Те, кому удалось побывать у него в избе, сказывали, что там все углы иконами завешаны.
Пимена считали человеком небедным. А вот с семьей ему не повезло. Жену Бог прибрал - убило молнией во время грозы. "Умерла от воли Божьей", - качали головами старухи, помнившие страшную грозу, во время которой сгорел телятник со скотом. Старший сын Гришка был дураком и время от времени жил где-то "в заведении", шептались в Ежовке. Маня, как дурочкой родилась, так и жила, тихая, безобидная и работящая, как крестьянская лошадь. На ней одной держалось все хозяйство.
Больше всех, судачили в деревне, не повезло Полине, старшей дочери Пимена. Была она красивая, статная, с громадной тяжелой темной косой, ни на Гришу, ни на Маню не похожая, умная, породой в отца пошла. А Колькина бабушка, помня жену Пимена Таисию, говорила, что Полина - вылитая покойница Таиса.
Из всех детей Пимена ей одной Бог дал все. Да только случилась и с ней беда. Полина не захотела жить в деревне, а может, с отцом чего не поделила, и уехала в город. (Давно это было, Колька тогда ещё и на свет не появился.) Устроилась домработницей. Прожила там с год, а потом привезли её к отцу. Полной дурочкой стала, как и Гриша с Маней. Говорили, сильно приглянулась она хозяину, тот из руководящих работников был, вот хозяйка из ревности и шарахнула её утюгом по голове. Ничего не повредила, только дурочкой сделала свою домработницу.
Ни суда, сказывали, ей никакого не было, ни наказания - откупилась. Вроде все семейство у Пимена - дураки, вот и у Полины, пришло время, крыша поехала, никто не виноват.
Конечно, если бы Пимен захотел, он бы ту женку засадил, куда следует, сплетничали люди, да только не стал он затеваться. И красавица Полина вернулась в Ежовку. От судьбы не уйдешь. Иногда темные силы от неё отступали, и она разговаривала как самый нормальный человек. Она тогда и одевалась по-другому. Но чаще... Чаще Полина молчала, и только по её взгляду можно было определить, что она не в себе. Страшно становилось от её темных бездонных глаз.
Полину на деревне боялись, потому что она могла выкинуть что угодно. Ее и сам Пимен опасался. У неё бывали страшные приступы, тогда она неделями не показывалась на люди, говорили, что отец держит её связанной в доме.
- Толку-то от его богатства, - кривилась бабка Варька. - Одна беда. Все в роду сумасшедшие. Такое наказание ему вышло.
Когда при Хрущеве ходили переписывать по деревням скот и разную живность, Пимена не тронули. Выяснилось, что во время войны, когда Смоленщину оккупировали немцы, Пимен помог партизанскому отряду выйти из окружения. У него и бумага была про это.
- Многие партизанам помогали, не один Пимен! - громче всех орал Егорка Сыч, которому чужой достаток был как кость в горле.
- Ну ты-то не больно помогал, - осаживали его. - Забыл, как сапоги начищал немецкому начальнику, который у твоего папаши в доме стоял? Скажи спасибо, что не посадили по малолетству вместе с родителем, а то бы до сей поры лес валил на Колыме.
Сыч, грозя односельчанам немыслимыми карами, убегал. Он просто кипел от негодования. У него, как ни ловчил, все до паршивого ягненка переписали, налогом так обложили, что волком завоешь, а Пимена, по всему видать, никто не трогает. Живет на своих Выселках и в ус не дует. Повезло! Командир того партизанского отряда, которому помог Пимен, большим начальником стал.
Сычу в деревне никто не сочувствовал, ну его к лешему, скопидома зловредного, самим бы от нагрянувших ревизоров уберечься.
В семье бабушки часто вспоминали про прежнее житье, восстанавливая в памяти события. Колька жадно слушал и запоминал, о чем судачили взрослые, собравшись все вместе на ужин при свете керосиновой лампы (электричество в деревню так и не провели - неперспективно) за большим обеденным столом. Разговоры затягивались, если кто-нибудь из родственников приезжал в гости.
Колька не пропускал ни единого слова, как только речь заходила о Пимене, и засиживался за столом до тех пор, пока его не гнали спать. Он на лету жадно схватывал малейшие предположения старших. Намеки и недомолвки будоражили воображение восьмилетнего мальчишки.
Несколько раз пытался расспросить свою мать, но Тамара Александровна, ни разу в жизни не повысившая голос на сына, прикрикнула: - Не детского ума дело!
Он обиделся и отстал. Ну их, этих взрослых, с их тайнами! Сам разберется.
Колька не зря клевал носом, засиживаясь возле керосиновой лампы. Кое-что из разговоров он все же уловил.
