Поболтали кой о чем. Дедок не кичится подполковничьим своим званием и высокой для меня должностью, держится на равных. Я тоже не хамлю, соблюдаю субординацию.
Часов в одиннадцать пошабашили. Дедка вызвал к себе Анохин. Тот поспешил к начальству, захватив с собой разлюбезную карту.
Неожиданно я проголодался. Нет, всё закономерно: утром, перед отъездом, выпил стакан чая с сухарями. Для сравнительно молодого организма, с учётом его изношенности, — ерунда.
Интересно, ожидает ли меня Семыкин или обозлился на не по должности ершистого помощничка и уехал к себе?
Оказывается — ждет. Лениво ковыряется в тарелке с фирменным блюдом «чайнухи» — винегретом с сельдью. Бутылка стоит нераспечатанная. Два бокала. Две тарелки. Полный джентльменский набор. Похоже, часом не отделаться: мы с будущим начальником без перерыва перейдем от завтрака к обеду. А там и до ужина рукой подать. Дятел — общительный человек, но, говорят, на работе — зануда, садист. Поглядим, увидим.
— Ты, Баба-Катя, понапрасну не злись, — выдал Семыкин пристрелочный залп, придвигая ко мне винегрет и наливая в бокалы первую дозу.
Баба-Катя — глупейшее мое прозвище, придуманное, кстати, тем же Дятлом. Ни малейшего отношения, ни к Бабе, ни к Кате я не имею. Тем более в сочетании со злостью. Обидеться могу, вспылить — тоже, но злиться — никогда.
— Нет причин злиться…
— Причина — налицо… Твою обиду понимаю. Действительно, получилось нездорово. Дедок зазвал меня к себе. Ноет и ноет, будто зуб с дуплом. Трусит, как бы не обмишуриться с Б-прим. Плачется: дадут по шапке, а до пенсии осталось — два раза чихнуть. Елозит носом по чертежам и всхлипывает. Вот-вот рассыплется… Сам обязан понимать — в подобной ситуации ты был бы в кабинете третьим лишним.
Третьим лишним? Что ж, пожалуй, Дятел прав.
Головой все это я понимал, а самолюбие бурлило, не желая мириться с третьесортностью. Дедку и Дятлу руководить, мне — работать, а работать из чужих рук, на подхвате, я не привык.
— Ваше дело. Я ведь не начальник, а, как ты выражаешься, прорабище… Ладно, пусть будет так…
Чокнулись с Толькой за предстоящую совместную деятельность. Повторили — за дружбу без ругани и подсиживания. Плотно закусили фирменным винегретом. Пришли к согласию: все равно день пропал, не помешает чокнуться за процветание особого участка, черт бы его побрал.
Завтрако-обед двигался по намасленным рельсам. Бутылки оказалось мало, и Семыкин потребовал вторую.
— Мы с тобой, прорабище, знаем друг друга не первый день… Нет, нет, переходить на тему: «Ты меня уважаешь?» — не хочу. Просто прошу запомнить одно: что бы тебе ни говорили обо мне, какие бы вывески ни вешали — не верь. Лады?
Я охотно согласился.
Только в час дня вспомнил о приглашении «особиста». Вернее, о нем не забывал ни на минуту, просто расслабился за выпивкой, и постарался припрятать эту памятку в самый дальний уголок сознания.
— Прости, Дятел, мне пора идти… Понимаешь, предстоит одно малоприятное свидание…
— С женщиной?
— Если бы…
Семыкин недоверчиво ухмыльнулся. Неизвестно по какой причине все окружающие считали меня самым удачливым снайпером по женским целям. Мои возражения принимались с недоверчивыми улыбочками и шуточками, от которых способен покраснеть даже памятник Ильичу, стоящий перед штабом армии.
— Давай, Баба-Катя, удачи тебе…
Адрес — Северная, шесть — я нашел легко. В глубине двора, засаженного яблонями, виднелся небольшой, невзрачный домишко. К нему вела дорожка, усыпанная гравием.
Не успел я дотронуться до кнопки звонка, как дверь открылась, и улыбчивый майор взял меня под руку. Через полутемные сени мы прошли плечом к плечу, будто солдаты на параде.
Малеев был в штатском: светло-серый костюм с расстегнутым пиджаком, черная водолазка туго облегала округлый животик. Он уселся за стол, застеленный цветастой скатертью, сложил на животе руки и стал похож на доброго дядюшку, воспитывающего провинившегося племянника.
Я покорно уселся напротив, положил руки на стол и вопросительно уставился на него. Выпитая водка утихомирила недавние страхи, успокоила нервы.
— Закусить хотя бы успел? — легким намеком прошелся «особист» против шерсти. — Если нет — могу предложить бутерброд с колбасой.
Мне стало жарко, будто к лицу поднесли паяльную лампу.
