— Шё? — спросила Алёна, чуть улыбаясь.
— Вчера тут выставка открылась. Частные коллекции, слыхали?
— А то! — воскликнула Алёна. — Я на нее и пришла. Хорошая выставка?
— Да вообще чудо! — с чувством сказал охранник. — Ну так я про шё? У одного коллекционера есть перстень Маразли! Нет, ви себе представляете?! Самого Маразли! И он решил его музею подарить! Вот выставка закончится — и подарит. Так шё ничего страшного. В другой раз приедете — и все же увидите перстень!
Алёна чуть не ляпнула, что уже видела его, но вовремя прикусила язык. Значит, он теперь станет музейным экспонатом… И экскурсоводы будут рассказывать о его туманной, странной истории, в которой так же много правды, как и выдумки, вот только никому не ведомо, где именно выдумка, а где — чистая правда.
— Ну что ж, — улыбнулась Алёна. — Может, я когда-нибудь и в самом деле снова приеду в Одессу. Но тогда уж точно первым делом пойду в музей!
Она обогнула прекрасную кованую ограду и вышла на обрыв. Невысокая бетонная балюстрада ограждала крутой склон, весь поросший зеленью. Впереди, куда ни глянь, лежало неспокойное серое море. Волны качали суда, стоящие на рейде. Алёна попыталась разглядеть знакомую яхту, потом укоризненно покачала головой.
Все надо забыть. Да она и забыла. Воспоминание об Арнольде оставило ее совершенно холодной. А Кирилл… они встретились, как корабли, проходящие ночью. Прошли мимо, чуть посигналив друг другу. И это тоже называется — не судьба…
Ее все еще познабливало, да и ветер пробирал. Надо возвращаться. Последний раз окинуть взглядом море… эти серые волны, эти серые облака, эти корабли…
Какое-то алое пятно реяло в небесах, приближаясь к берегу, металось, то возносясь выше, то опускаясь к самой воде.
Алёна смотрела, не веря глазам.
Это был воздушный шар, пущенный с какого-то корабля. Сердце, алое сердце летело над морем!
Алёна не могла оторвать от него глаз.
Ветер нес сердце в сторону Приморского бульвара. Колоннада Воронцовского дворца была хорошо видна. Сердце пролетело меж колонн… взмыло выше… повисло на миг неподвижно… и вдруг…
Ах! Шарик лопнул.
Алёна положила руку на грудь. Послушала.
Все в порядке.
Если даже чье-то сердце все же разорвалось, это точно было не ее сердце!
* * *
Из одного старого дневника.
Июль 1941 года
Сегодня самый счастливый и самый странный день моей жизни. Сегодня Юлий сказал, что любит меня! Я не могу поверить…
Я даже не знаю, как описать этот день, полный чудес! Я не могу найти слов!
Но надо постараться. Когда-нибудь прочту это, когда буду старой… Когда-нибудь мы вместе с Юликом прочтем это… и наши дети тоже! И они будут знать, как волшебно все это началось.
Итак, Юлик пришел к отцу показать свою курсовую. Он так похудел!
— Юлик, вы стали просто страшный, — сказала мама. — Вот и отлично. Наконец-то Леночка перестанет на вас таращиться.
— Надя, помолчи, — привычно буркнул отец. — Не конфузь девочку. А вы, Батман, не слушайте эти бабские глупости.
Юлик мельком улыбнулся. Он и так знал, что я влюблена в него, как кошка. Я никогда не говорила об этом… хотя иногда думала: а если бы я сказала? Что было бы? Что он ответил бы? Может быть, испугался — и перестал бы ходить к нам? Встречался бы с отцом только в университете, а я… а я никогда не увидела бы его больше!
Я любила его с детства. Мы до восьмого класса учились вместе. А из восьмого Юлик поступил в университет! И сейчас уже был на третьем курсе! А я еще школу не закончила.
Теперь мы совсем редко виделись. И, может быть, я и так никогда его больше не увижу: Юлик записался добровольцем, в любой день может прийти повестка…
Стемнело. Мы приготовили ужин, но поесть не удалось — завыли сирены. Воздушная тревога! Отец и Юлик выбежали из кабинета и начали взбираться на чердак. Отец всегда во время налета на крыше, потому что боится зажигательных бомб.
— Леночка, скорее в погреб! — запричитала мама.
— Идите, идите, дамы, без вас справимся! — весело сказал отец — и вдруг нога его сорвалась со ступеньки. Он упал и застонал — вывихнул ногу!
Мама кинулась вызывать «Скорую», но телефон молчал.
— Будем ждать конца налета, — сказал отец, вздрагивая от боли. — Юлик, идите наверх. И ты, Леночка! Одному там не управиться. Будешь помогать.
Мы поднялись молча. Он ничего не говорил, только похлопывал по колену брезентовыми рукавицами. Может быть, он сердился, что я тут?
