– с чертовски большим отрывом – самым разрушительным катаклизмом, постигшим банду Батлера за все время ее существования.
– Вам нужно покинуть город, – сообщает Бобби во время очередного созвона с Мэри Пэт. – А лучше – страну.
– С чего бы это? – спрашивает она, изображая невинность.
– В противном случае вы не жилец.
Женщина хмыкает и затягивается сигаретой.
– Рам с Джорджем во всем сознались, – продолжает Бобби. – Завтра-послезавтра их показания появятся в газетах. Мы сейчас вовсю добиваем подробности. Вы победили.
Из трубки доносится хрипловато-злой смех:
– Ни хрена я не победила. Они по-прежнему на свободе.
– Джордж Данбар под присягой показал, что Фрэнк и Марти позвали его заново залить цементом пол в подвале.
– И что с того?
– Это связывает их с телом.
– У них будет двадцать алиби – и это минимум – на ночь ее гибели. Найдутся свидетели, которые подтвердят, что они тогда были в какой-нибудь, на хрен, Персии. На них у вас ничего нет.
– Есть свидетельство, что Фрэнк отдал ребятам приказ прикончить Огги Уильямсона.
– Слышала я этот «приказ», – произносит Мэри Пэт. – «Закончить начатое» может означать что угодно. Так они скажут в суде, и вы прекрасно это знаете.
Тут не поспоришь.
– Они выйдут сухими из воды, как всегда.
– Мэри Пэт, – продолжает увещевать ее Бобби, – не калечьте себе жизнь, занимаясь безнадежным делом.
– Моя жизнь оборвалась вместе с жизнью моей дочери. Я умерла тогда, когда ее убили. Я больше не человек, Бобби. Я – напоминание.
– Что-что?
– Я как привидение: служу напоминанием о том, что произошло нечто ужасное и следует восстановить справедливость, прежде чем дух сможет упокоиться с миром.
– Мэри Пэт, вам нужна помощь.
– Если кому-то и нужна помощь, – произносит она с мрачным смешком, – то точно не мне. Уж поверьте.
– Вы уже подорвали их наркоторговлю, спалили штаб, а также, по моим последним сведениям, лишили их еще пяти источников дохода. А самое главное – вы их опозорили. Можно сказать, окунули мордой в дерьмо.
– Все они свободно разгуливают по улице!.. – кричит женщина так громко, что Бобби приходится отнять трубку от уха. Затем она продолжает уже спокойнее: – Джордж рассказывал вам про оружие, которое он передал каким-то чернокожим в Роксбери?
– Нет, не рассказывал… – Бобби хватает блокнот.
– Это было на Моурленд-стрит, недалеко от Уоррен-стрит, рядом с небольшим сквером и спортплощадкой. Трое мужиков с афро и бородками.
Бобби знает этих скотов. Речь о психах-радикалах, зовущих себя Всемирным фронтом освобождения Либерии, но в миру известных как «морлоки». Они исповедуют дикую помесь противоречащих друг другу идеологий: Стокли Кармайкл [39] и Малколм Икс [40] с нотками движения «Назад в Африку» [41], приправленные взглядами «Подпольных синоптиков» [42] и западногерманской «Фракции Красной армии» [43]. Все эти направления нуждались в деньгах, а откуда брать деньги, как не с продажи дури тем самым людям, за «освобождение» которых ведется борьба?
– Знаете, зачем им оружие?
– Брайан Ши сказал, чтобы они хорошенько с его помощью пошумели.
«Блин, – думает Бобби, – где была Мэри Пэт с ее хваткой пять лет назад?.. Я к этому времени уже дослужился бы до лейтенанта».
– Уезжайте, – серьезно просит он ее.
– Бобби, Бобби… – произносит женщина с легкой укоризной в голосе. – Никто не заставит меня покинуть родной дом. – И вешает трубку.
Первый раз Бобби с Кармен наедине начинается неловко и скомканно. В ритм никак не попадают – это словно танцевать с выключенной музыкой. Бобби не знает предпочтений новой партнерши, и первые попытки оказываются неудачными. А затем он слышит учащающееся дыхание и влажный шепот в ухе: «Да, вот так». Кармен надавливает пяткой ему на икру, Бобби чуть сдвигает бедро влево, ответом на что становится «да!», и это «да!» – лучший звук, который он слышал за всю неделю.
Наконец они находят подходящую обоим позу. Итог, конечно, не фонтан, но задел на будущее есть. Ничего, в следующий раз будет лучше.
Выдохшись, они лежат в постели Кармен на третьем этаже и слушают звуки жаркой сентябрьской ночи, доносящиеся с Чендлер-стрит. Бобби вдруг охватывает чувство, которое время от времени появлялось после возвращения с войны, но нисколько при этом не надоедало: «Как здорово быть живым».
Кармен выбирается из постели.
– Воды принести?
– Буду очень благодарен.
Покачивая обнаженными бедрами, она идет на кухню и приносит оттуда два полных стакана. Разглядывая Кармен, Бобби обращает внимание, что одна грудь у нее чуть больше другой, а зеленые глаза немного светятся в сумраке. Кармен присаживается на кровать, отдает Бобби стакан, и они некоторое время молча изучают друг друга.
– Мне нравится твоя чуткость, – говорит она.
– В чем это проявляется?
– Во всем. Но особенно в постели. Ты прислушивался к моим ощущениям. Для мужчины это редкость.
– А у тебя было много мужчин?
– Конечно, – отвечает она без тени стеснения. – А у тебя?
– Мужчин? Нет. Зато женщин порядочно.
– Вот поэтому мы не будем ворошить прошлое.
– Да, ничего хорошего из этого обычно не выходит.
Кармен заползает к Бобби под бок и, держа свой стакан на весу, приникает губами к его губам. Ее волосы щекочут его по щеке. Поцелуй теплый и неспешный. «Вот еще одна незамысловатая радость жизни – лежать и целоваться», – думает Бобби.
Кармен отстраняется и смотрит на часы на прикроватном столике.
– Ты вроде говорил, что тебя сегодня покажут по телевизору?
– Я говорил «может быть, покажут». Мы попали на камеру, когда сопровождали в суд тех двоих парней.
Она переползает к изножью кровати и, потянувшись, включает небольшой черно-белый телевизор на комоде.
На Пятом канале как раз заканчивается вступительный ролик к выпуску новостей. Показывают студию, затем крупным планом стол ведущего, и в прямоугольнике над правым плечом Чета Кёртиса возникает Бобби. («Блин, еще и главный сюжет», – думает он.) Рядом с ним Винсент и прячущие лица Рам Коллинз с Джорджем Данбаром. Ведущий говорит о большом прорыве в расследовании смерти молодого чернокожего накануне вступления в силу спорного решения городского суда о десегрегации двух государственных старших школ.
Съемка из студии резко сменяется репортажем с последнего протеста антибасеров около станции «Бродвей».
– С ума сойти, – произносит Кармен, – мой новый мужчина – телезвезда.
– Я твой новый мужчина?
– А что, сомневаешься?
– Просто не ожидал, что уже заслужил подобное звание.
– О, еще как заслужил.
Тем временем на экране митинг предсказуемо оборачивается беспорядками. Камеру несколько раз трясет. Крупный мужчина из школьного комитета что-то кричит в рупор, в его речи проскакивают слова типа «тирания» и «порабощение».
– Если б школьный комитет все эти годы шел на компромиссы,
