– Ну и что! У гитары можно заднюю стенку отодрать, – не сдавалась Галина Павловна, – а уж туда что угодно можно запихнуть.
– Я не вандал! – вскрикнул бард. – Мне моя гитара дороже всех ваших пистолетов.
Вдова Еськова презрительно усмехнулась:
– Вот сейчас приедет лучший специалист и разберется, кто тут вандал.
Спорить было бесполезно. Рюхин велел никому не покидать помещения. Чтоб охладить досаду, он вместе опером с Ляминым, охранником Еськовых Серегой и участковым отправился во двор.
Снег по-прежнему валил с небес. Он темным роем крутился вокруг фонаря, кротко таял на разгоряченных щеках следователя. Воздух пах настоящей хорошей зимой – свежо и нежно. Белели в потемках сугробы. Виллы поселка Суржево, рассыпанные по горе, светились редкими окнами и, как никогда, походили на игрушки.
– Надо осмотреть участок на предмет проникновения посторонних, – сказал Рюхин.
Два раза следственная группа, вкусно скрипя ботинками, обошла двор. Наконец остановились на площадке у гаражей.
– Я тогда как раз снег этот е…й скреб. Слышу – орут. Я скребу. Дизайнер, пацан этот, говорит мне: «Слышишь? Поубивали, наверное, гости друг друга на х… Вон как орут». Я пошел узнать. Такая вот х…ня, – сообщил дворник-охранник Серега.
В эти лаконичные фразы он целиком вместил трагедию сегодняшнего вечера. Следователь поморщился. Он строго попросил Серегу не употреблять больше ненормативных слов. Охранник кивнул крутолобой головой. Однако нехорошие слова и после запрета срывались с его языка. Даже, кажется, их становилось все больше и больше.
Оглядев участок Еськовых, обнесенный мощным забором, Серега вздохнул:
– П…ец! Снегу намело до х…! Б…ая погодка!..
Рюхину было не до лирики.
– Что вы, Иванов, делали сегодня вечером? Только поконкретнее. С двадцати двух до ноля часов? – спросил он.
Серега некоторое время думал. Наконец выяснилось, что он не свои действия вспоминал, а соображал, сколько же это будет – двадцать два часа?
– С десяти до двенадцати ночи, – уточнил Рюхин.
– Ага, понял! Снег на х… сгребал. Еще у себя грелся – замерз на х…, – отчеканил Серега. – Все снег этот е…ый!.. Со Степанычем я был, он подтвердит! Степаныч – это художник.
Даже там, где Серега разметал сугробы всего час назад, гладкие пространства подернулись порошей – снег шел не переставая. А вот следов постороннего вторжения не было. Только возле гаражей громадными своими валенками натоптал охранник. У стены он оставил метлу, а фанерную лопату для снега зачем-то взял с собой, когда побежал на крик в доме.
Группа сделала еще один круг по двору. На боковой дорожке, тоже расчищенной, нашлись узорные следы ботинок двух любителей фейерверков – хозяйского сына и дизайнера Супруна. Тут же из сугроба торчали горелые фитили петард.
Зафиксировали сыщики и внушительные следы Мамая. Они были всюду. Самого Мамая, чтоб он не мешал следственной работе, Серега запер в вольере. Странно крупная фигура, в темноте не похожая на собачью, металась за проволочной сеткой.
Лаял Мамай оглушительно, будто в громкоговоритель.
– Скоро выпущу тебя на х…! Уймись, б…, дурашка! – ласково просил его Серега, но Мамай не слушался.
– Пошли на участок, – скомандовал Рюхин.
Исследование нечищеных пространств за домом затрудняла высота сугробов. Рюхин как руководитель группы остался на дорожке. Он давал оттуда советы. Опер Лямин, сделав несколько шагов по снежной целине, завяз. Участковый продвинулся чуть дальше и долго шарил фонарем по девственным гладям снегов. Они стеклянно искрились. Стало ясно, что сегодня вечером никто не мог подкрасться с тыла к дому Еськовых – в глубоких, почти по грудь, сугробах он обязательно оставил бы заметную борозду. Однако никакой борозды, даже хитроумно засыпанной, нигде не было. Всюду снег лежал ровно, нарядно, крупитчато.