Но я не успела об этом подумать. Началась бомбежка. И одна из бомб проломила нашу крышу!
У нас стояли наготове бочка с водой и ящик с песком. Юлик, отворачиваясь от искр, держа руками в рукавицах щипцы, ловко схватил ее и сунул в воду. А я быстро засыпала песком искры, которые разлетелись по чердачному полу. Потом мы еще полили его водой, чтобы уж точно все погасло.
— Как вы там? — кричал снизу отец.
— Спускайтесь! — вторила мама.
Но вниз мы не пошли. Мало ли что говорят, бомба, дескать, в одну воронку не падает! А вдруг?!
Сквозь пролом в крыше были видны звезды. Раньше мы все любили звездные ночи, а теперь их терпеть не могут! В звездные ночи чаще бомбят!
Но самолеты улетели, прозвучал отбой тревоги. Я пошла было к лестнице, как вдруг Юлик сказал:
— Леночка, ты только посмотри, какие волшебные звезды! Они смотрят прямо нам в глаза, видишь?
Он пошел к пролому и повел меня за собой. Я перестала дышать…
Мы стояли и смотрели на белый звездный свет.
— Видишь? — шепнул Юлик. — Они плывут. Земля вертится!
И я увидела, как небесный рисунок и вправду чуть движется!
У меня закружилась голова, я покачнулась, Юлик подхватил меня, но и сам покачнулся и задел доски, торчащие из пролома. Оттуда что-то выпало со стуком. Камушек?
Мы опустились на пол и зажгли фонарь.
На полу лежал золотой перстень со странным серым камнем, как будто перечеркнутым крестом.
— Что это? — изумился Юлик.
А я ничего не сказала — я просто надела перстень.
И…
У меня никогда в жизни не было никаких колец. Носить украшения — это мещанство! Но этот перстень… мне показалось, он был мой всегда, всегда! Он должен был быть холодным, а казался теплым. И серый камень как будто светился.
— Как странно… — сказал Юлик, глядя на мою руку. — Я никогда не замечал, какие у тебя необыкновенно красивые пальцы. А ведь я столько раз видел, как ты играешь на рояле!.. — Он помолчал, потом шепнул: — Я никогда не забуду эту минуту. Никогда. И даже если меня убьют на фронте…
И тут со мной что-то случилось… Я бросилась к нему, обняла, прижалась, я что-то говорила… не помню что… нет, помню — я говорила о своей любви!
— Ты меня любишь? — спросил он изумленно. — Я даже мечтать об этом не мог! Я думал, твоя мама просто смеется надо мной! А ведь я тоже… я тоже!
Он успел поцеловать меня только раз — мама требовала, чтобы мы немедленно спускались. Она решила, что кто-то из нас ранен, поэтому мы застряли на чердаке.
— Ну вот, — сказал отец, который всегда все понимал. — А мама переживала, что у дочки первая любовь безнадежная… Но ты знай, Леночка, что наша фамилия — Наркевич — мне нравится куда больше, чем фамилия Юлика!
— Боже мой! — запричитала мама. — О чем ты?! Какие тут могут быть перемены фамилий? Какие свадьбы?! Они еще дети!
— Я буду его ждать, — сказала я. — И дождусь. Можно считать, что мы уже обручились!
Юлик сжал мою руку. Я знала, о чем он подумал.
О том, что нас обручил этот перстень!
Все, что было не со мной, — помню.
Р. Рождественский
Иногда главное — не оглядываться. Идешь себе — ну и иди. Показалось что-то — перекрестись, как советует народная мудрость. Кстати, она же и советует не оглядываться. Возьмите какую хотите сказку — непременно герой должен идти вперед, а назад смотреть — ни-ни. Или вспомним Орфея. Его ведь предупреждали: когда поведешь Эвридику из Аида, ни в коем случае не оборачивайся, однако он обернулся — и вот вам результат: лишился навеки Эвридики, а потом и сам погиб, растерзанный менадами. А ведь кто знает, как бы сложилась его судьба, если бы он не оглянулся тогда, уходя из Аида… Главное, предупреждали же! Нет, как об стенку горох…
Вот Алёну Дмитриеву никто не предупреждал. Поэтому ее некоторым образом можно извинить за то, что она обернулась. Обыкновенное женское любопытство — ну что с ним поделаешь! Опять же — померещилось знакомое лицо, а никак не могла вспомнить, кто это. Ну и обернулась, чтобы посмотреть на двух девушек, которые как раз садились в серый «Ниссан». Та, на которую оглянулась Алёна, тоже бросила на нее любопытствующий взгляд и даже вроде бы улыбнулась, но наша героиня (имеется в виду Алёна Дмитриева, если кто-то еще не понял, о ком пойдет речь в романе) уже решила, что ошиблась, что никогда раньше той барышни не видела и явно приняла ее за кого-то другого. А может, и видела, но не помнила. Может быть, они даже были мимолетно знакомы.
