Дважды мигнувшие фары на бульваре Вернон подняли Сантьяго со скамьи. Машина Виктора плавно подъехала к кафе «Бразилия» и остановилась, Сантьяго влез в кабину, молча включил свой айфон в приемник на приборном щитке и стал просматривать список мелодий, стараясь не думать о громоздком грузе за их спинками, спрятанном под брезентом. Из восьми динамиков зазвучала золотая труба Хесуса Алемани.
Автофургон прекрасно характеризовал Виктора. Он представлял собой «хонду-одиссею», захваченную при налете на наркоторговцев. Сантьяго после редкого у них препирательства повез отца на полицейский аукцион. Виктор первоначально хотел купить автофургон у знакомого из Бронкса, предпринимателя на процветающем черном рынке гибридных машин, но сын, полицейский, запретил ему. Виктор, выложив две тысячи долларов наличными, поехал в этой «хонде» с аукциона прямо к себе в мастерскую, где провел полтора месяца, разбирая и переделывая машину. Он выбросил старую головку цилиндров, расточил цилиндры на одну сотую дюйма и сделал новую головку и клапаны. Его знакомый из Бруклина изготовил ему новый коленчатый вал и поршни. Он провел новые приводы из нержавеющей стали к новым нержавеющим тормозам, собрал совершенно новую выхлопную систему. Установил новый нержавеющий бензобак и топливный насос, легированный радиатор, больший охладитель масла, навигатор и ободья из легкого сплава (не слишком броские — Сантьяго не хотел, чтобы соседи таращились на автофургон) на всепогодные шины высшего качества.
Сантьяго помог оголить кабину, ее укрепили, сделали проводку для аудиосистемы, потом знакомый Виктора из Джерси по имени Хосе оборудовал и обивал ее в течение нескольких выходных, за неустановленную (Сантьяго не хотел знать) сумму наличными заменил заводские передние сиденья на механически регулируемые в восемь разных положений с наилучшего «лексуса». Виктор при всякой возможности получал максимум гарантий ка устанавливаемые новые части. Окраска была хорошей, но ничем не примечательной (хотя Виктор снял старую краску с корпуса и рамы до голого металла и предварительно обрызгал их химическим ингибитором коррозии, взятым у земляка-platano,[8] которого знал до переезда в Штаты, владеющего теперь магазином одежды в Южном Бронксе). Внешне автофургон выглядел как каждая третья машина на улице. Более внимательный осмотр давал легкое представление о скрытом потенциале обычной «хонды»; пробная поездка превращала самых упорных скептиков в истинно верующих. Сантьяго назвал его «машиной-ниндзя».
Виктор повел машину на север по Двести семьдесят восьмому шоссе, по мосту Костюшко к идущей через Бронкс скоростной автомагистрали (чтобы не платить дорожную пошлину у моста Трайборо) и легко влился в поток машин, ехавших по шоссе из города, линии встречного движения представляли собой единую склеротичную артерию с застрявшими в пробках полуприцепами, рефрижераторами и автоцистернами, ползущими с черепашьей скоростью, чтобы помочь городу продержаться еще день. Сантьяго в очередной раз подумал, что блокирование этого критически важного отрезка дороги наряду с одним туннелем или мостом, будь то баррикада или бомба, заставит город рухнуть на колени, как человека, получившего жестокий удар ногой в пах.
Выехав из города, они почти не разговаривали, наблюдая, как беспорядочные трущобы уступают место покинутым пригородам, полным пустых домов, артефактов заглохшего строительного бума. Сантьяго радовался тому, что в дальней поездке с отцом может сидеть молча. Иногда ему приходило на ум, что город в конце концов восторжествует над ним, не убив физически, а настолько заполнив голову шумом, что он захочет покончить с собой. В крохотной спальне, где Сантьяго теснился с братьями, всегда имелись запасные койки для родственников и близких друзей, эмигрирующих из Доминиканской Республики в город и другие населенные пункты на севере. Сантьяго ходил в переполненную школу имени Джорджа Вашингтона на Одюбон-авеню, о которой всегда думал как о зоопарке. А поступив в полицию, с головой окунулся в бурный хаос жизни в Нью-Йорке на рубеже века и тысячелетия.
Невообразимый дар уединения Сантьяго получил от Виктора.
