Вогул замолчал, невидящим взглядом уставившись в береговую гальку. Потом со вздохом продолжал:
- Прибил ее отец: опозорила, говорит. И к дяде-шаману отвез. "Не хотела, - бает, - мужу угождать, будешь на целый пауль работать - у шамана-то еще несколько служек живут".
- Это какой шаман? - насторожился Иван. - Случаем не Воюпта?
- Он, - удивленно кивнул вогул.
- Я ведь туда и пробираюсь, знаю, что где-то у истока реки он живет. Витконайкерас, - последнее слово Иван выговорил по складам. - Знаешь такое место?
Алпа с сомнением покачал головой.
- По воде туда не попадешь. Старики говорят, река в верховьях среди скал течет, никакую лодку на бечеве не проведешь, а против течения не выгрести. А если кто и попытается, загородит ему дорогу Мирсуснехум. Никому туда ходить не велит, кроме шаманов.
- Это кто таков?
- Главный самый бог. Как тебе перетолмачить?.. За народом смотрящий мужик...
- Раз шаманам можно - значит, и дорога какая-то есть?
- Есть. Ворга старая - оленья тропа то есть. Ее по катпосам найти можно.
- Что еще за притча?
- Катпос? Знак такой на дереве - путь метят.
- А ты знаешь, как на эту тропу попасть?
- Всякий вогул знает... Мы в начале той ворги жертвы для шамана оставляем - шкурки, ленты цветные, деньги кладем.
Иван помолчал, что-то обдумывая, и снова спросил:
- Правда, что у Воюпты Золотая Баба схоронена?
Вогул встревоженно оглянулся, будто кто-то мог услышать его. Сдавленно начал:
- Старики говорили: раньше Баба в пещере стояла, каждый мог приходить, о чем хочешь просить... Потом, когда епископ по тайге ездил, идолов сокрушал, забрал Воюпта ту Бабу к себе - сберечь-де хотел. Никого с тех пор не подпускает. "Давайте, - говорит, - мне подношения, а уж я перед ней за вас помолюсь..." А не дашь - грозит нажаловаться ей, тогда беды жди...
- Так что ж вы терпите, дурни? - изумился Иван.
- И так роптать стал народ - лучше б уж епископ ее забрал, ему бы и горе от нее... А теперь боятся: наговорит ей чего Воюпта - черная немочь навалится...
- Отобрать давно надо было Бабу эту у шамана.
- Не пройти к нему... Ту воргу менквы стерегут.
Иван вопросительно уставился на Алпу. Вогул опять опасливо оглянулся и, понизив голос, объяснил:
- Это злые духи. Половина - человек, половина - зверь...
- Поможешь мне? - спросил Иван. - Хочу я Золотую Бабу добыть...
Алпа со страхом глядел на него, но ничего не говорил, словно лишился дара речи.
- Чего ты?
- Накажет, накажет она, - наконец с трудом проговорил вогул.
- А я тебе невесту твою помогу увезти. Будете у нас в деревне жить, коли в пауле вам места не стало...
Алпа с сомнением качал головой.
- Да зачем тебе Баба?..
- Отец-мать да братья мои в тюрьме сидят. Невесту любить не велит человек немецкий... "Привезешь, - говорит, - идола златого - верну вам всем волю, женись тогда..."
Алпа долго молчал, раздумывая над словами Ивана, потом несмело начал:
- Не ходить бы туда, Ивашка. Может, немца другим чем задаришь?..
- Удовольствуешь его, мордатого! - с горечью отозвался Иван. - У него денег-то, чай, без счету. Им ведь, нехристям, втрое против наших русских платят.
- Это почему? - удивился Алпа.
- А как старики наши говорили, что в восьмой тысяче толку не будет, так и сталось. Все по антихристову научению владыки наши творят.
- Это какая еще восьмая тысяча?
- От сотворения мира идет нынче семь тысяч двести сорок второй год. А по казенному счету - одна тысяча семьсот тридцать четвертый. Уставщик наш деревенский так изъяснял: запутать хотят никониане, сбить овец стада Христова, чтобы второе пришествие проспали.
Иван говорил с глубокой верой в истинность своих слов, щеки его разрумянились, глаза светились вдохновением.
Алпа, завороженно слушавший Ивана, огорченно признался:
- Занимательно тебя слушать. Жалко только, не понял ничего.
- Мы, старому-то кресту верные, в Писании всех превзошли. Спроси меня: книгу Судей ли, книги ли царств, Давида-царя псалмы - все знаю, теперь в голосе кержака звучало некоторое самодовольство.
- Опять не понимаю ничего, - сокрушался Алпа. - Отчего, если вы самые грамотные да справные, вас власть гонит? Обычай ваш русский не уразумею... Вот сам видел прошлым годом: провезли верхотурским трактом важных начальников. Камзолы богатые, на голове кудри сивые, на ногах кандалы. Спросили наши у офицера, кто такие, - а офицер и слов-то русских не понимает. Дознались потом, что больших бояр в Пелым да в Березов шлют по царицыному указу.