Возразить нечего, обидеться не на что.
— Закусил, — вытолкнул я из себя. — Успел.
— Тогда приступим.
Я сжался, опустил руки под стол и зажал их между коленей. Сейчас на свет Божий выплывет чертова моя тетушка со всеми своими американскими родственниками. Придется признаваться — деваться некуда. Значит, допуск аннулируют, из партии «Единая Россия» — в шею, из армии — по несоответствию. Если ночью не подкатит «черный ворон», то на гражданке на мой инженерный диплом никто даже не взглянет — иди, милый инженер, подметай тротуары…
— … допуск вам оформили беззвучно. Несмотря на некоторые… закорючки… Вижу, знаешь, какие имеются ввиду, — Малеев прыгал от «ты» на «вы» подобно спортсмену на батуте, и эти фокусы несколько смягчали обстановку, создавали нечто вроде интима. — Мы решили оказать тебе… нет, не честь — некоторое доверие. Поверьте, у чекистов далеко не каждый заслуживает такое…
Слава Богу, дело не в капиталистической тетушке. Но что тогда потребовалось органам от примитивного старшего лейтенанта, занимающего должность всего-навсего прораба?.. Неужели…
У меня зародилась догадка. Она постепенно росла, разбухала, превращаясь в уверенность. Вербуют! Куда и в качестве кого — не задумывался. Знаю, читал — во все времена полиция (милиция) пользовалась услугами… помощников. Иногда добровольных, чаще — испуганных, припертых к стенке.
— … сами по себе органы мало что значат. Они малочисленны, как правило, засвечены, не способны получать необходимую информацию. К примеру, со мной не станет откровенничать ни один военнослужащий, ибо я — на виду, моя профессия всем известна. Без помощи добровольцев я мало что значу…
— Сексоты? — выпалил я и снова покраснел. На этот раз от гнева.
Мальчишки часто ссорятся, дерутся, всячески обзывают друг друга бранными словами. Помню, ни одна матерщина, ни одна затрещина так больно не ранила, как кличка СЕКСОТ. Кляузник, наушник, предатель пацаньего сообщества — вот, что это значило.
— Да, — невозмутимо подтвердил майор. — Сексот — сокращение. Полностью — секретный сотрудник. Сокращение звучит не очень-то приятно, согласен… Но ты, Дмитрий, человек образованный, офицер, инженер. Тебе ли прикрываться пацаньими играми? Секретный сотрудник — помощник чекистов, наша опора в борьбе с вражескими разведками… Неужели откажешься?
— А что нужно делать? — преодолевая отвращение к предложению чекиста, спросил я.
— Прежде всего, дать подписку…
— Значит, все же — вербовка?
— Предположим, да. Лично я не вижу в этом ничего зазорного. Ведь для того, чтобы ты мог более эффективно помогать органам, тебе будут доверены некоторые сведения. Скажем, секретного порядка. Разве мы не вправе обезопасить себя от любых неприятностей? Душу человека рентгеном не просветишь, а внешние данные бывают обманчивы…
Долго говорил Малеев. Не убеждал, не уговаривал, спокойно выдвигал довод за доводом, выстраивал их в непробиваемую стену. С каждым словом майора эта стена казалась мне все более убедительной, несокрушимой. Я знал, что Особый отдел армии насчитывает всего несколько человек — слышал об этом из разговоров с офицерами штаба. Могут ли эти единицы парировать выпады вражеских разведок без помощи тех же… сексотов?
Мое самолюбие понемногу оттаивало, и в душу начала проникать даже некая гордость. Вербуют ведь не Дятла и не Ваха, а старшего лейтенанта Василькова. Значит, навели соответствующие справки, убедились в его порядочности, честности…
С другой стороны, паршивое словечко: «сексот» издевательски позвякивало в ушах, вызывало омерзение и тошноту.
— В принципе помогать я согласен… Только без каких-либо вербовок и не в качестве … сексота, а просто…
Малеев рассмеялся, заколыхалось его арбузообразное брюшко, задрожали складки жира под подбородком. Но смех был не презрительным — добродушным… Ну и даешь же ты, старший лейтенант! С тобой не соскучишься.
— Небось, думаешь, что твоя подписка нужна мне для похвальбы перед начальством? Глядите, мол, как я работаю, каких высот достиг — аж, самого прораба особого участка завербовал… Прости, старлей, но ты наивен, будто новорожденный бычок… Будь, по-твоему, сексотом именовать тебя не стану, но подписку дать все же придется…
Отступать некуда. К тому же я изрядно возгордился своей «победой» над опытным чекистом. Легко подмахнул подписку о сотрудничестве с органами и о неразглашении доверенных мне секретов. Майор внимательно прочитал написанное, и бережно спрятал в папку.