Отчасти это был результат усердной тяжелой работы, отчасти неожиданная удача, отчасти историческая случайность. Мастерская Виктора приносила достаточно денег, чтобы содержать растущую семью, но их не хватало, чтобы переселить ее из тесной съемной квартиры в доме без лифта в Инвуде, районе в Северном Манхэттене, который только начинал развиваться в девяностых годах. После одиннадцатого сентября все пошло прахом. В тот вечер Виктор пришел домой с защитными очками и противогазами с тонким фильтром для всех и внятно объяснил, что каждый зашедший южнее Двадцать третьей улицы должен носить их не снимая, а ослушникам он задаст жестокую трепку, и при этом свирепо смотрел на младшего сына. Сантьяго пришлось просеивать бетонное крошево в поисках тел и регулировать движение у разрушенного Центра международной торговли в течение двух недель, он постоянно носил данное отцом снаряжение и дважды в день принимал душ. Впоследствии в его отряде обнаружилось четырнадцать бронхиальных заболеваний, и Сантьяго возблагодарил Пресвятую Деву и ее Благословенного Сына за отцовское предвидение, хотя втайне склонен был видеть в отце скорее шамана древних времен, в которые обладание таким мистическим предвидением считалось благословением, а не суеверием вуду, запрещаемым каноническим правом.
Виктор пристально следил за реакцией правительства на теракт в последующие месяцы, когда семья готовилась к финансовой катастрофе. Как только власти снизили ссудную ставку до одного процента, Виктор занял такую сумму, которую мог возместить в течение года, вложил деньги в новую мастерскую и оборудование и досрочно выплатил задолженность. Когда Сантьяго спросил, почему он согласился на штраф за раннюю выплату кредита, Виктор стукнул его по голове и проворчал:
— Carajo,[9] ты хочешь сберечь несколько долларов или избавиться от долга как можно скорее?
Этот шаг скупился. Город оправился, мастерская стала получать больше работы, и с новым оборудованием, даже с несколькими новыми наемными рабочими (хотя Сантьяго и его братья по-прежнему проводили в мастерской не меньше десяти часов в неделю помимо основной работы), колонка доходов в гроссбухе Виктора удлинилась. Сантьяго стал замечать в мастерской, кроме газет «Пост», «Дейли ньюс», «Эльдиарио» и «Уолл-стрит джорнал». В вечер первой бомбардировки Багдада в две тысячи третьем году Сантьяго (он уже жил на Лонг-Айленде и был этим доволен) позвали в Инвуд на ужин. За божественно приготовленным матерью ужином, потягивая ледяное вино «Президенте», Сантьяго, его братья и сестра узнали, что Виктор хочет купить дом, в котором находится его мастерская. Возмутились все, кроме Сантьяго и матери, влепивший его дрянному брату Рикардо сильный подзатыльник за сквернословие. После ужина, пока остальные шумели за ромом и сигарами, Сантьяго подошел к отцу и наедине спросил его, понимает ли он, что делает.
— Хочешь получить еще? — ответил Виктор, занеся руку для удара наотмашь. Правда, любовно, вспомнил Сантьяго с улыбкой, — оно и понятно: к тому времени он был на голову выше отца и на сто фунтов тяжелее.
И вновь предвидение Виктора принесло семье беспрецедентное преуспевание. Вскоре он стал владельцем не только дома, где находилась его мастерская, но и квартиры, в которой жил с матерью Сантьяго. Виктор настороженно наблюдал за рушащимся рынком недвижимости, и Сантьяго часто слышал, как отец бормочет под нос за чтением газет фразы вроде такой: «Сука, возьми свое чертово оружие и засунь себе в задницу».
Незадолго до одиннадцатого сентября Сантьяго поселился на третьем этаже ухоженного довоенного дома на бульваре Вернон. Это была квартира с двумя спальнями, просторная, светлая, с расположенными по соседству несколькими небоскребами. Мебели у него было мало. Он лишь немного работал на кухне, доставлял себе удовольствие стряпней, а гостиную превратил в домашний спортзал с купленным по дешевке оборудованием. Владелец дома, старый несговорчивый еврей Хирам, продал его, когда цены на недвижимость поднялись в две тысячи шестом году до высшей точки, и новый владелец (какой-то парень с Манхэттена, стремившийся вложить деньги в растущие в цене активы, ни разу не появлявшийся в здании) поспешил приобрести его, полагая, что рынок никогда не упадет. Рынок упал, притом резко, во всех районах, кроме Манхэттена, и, пытаясь найти нового владельца, чтобы выяснить, почему дом в январе не отапливается, Сантьяго обнаружил, что этот владелец бросил ключи в «Урбанке» и скрылся (спасаясь от толпы кредиторов и расследования Комиссии по ценным бумагам и биржам). Когда «Урбанк» вступил во владение домом, Сантьяго и другим квартиросъемщикам предложили купить квартиры.