- Стало, и до никониан враг человеческий добрался. Был у нас слух, что царица наша допрежь того в немцах жила, вот и навезла с собой басурман тамошних. В кабаке проезжий приказной как-то раскуражился, да и скажи: котует с императрицей нашей конюх какой-то, Бирон по прозванию, а языка нашего не разумеет, как тот офицер, что бояр в ссылку вез.
- Им-то за что неволя вышла?
- Видать, недовольствовали немецкой властью, хульные словеса говорили. А кто-нибудь и скричи "слово и дело государево". За таковую провинность много уж народу по нашему тракту прогнали, многие тысячи.
- Ух! - зажмурился Алпа. - Страху натерпишься у вас там, в Руси. Лучше в лесу жить.
В сопровождении Тихона и нескольких заводских служителей Фогель осматривал строящуюся улицу.
На поросшем травой пологом склоне уже поднялись первые венцы нескольких срубов. Одни плотники обтесывали лесины, другие распиливали их на плахи, третьи подгоняли бревна одно к другому. Работали, однако, не очень проворно. И Тихон не преминул обратить на это внимание управителя.
- Сразу видать, что острожники работают. Только что не спят, шельмы, на казенной-то работе. Извольте видеть, Карла Иваныч, вон в том конце изба почти готова, а у этих от земли не видать. Все почему: там богатый кержак строится. Тот их и подкормит, и хмельного поднесет...
Фогель набычился и круто повернул с середины улицы к первому же неоконченному строению. Плотники при его приближении всадили топоры в дерево и, приосанившись, ждали.
- Бездельники! - не слушая их приветствий, закричал немец. - Я вам покажу, как лениться! Почему вон та изба уже почти под крышей?!
- А ты не бурли, ваше благородье, - негромко, но очень твердо сказал чернявый плечистый бородач в красной рубахе, с длинными волосами, схваченными ремешком. Ноги его были скованы массивной цепью. - И на дом тот зря киваешь - тамошний хозяин обычай блюдет, потому и плотник его уважает.
Прямой и смелый взгляд мужика насторожил Фогеля, почувствовавшего скрытую угрозу в тоне его голоса, в самой манере держаться.
- Чем же тебе казна не угодила?
- С того начать, что "заручную" не пили...
- Обык такой анафемский плотники здешние имеют, - поспешил объяснить Тихон. - Уж они ко мне подкатывались. Перед началом работы, бают, святое дело заручную пить. Потом, как два венца положат, "закладочные" требуют. Этак по миру пустят - что ни день, то притчам обложейные, стропильные, мшильные... Не-ет, шалишь, Жиляй, это тебе не на воле куражиться...
- Так нешто мы не работаем?.. - с издевательским прищуром спросил Жиляй.
- Тьфу! Не зря сказано: столяры да плотники от бога прокляты, отвернувшись, пробурчал Тихон.
Фогель, с непроницаемым лицом слушавший перебранку, обратился к стоявшим рядом членам своей "свиты".
- Этот человек говорит правду?
- Да ведется обычай такой, что бога гневить, - ответил один из служителей.
Другие согласно закивали.
- Обычаи надо уважать, - наставительно произнес управитель. - Значит, ты желаешь получить вознаграждение по вашему деревенскому закону?
- Да уж по заведенному...
- Будет вам угощенье.
Тихон, получивший прилюдный щелчок, не желал, однако, признавать свое поражение. Он по-петушиному вытянул шею и возопил:
- Да не в водке дело-то все! В расколе ведь они, окаянные, обретаются. И супротив распоряжения вашего бунтуют - не хотят по проехту избы городить!
Фогель сдвинул брови и воззрился на Жиляя.
- Мне-то что? Мне все едино, - равнодушно сказал тот. - А только не пойдет мужик в такие басурманские избы. Чего это не велят Тихон Фомич по нашему разумению наличник да конек рубить, а все бумагу свою суют? Нам это обидно.
- Фуй, какая глупость! Тихон, дай проект.
Приказчик немедленно протянул Фогелю свиток. Развернув его, управитель рассмотрел изображенные на нем домики.
- Великолепно! Эти пилястры вокруг окон. Дорический ордер! Ты ничего не понимаешь, глупец. Я сам выбирал для ваших диких мужиков самые красивые образцы. Они будут смотреть на жезл Меркурия на стене своей избы и уже немножко станут понимать европейскую культуру. Они пойдут в контору и спросят, кто такой Меркурий, и кое-что узнают, кроме этой глупой ортодоксии...
- Несвычно будет, ваше благородие, - настаивал Жиляй. - Не пойдет мужик, забунтует. Вам чего надобно: чтоб рабочий люд при заводе селился, али бо пилястры...
