— Да, — подтвердила я. — Похороны и тому подобное.
Но я скорее имела в виду Синтию.
— Где тут провода? — неожиданно спросил Руперт.
На миг я была ошарашена. Должно быть, я выглядела крайне несообразительной.
— Провода, — повторил он. — Ток. Электричество. Хотя не думаю, чтобы ты знала, где это, не так ли?
Так получилось, что я знала. Лишь несколько недель назад меня насильно завербовали в помощь миссис Уитти, я стояла с ней за сценой и помогала передвигать массивные рычаги дряхлого пульта управления осветительной аппаратурой, когда ее первокурсники — балетные танцоры — порхали по подмосткам на репетиции «Золотых яблок солнца», Помона (Дейдре Скидмор в сачке для ловли бабочек) соблазняла сопротивляющегося Гиацинта (краснолицего Джеральда Планкетта в импровизированных лосинах, перешитых из пары длинных брюк), демонстрируя ему вечнозеленый ассортимент фруктов из папье-маше.
— Направо от сцены, — сказала я. — За черной первой кулисой.
Руперт моргнул раз или два, бросил на меня колкий взгляд и зацокал по узким ступенькам на сцену. В течение нескольких секунд мы слышали, как он бормочет что-то себе под нос в сопровождении металлических звуков хлопающих приборных панелей и включающихся и выключающихся переключателей.
— Не обращай на него внимания, — прошептала Ниалла. — Он всегда нервничает с той самой минуты, когда объявляют представление, и до финального занавеса. Помимо этого, он, в общем-то, нормальный.
Пока Руперт возился с электричеством, Ниалла начала освобождать связки гладких деревянных шестов, туго стянутых кожаными ремешками.
— Сцена, — пояснила она. — Это все совмещается с винтами и гайками-барашками. Руперт разработал и сделал все это сам. Осторожно — пальцы.
Я подошла к ней помочь с более длинными связками.
— Я сама справлюсь, спасибо, — сказала она. — Делала это сотни раз, довела до автоматизма. Единственное, что надо делать вдвоем, — поднять пол.
Шорох за спиной заставил меня обернуться. Сзади стоял викарий с довольно несчастным выражением лица.
— Не лучшие новости, боюсь, — сказал он. — Миссис Арчер говорит, что Берт уехал в Лондон на учебу и вернется только завтра, и никто не берет трубку на ферме «Голубятня», где я надеялся вас разместить. Но миссис Ингльби нечасто отвечает на телефон, когда она одна дома. В субботу она привезет яйца, но это слишком поздно. Я бы предложил дом священника, но Синтия довольно решительно напомнила мне, что мы как раз красим гостевые комнаты: кровати вынесены в коридор, шкафы загромождают лестничные пролеты и так далее. Это сведет с ума, действительно.
— Не беспокойтесь, викарий, — произнес Руперт со сцены.
Я чуть не выскочила из кожи. Забыла, что он там.
— Мы расположимся прямо здесь, на церковном дворе. В фургоне есть хорошая палатка с шерстяными пледами и резиновым полом, маленький примус и консервированные бобы на завтрак. Нам будет уютно, словно клопам в одеяле.
— Что ж, — ответил викарий, — если бы дело касалось только меня, я…
— Ах, — перебил Руперт, подняв палец. — Я знаю, о чем вы думаете: нельзя, чтобы бродяги разбивали лагерь среди могил. Почтение к дорогим почившим и так далее.
— Ну, — признал викарий, — в этом есть ничтожная доля правды, но…
— Мы устроимся в незанятом углу, хорошо? Никакого осквернения. Не первый раз нам доведется спать на церковном кладбище, правда, Ниалла?
Ниалла слегка покраснела и стала зачарованно разглядывать что-то на полу.
— Что ж, полагаю, вопрос решен, — подытожил викарий. — На самом деле у нас мало вариантов, не так ли? Кроме того, это лишь одна ночь. Что в этом плохого? Боже мой! — воскликнул он, взглянув на часы. — Как tempus быстро fugit! Я дал Синтии торжественное обещание сразу же вернуться. Она готовит ранний ужин, видите ли. Мы всегда ужинаем рано по четвергам, из-за хора. Я бы пригласил вас присоединиться, но…
— Не стоит, — перебил его Руперт. — Мы и так достаточно обременили вас сегодня, викарий. Кроме того, верьте или нет, но Ниалла — дока по части приготовления яичницы с беконом на костре. Мы поедим, словно корсиканские бандиты, и уснем, словно мертвецы.
Ниалла чересчур осторожно присела на еще не открытую коробку, и я заметила, что она внезапно устала. Темные круги под глазами, казалось, появились так быстро, как грозовые облака на фоне луны.
Викарий потер подбородок.
