— Да вон он, подозвать?
— Не надо, — уже спокойным тоном сказал «Третий» и выключил рацию. — Стойте.
Старший не узнал по голосу подмены, и это придало Климову сил. Он быстро поднялся к тому месту, где торчал «Седьмой» и занял его пост. Сколько бы ни было охранников, их старший должен догадаться, что на площадке что-то происходит.
Долго молчал «Седьмой», «Восьмой» не отвечает…
Будь на его месте Климов, он бы уже насторожился. Даже, если допустить, что «Восьмой» спит, уснул, зараза, на посту, за что, конечно, и ответит, старший не успокоится, пока не узнает, в чем дело.
Панические мысли всегда невероятны и ужасны.
Едва Климов занял место «Седьмого», как до его слуха донесся легкий шорох и мягкое постукивание. Он повернулся — и замер от неожиданности. Сзади него маячила высокая фигура, передвигавшаяся влево-вправо на три- четыре шага.
«Да сколько же их тут? — мелькнуло в голове, и Климов резко сел, прижук на корточках. — Один другого ищет».
Охранник переступал с ноги на ногу, постукивал ботинком о ботинок и, увлеченный какими-то своими мыслями, не уловил момент, когда из-под плиты, вернее, из-за валуна, выбрался Климов. По-видимому, он не допускал, что на площадке может быть чужой. Уже светает, в смысле, уже утро, ночь прошла спокойно, никого и ничего… теперь бы врезать двести грамм, согреться после лютого ненастья, ветра и дождя, отменно закусить и — можно восвояси, сделав дело. Болтать по рации ему порядком надоело, все обрыдло и давно наскучило. Его поставили, он и стоял. Поэтому устал и хотел спать. Продрог, озяб, замерз. Чтобы согреться, стал постукивать ботинком о ботинок, представлять, что будет, когда акция закончится, когда получат баксы…
Климов не дал ему додумать сладкой мысли.
Лезвие ножа вошло под первый шейный позвонок.
Армейский навык.
Подхватив тушу, Климов осторожно опустил ее на землю. Оглянулся. И тут заговорила рация.
— Седьмой, я пятый? Как ты там?
«Если не ответить, начнется паника», — подумал Климов и, нарочно понижая голос, чтобы не узнали, глухо вымолвил:
— Нормально. — Сказал и выслушал короткий анекдот про тетю Цилю. Посмеялся. Сам ответно рассказал другой, про Сару и Абрама. Услышал смех еще двоих, а там и голос старшего. Тот проверял посты.
— Четвертый.
— Я.
— Как ты.
— На ять.
— Пятый с тобою?
— Рядом.
— Тагды «ой».
Рации, как понял Климов, были не у всех.
Через одного,
Если «Третий» — старший, то пилот вертолета — по идее — «Второй», поскольку «Первым» может быть только Зиновий.
Климов осторожно двинулся в обход площадки. Нужно было уяснить расположение постов. Старший, как он понял, проверять их, в общем-то, не собирался. Довольствовался рацией.
«Восьмого», «Седьмого» и «Шестого» уже нет, — подвел первые итоги Климов. — «Первый» и «Второй», конечно же, сидят в кабине, в вертолете, готовые в любой момент сорваться с места. Значит, остаются «Пятый», «Четвертый» и старший».
Не так и много, решил он и лег на землю. Он наконец-то разглядел в потемках вертолет. По виду — восьмиместный. Стоял он в самом центре крохотной площадки, хвостовым оперением в сторону Климова. Около него прохаживался старший. Такой же рослый и плечистый, как все его парни. Не теряя ни секунды, Климов приник к земле и бесшумно пополз к вертолету. Дождь и ветер колотили в спину старшего, и он невольно отворачивал лицо, сутулился и отходил все дальше… Климова это вполне устраивало. Если чего ему и не хватало, так это пистолета с глушителем. Можно было почти одномоментно снять старшего и взять на мушку «Первого»… Зиновия. Продолжить детскую игру в «пятнашки».
Оказавшись под вертолетом, Климов осторожно вытащил взрыватель с усиком-антенкой и примагнитил его к бензобаку. Затем быстро откатился в сторону, достал портативный зубной аппарат, крохотную и надежную в работе «Мицуету», вставил титановое сверлышко и нажал на кнопку. Легкий свист стремительно вращавшегося бора был совсем неслышен в шуме ветра. Климов вспомнил, как легко и безболезненно сверлила его зуб японская машинка и приставил бешено вращавшееся тонкое сверло к металлу бензобака. «Дзы-ы», — тонко прожужжала заблудившаяся в сумраке пчела, и бор мгновенно провалился в пустоту.