Оказывается, не пустое болтали в Ежовке, Пимен и впрямь приходил свататься к его бабушке. И суму приносил, сшитую из грубого домотканого холста. Колька сам эту серую суму видел, тяжело поднимал её Пимен, длинный ремешок на могучее плечо накидывал и нутужно кряхтел.
Помер Пимен, и богатство его как сквозь землю провалилось, ушло, как вода из колодца. Ясное дело, в усадьбе на Выселках оно спрятано. Где же ещё ему быть, как не там? Почему никто не пойдет и не отроет его? Ведь стоит только как следует поискать...
У Кольки даже дух захватило, когда он думал об этом. Нет, эти взрослые просто странные люди. Лично ему на все эти сокровища наплевать сто раз. Хотелось помочь матери, которая, по словам вредной Доронихи, бьется одна, как рыба об лед. И потом, - сердце мальчика радостно стучало, - поиски зарытых сокровищ - да это же самое интересное и захватывающее на свете дело!
Вот почему он отправился ночью к бывшей усадьбе старого Пимена. И Славика подбил.
...Осторожно продвигаясь в темноте к заброшенному дому, Колька подбадривал сам себя: ничего особенного случиться не должно, Славик рядом, не надо трусить, а напугаться до смерти и среди бела дня можно.
Он направил слабый луч фонарика с севшими батарейками под ноги. Выхваченная из ночного мрака узенькая, заросшая травой полоска едва проглядывалась, свет, не достигая земли, растворялся в темноте.
Колька шмыгнул носом и зябко повел плечами.
Вдруг рядом послышался какой-то непонятный звук. Что-то живое шевельнулось в траве и задышало на него из темноты.
Колька притих, застыв на месте. До боли в глазах всматривался он туда, откуда послышались испугавшие его звуки.
Что-то небольшое прыгнуло к нему из темноты и тут же шарахнулось в сторону, сверкнув горящими глазами.
"Да это же кошка, - тихо засмеялся Колька, - кошка прошмыгнула, кто же еще!"
Из того места, куда прыгнула кошка, снова раздался легкий шорох.
- Шатаешься, людей пугаешь, - с укоризной сказал он вслух, чтобы подбодрить себя.
Снова прислушался, но звук, встревоживший его, не повторился.
Мальчик был настолько поглощен этим занятием, что не заметил, как изменилась погода. Ни с того, ни с сего задул встречный ветер, и гроза, застрявшая за Степаниками, медленно стала разворачиваться назад: на Ежовку, на Выселки - к дому Пимена, где потерялись в темноте два приятеля.
Но Кольке сейчас было не до грозы. Он сделал ещё несколько шагов и оказался рядом с домом.
Справа от него находилось глухое крыльцо с запертой дверью, а слева, стоило протянуть руку, было окно. Внезапный порыв ветра заставил мальчика поежиться от холода.
"А гроза-то, пожалуй что и будет", - запоздало подумал он, но уже никакая сила на свете не могла заставить его уйти отсюда.
Он посветил в окно фонариком, и блеклый лучик запрыгал в темных, давно не мытых стеклах.
В этот момент он увидел, как чья-то большая тень отразилась в окне. И тут же, следом, раздался протяжный звук, который пригвоздил его к месту. Колька похолодел. В горле пересохло, он даже не мог позвать Славика, торчавшего совсем рядом и даже не подозревающего, какие страхи приходится здесь терпеть. Его стало трясти.
Снова задул ветер, и опять раздался пронзительный звук: Ы-и-и... Вот, и опять, слушал и слушал он, - опять застонало, завыло рядом. В этом звуке было что-то знакомое, что-то подобное он недавно слышал. Тьфу ты! Колька с облегчением выдохнул. Да это же дерево старое от ветра скрипит, сегодня днем оно точно так же скрипело. Ну, конечно!
Вот опять ветер подул, и опять застонало, словно заплакал кто, да тоненько так, жалостливо. Днем, когда они со Славиком здесь крутились, дерево тоже скрипело, но тогда это было не страшно. А тень в окне? По телу опять побежали мурашки. Колька тряхнул головой и вспомнил слова своей бабушки Мани, что в старом доме, когда оттуда уходят люди, продолжается своя жизнь. Может, и чудная у него бабка, но...
Опять раздался непонятный шорох то ли из дома, то ли совсем рядом. И опять что-то живое, притаившись, задышало на него из темноты.
- Кис, киса, - дрожащим голосом позвал мальчик. - Иди сюда, иди, не бойся.
Но это была не кошка.
Он почувствовал, что чьи-то глаза следят за ним: внимательно, настороженно, карауля каждое движение, словно поджидая, что он вот-вот допустит промашку.
Дом, полный секретов своего странного хозяина, хорошо хранил его тайны. Темный, большой, он был полон страхов и опасностей.