— Флавия, милочка, — сказал он. — У меня блестящая идея. Почему бы тебе не прийти завтра с самого утра и не помочь? Уверен, «Куклы Порсона» весьма обрадуются услугам энергичной помощницы. Завтра мне надо навестить на дому больных, в том числе лежачих, и Алтарную гильдию, — добавил он. — Ты могла бы послужить моим locum tenens,[13] так сказать. Предоставить нашим гостям свободу действий, что ли, помимо помощи в качестве мастера на все руки.
— С радостью, — сказала я, делая едва заметный книксен.
Ниалла, во всяком случае, вознаградила меня улыбкой.
Снаружи, на задней части церковного двора, я подняла из травы «Глэдис», мой верный велосипед, и через несколько секунд мы уже летели по испещренным солнечными пятнами и тенями переулкам домой в Букшоу.
— Всем привет, — обратилась я к спине Фели, незаметно пробравшись в гостиную.
Не поворачиваясь от зеркала, в котором она себя разглядывала, Фели взглянула на мое отражение в потускневшем от времени стекле.
— На этот раз ты допрыгалась, — сказала она. — Отец искал тебя весь день. Он только что звонил в деревню констеблю Линнету. Должна сказать, он выглядел очень разочарованным, услышав, что они не выудили твой мокрый трупик из утиного пруда.
— Откуда ты знаешь, что не выудили? — проницательно возразила я. — Откуда ты знаешь, что я не призрак, вернувшийся, чтобы вогнать тебя в могилу?
— Потому что у тебя развязались шнурки и сопли текут, — сказала Дафна, отрывая взгляд от книги. Это была «Навеки Эмбер»,[14] и она читала ее второй раз.
«О чем она?» — я поинтересовалась у нее на первом заходе. «О бабочках в янтаре»,[15] — ответила она с самодовольной усмешкой, и я взяла на заметку внести эту книгу в свой список для чтения. Обожаю труды по естествознанию.
— Ты не собираешься спросить, где я была? — полюбопытствовала я. Я просто умирала от желания рассказать им о «Куклах Порсона» и все о Ниалле.
— Нет, — ответила Фели, трогая себя пальцем за подбородок и наклоняясь ближе к зеркалу для лучшего обзора. — Никто ни капли не интересуется тем, что ты делаешь. Ты словно приблудная собака.
— Я не приблудная, — заметила я.
— О да, именно такая! — сказала она с резким смешком. — Назови хоть одного человека в этом доме, кому ты нужна, и я дам тебе гинею. Вперед, называй!
— Харриет, — ответила я. — Я была нужна Харриет, иначе я бы не родилась.
Фели резко обернулась и плюнула на пол. На самом деле плюнула.
— К твоему сведению, позорище, Харриет впала в глубокое нервное расстройство сразу после твоего рождения.
— Ха! — воскликнула я. — Я тебя подловила. Ты говорила, что меня удочерили.
Это правда. Когда Даффи или Фели хотели разозлить меня как можно сильнее, они вспоминали это заявление.
— Так и было, — объяснила она. — Отец и Харриет заключили соглашение о том, что усыновят тебя, еще до твоего рождения. Но, когда пришло время и твоя биологическая мать тебя родила, по ошибке тебя отдали кому-то другому — паре в Восточном Кенте, кажется. К несчастью, они тебя вернули. Говорят, первый раз за двухсотлетнюю историю приюта люди вернули ребенка, потому что тот не понравился. Харриет ты тоже не пришлась по душе, когда она принесла тебя домой, но бумаги были уже подписаны, и совет попечителей отказался принимать тебя назад во второй раз. Я никогда не забуду тот день, когда я услышала, как Харриет говорит отцу в гардеробной, что никогда бы не полюбила такое крысинолицее мяучело. Но что она могла поделать? То, что любая нормальная женщина в ее обстоятельствах. Она впала в состояние глубокой тревожности, из которого, вероятно, так и не вышла. Она была в его власти, когда упала — или прыгнула? — с горы в Тибете. Отец всегда винил в этом тебя, наверняка ты осознаешь это.
В комнате стало холодно, поскольку внезапно я окоченела с ног до головы. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но обнаружила, что язык высох и съежился, словно сморщенный кусок кожи. Горячие слезы выступили у меня на глазах, когда я вылетела из комнаты.
Я покажу этой проклятой свинье Фели штуку-другую. Я ее так спеленаю веревкой, что потребуется нанимать матроса, чтобы развязать узлы перед ее похоронами.
Есть дерево, растущее в Бразилии, под названием carica digitata, местные именуют его «шамбуру». Они верят, что это такой смертельный яд, что просто сон под его листьями вызовет, для начала, незаживающие язвы, после чего рано или поздно наступит великолепная мучительная смерть.
