор и медленно въехал во двор. Поднял верх и стекла. Отряхнул руки, но этого ему показалось мало. Он зашел в туалет и вымыл их. Поправил манжеты с блестящими запонками. Заложил руки за спину, вышел на площадь. Пересекая ее, он чувствовал спиной взгляд пана Карлика. И не ошибался.

В переулке, где царила прохлада, он умерил шаг.

Он шел не спеша и тихонько, слегка фальшивя, насвистывал. Мир был полон тепла и летних ароматов. Пахло влагой и скошенной травой. Был час, когда оживлялись насекомые и затихали птицы. Час легкого ветерка и седой дымки над горизонтом.

С далекого шоссе до мельницы долетал гул автомобилей. Слышался плеск воды, стекавшей с затвора.

На пруду Экснер увидел троих пловцов. Голова того, что был дальше всех, двигалась вдоль зарослей тростника, словно белый мяч, подталкиваемый водяным. Второй пловец сосредоточенно плыл кролем в сторону плотины. Медленно, но верно. Взмах — вдох. Взмах — вдох. Экснер заинтересовался пловцом в белой косынке. Девушка плыла неторопливо, движения почти не нарушали водную гладь. Девушка приближалась к его берегу, затем остановилась и повернулась на спину, показав солнцу купальник цвета кофе.

Потом она снова повернулась, собираясь плыть назад. Но вдруг замерла и секунду спустя решительно поплыла к тому берегу, над которым склонялись кроны старых каштанов.

Экснер усмехнулся и пошел медленнее, чтобы воображаемые линии их движения пересеклись. Точки пересечения он достиг первым. Присел на корточки и стал наблюдать за ней.

Девушка не смотрела на Экснера. Но к берегу подплыла в том месте, где был он, вылезла из воды и села на небольшой плоский камень. Развязав косынку, изящно встряхнула головой, чтобы волосы легли как следует.