церемонии или, скажем репатриации погибших на чужбине солдат – с выражением почтительной скорби.
– Они были героями, эти парни, – продолжил он. – Поговаривают, что все случилось из-за наркотиков. Но это было совершенно не так. Это лишь показывает, как мало люди знают об истории байкеров.
Ульф сочувственно кивнул:
– Люди вообще ничего не знают.
Это утверждение было незамысловатым, к тому же оно не совсем соответствовало истине, но больше ничего ему в голову не пришло. Бесспорно было одно: об истории байкерского движения люди действительно ничего не знали.
– Понимаете, это было дело чести, – продолжал Профессор. – В наше время молодежь вообще не знает, что значит это слово, уж будьте уверены. Приходят к нам молодые ребята – восемнадцать лет, девятнадцать – и я им говорю: «Дайте определение слову «честь». И знаете что? Стоят и пялятся на меня, разинув рот. Они и слова-то никогда такого не слыхали. Никогда.
Ульф покачал головой.
– Черт-те что, – сказал он.
Ульф завел «Сааб» и выехал на дорогу; они направлялись обратно в контору.
– Знаю, о чем вы думаете, – сказал Ульф, выруливая на нужную полосу.
– Неужели? – ядовито спросил Блумквист.
Ульф покосился на своего товарища. Он начал понемногу разбираться в его характере и обнаружил, что Блумквист очень чувствителен. За фасадом из бесконечных диатриб насчет здоровья и вопросов питания скрывалась ранимая натура. И очень хороший человек, подумал он.
– Да, – ответил Ульф. – Правда, я понимаю. Вы чувствуете, что вас отстраняют от дел.
– И что же, я не прав? Никто не хочет, чтобы я в чем-либо принимал участие. Никто.
Тут Ульф указал, что он, Ульф, привлек Блумквиста к целому ряду расследований, включая это.
– Я делаю, что могу, Блумквист, – сказал он. – И это он говорил шепотом, а не я. Он. Вы не можете меня за это винить.
– Я почувствовал себя по-настоящему лишним, – Блумквист шмыгнул носом.
– Хорошо, я понял. Но не нужно винить в этом меня, бога ради.
Блумквист отвернулся и посмотрел в окно.
– И ничего нового в этом нет, – проговорил он. – Я так себя чувствую уже давным-давно.
– Правда?
– Да. Когда я был подростком, то вступил в скауты. Я был полон энтузиазма, выучил все узлы и всякое такое. У меня было полно нашивок: готовка на костре, резьба по дереву, волонтерство – весь набор. Но знаете, что случилось? Мы поехали в лагерь, и там были палатки на двоих. Нужно было делить палатку с кем-то еще. То есть нужно было всем, кроме меня. Я был единственным, кто жил в палатке один.
– Мне очень жаль это слышать, Блумквист, – сказал Ульф. – Правда.
– Спасибо. Но, знаете, это продолжалось и дальше. В полицейском училище нам нужно было с кем-то объединиться. Думаете, мне удалось кого-то найти? Нет, не удалось. Им пришлось объединить меня в команду с одной из полицейских собак. Это было страшно неловко: у всех, кроме меня, был напарник. А у меня была собака.
Ульф спросил, как звали эту собаку.
– Руфус, – ответил Блумквист.
– И что, это был хороший пес?
Блумквист вздохнул.
– Да, хороший. Вот только он начал меня избегать.
– Руфус начал вас избегать?
Блумквист кивнул.
– И это до сих пор вас расстраивает?
Блумквист почесал в затылке.
– Да, до сих пор.
– Знаете, вы могли бы сходить насчет этого к специалисту. Я, например, хожу к психотерапевту. И он очень мне помогает, – Ульф и сам не понимал, зачем он это сказал. Ему вовсе не казалось, что доктор Свенссон так уж ему помог, и он не был уверен, что психолог сможет помочь Блумквисту.
Но Блумквист живо заинтересовался.
– А вы не могли бы дать мне его контакты? – спросил он. Потом, помедлив, встревоженно добавил: – Надеюсь, он не очень дорого берет…
– Большую часть будет оплачивать наш отдел, – ответил Ульф. – Одно из преимуществ службы в отделе деликатных расследований.
Некоторое время они ехали молча. Немного погодя Блумквист вновь поднял тему того разговора шепотом между Ульфом и Профессором.
– А меня посвятят в эту тайну? – спросил он.
– Да, – ответил Ульф. И все ему рассказал, а когда он закончил, Блумквист кивнул и сказал:
– Ну-ну, – а потом добавил: – Такое нарочно не придумаешь, верно?
На что Ульф ответил:
– Да, не правда ли?
Вернувшись в контору, Ульф обнаружил у себя на столе записку от Анны. Он осторожно развернул листок и прочел:
«Меня не будет на работе после полудня. У девочек тренировка по плаванию, а тренер хотел со мной поговорить. Я использую часы своего гибкого графика. Можно, мы с тобой встретимся, чтобы обсудить то дело, о котором я сказала тебе на днях? Мне не хочется говорить об этом на работе или по телефону – по очевидным причинам. Может, пообедаем завтра вместе, что скажешь? Есть один новый тайский ресторан – найди их сайт. Называется «Ко Самуи». Отправимся туда по отдельности, мне не хочется, чтобы остальные принялись гадать, чего это мы задумали. С любовью, Анна».
Ульф перечитывал записку снова и снова. «С любовью, Анна». Она написала: «С любовью, Анна». Раньше она никогда не использовала слово «любовь», и теперь он терялся в догадках, что это могло означать. Он знал, что многие подписываются именно так и что в большинстве случаев эти слова ничего не значат, но здесь все могло быть по-другому. Он сунул записку в карман пиджака, и его рука нащупала там нечто, о чем он совершенно забыл. Это был новый поводок, который купила для Мартина госпожа Хёгфорс и который Ульф планировал вернуть в отдел снабжения, чтобы избавиться от их назойливых расспросов.
Он встал и подошел к Эрику, который, сидя у себя за столом, наклеивал на папки этикетки. Ульф попросил у него толстый конверт.
– Помнишь тот поводок, – сказал он Эрику. – Я хочу вернуть его обратно снабженцам.
Эрик поднял глаза и, заметив в руке Ульфа поводок, протянул руку и спросил:
– Можно?
Он внимательнейшим образом осмотрел поводок, уделив особое внимание вытисненным золотом буквам.
– А что это за «Ван Дог»?
– Это лейбл, – ответил Ульф. – Понимаешь, это дизайнерский поводок. Мне сказали, что «ван Дог» – это последний писк моды.
Эрик с сомнением посмотрел на поводок.
– Снабженцы никогда бы не стали выдавать дизайнерские поводки. Это просто не в их духе. А где же тот, первый?
– Потерялся, – ответил Ульф.
– Тогда, значит, мы должны так и отчитаться.
Ульф покачал головой.
– Но если мы отчитаемся, что поводок потерян, то придется заполнять анкету об утерянном оборудовании. А ты, наверное, помнишь, что в анкете об утерянном оборудовании имеется графа «Служебные обстоятельства, при которых означенный предмет был утерян или испорчен». Помнишь?