Климов выдернул сверло и сразу же почувствовал, как из бензобака потекло горючее — тонкая упругая струя.
Не выпуская из виду старшего, Климов отполз к краю площадки и, помня, что на горной щебенке легко оскользнуться, медленно двинулся разыскивать оставшихся часовых.
Главное для него было — осторожность и скрытность. Один неверный шаг — и все пропало.
Как он и предполагал, «Пятый» стоял недалеко от вертолета, на самой крутизне горного спуска. Климов залег среди каменных обломков и пополз. Выбрал за крупным валуном место для засады. Сел на корточки и притаился. Рацию он давно выбросил. Чтоб не мешала. Точно так же, как и «Мицуету». Оставил самое необходимое: фонарик, нож, два пистолета.
Когда «Пятый» включил рацию и что-то глухо сказал старшему, Климов вскочил и, по-кошачьи мягко, перепрыгнул через глыбу валуна. Присел, застыл. Сам превратился в камень. Ощущал тревожные нотки в голосе «Пятого», невольно оглянулся. Никого. Воздух серел. Светало. Климов все фиксировал и замечал. Кривые ветви дерева. Фигура. Шорох. Легкое покашливание… Крутой, почти отвесный склон горы и ровная, как стол, площадка с вертолетом.
Очень тихо, очень-очень медленно, почти ползком, выдерживая низкую стойку змеи, Климов подкрадывался, подбирался к явно нервничавшему охраннику:
— Ни Леха, ни Толян не отвечают…
Рывок. Прыжок с ножом. Точный удар. И все — в доли секунды.
Голова «Пятого» упала, зубы лязгнули. Он еще раз дернулся и вытянулся на земле. Климов успел отметить бледное пятно лица, страдальческий излом бровей и пену на губах.
Подхватив автомат и рацию, Климов быстро побежал в ту сторону, где по его расчетам был «Четвертый».
— Третий, я пятый, — сдавленной скороговоркой прохрипел он на бегу, заметив впереди фигуру часового. — Леха молчит, узнай, в чем дело?
Пока бежал, боялся одного: наткнуться на сигнализацию. Люди коварны, а скалы отвесны.
Увидев «Четвертого», стоявшего у края пропасти, Климов поднялся во весь рост и, продолжая говорить по рации, старался громко и отчетливо произносить подслушанные имена: Лехи, Толяна и Зиновия.
— Что с ними? — возбужденно двинулся навстречу Климову «Четвертый» и не разобрал ответ. — Что, что?
«Осел с копытом», — про себя подумал Климов и сделал вид, что падает:
— Ложись!
Реакция у «Четвертого» была отменной. Он упал, перекатился, вжался в землю. Стукнулся о камень лбом и больше не поднялся.
Климов аккуратно вытер нож.
Еще один не пожил на земле. Тот, кто считал, что он достоин иной жизни. «Сам вызвался на эту грязную работу», — перевернув убитого, мрачно подумал Климов и вызвал по рации старшего:
— Скорей, сюда! Леха приполз… в крови…
Увидев движущийся луч фонарика, Климов взял автомат за ствол, взвалил на себя тяжелое тело «Четвертого» и медленно, пошатываясь от усталости, пошел навстречу старшему. Поковылял, побрел, безвольно потащился.
— Вот, — глухо выкашлял он себе под ноги, когда увидел чужие ботинки и взметнувшийся луч фонаря. — Леха приполз… — и бережно уложил на спину мертвое тело.
Старший невольно наклонился, стал на колено, и страшный рубящий удар свалил его на землю. Автомат убитого полетел в сторону.
— Это вам за Федора и за Петра, — отер лицо от грязи Климов и, сунув один пистолет за пояс, а другой взяв в левую руку, подсел под труп старшего и напрямую пошел к вертолету.
«Если в вертолете есть кто-то еще, кроме пилота и Зиновия, — с пугающей медлительностью приближался он к железной стрекозе, — расколошмачу бензобаки и швырну гранату».
Как можно ниже склоняясь под ношей, чтоб скрыть свое лицо, он чувствовал, что две последних схватки начисто лишили его сил, вымотали до предела.