– Если б сюда кто-то на х… вперся, я бы знал, – заверил Серега. – На воротах у нас замок электронный стоит – б…ая конструкция, если что, воет на все Суржево. Да и Мамай чужих не пустит. Когда хозяева гостя встречают, он молчит на х…, а сам по себе кто полезет – порвет на портянки. Вон как на вас…енно лает. Не любит ментов!
Мамай действительно лаял как заведенный. Из-за него никто не слышал, как к воротам подъехала машина и даже несколько раз просигналила. Между тем в этой машине сидел лучший в Нетской области специалист по убийствам.
Не дождавшись никакой реакции, лучший специалист вылез из машины. Он собственноручно стал давить на кнопку звонка у калитки. Следственная группа снова ничего не заметила, зато из дома высунулась кудрявая голова Арика.
– Серега! Оглох, что ли? – крикнул Арик, и Мамай почтительно замолк. – Открывай ворота, следователь новый приехал!
Скоро решетка калитки неохотно поползла в сторону. К крыльцу направился крепкий высокий мужчина. Шагал он широко и был в темной куртке и легкой суконной кепочке, не слишком подходящей для снежной погоды. Когда свет фонаря упал на него, стали видны резкие черты лица, холодный, недовольный прищур глаз и глубокие впадины на щеках, называемые в народе собачьими ямками.
– Станислав Иванович! – радостно в один голос крикнули Рюхин и опер Лямин.
Рюхин, собственно, ни минуты не сомневался, кто в Нетске самый лучший специалист сыска. Он лишь боялся, что Виталий Митрофанович обманет вдову Еськова и пришлет кого-нибудь другого, пожиже. Но видно, Хозяйка Медной горы особа и в самом деле влиятельная – сам Станислав Иванович Новиков, Железный Стас, прибыл разбираться с ее делом.
– Привет, – бросил Железный Стас коллегам. Радости в его голосе не было. – Что у вас тут, Артем? – осведомился он. – Какая-то баба позвонила Копылову и давай напрягать. Он мне сказал: ваша группа не справляется, Рюхин хамит, а дело особой важности. Правда хамишь? Нет? Да сам знаю, ерунда все это, только баба, видно, очень крутая. Копылов и сам в гневе: давненько у нас в Нетске ВИПов не валили. Как по-твоему, заказ?
– Не похоже! – продолжал радоваться Рюхин, поднимаясь с майором на крыльцо и даже пытаясь попасть с ним в ногу. – Скорее бытовуха, Станислав Иванович. Осмотр местности показал, что в последние несколько часов никто посторонний не мог проникнуть на участок незамеченным. Значит, кто-то свой поработал, из тех, кто был в доме…
– Подозреваемые есть?
– Так точно. Я уже составил списочек. В нем пятнадцать человек.
Майор Новиков присвистнул.
Холл особняка поразил майора своей обширностью. «Как в театре», – решил он, что было странно. Дело в том, что майор Новиков не помнил уже, какой спектакль смотрел в последний раз – кажется, «Конька-Горбунка» в ТЮЗе (тогда Стасику было десять лет). Однако просторное помещение, скользкий паркет и какие-то резные штуки, глядящие из углов, вызвали у майора стойкие ассоциации с театральным фойе. Да и народу тут собралось много, и дамы были нарядные, в платьях с блестками.
Ради высокого гостя зажгли люстру. Ее хрустальные огоньки ослепительно передразнивал паркет. В ярком свете прекрасно видны были все шесть дверей, которые выходили в холл, камин, похожий на ворота, и чучело медведя с зонтиком.
Плотная дама в зеленом платье, стуча каблуками, двинулась навстречу Стасу. Кажется, она здесь командовала, но лучший специалист сыска не обратил на нее особого внимания. Он даже медведя почти не заметил. Зато его строгие глаза полезли на лоб, а складки лица сложились в изумленную гримасу, когда он увидел скромного человека в синем рабочем халате.
Человек этот стоял в сторонке, был сухощав, невозмутим и изжелта-бледен. Его лицо украшали английские усики, бывшие в моде в конце 70-х годов.
– Ба! И ты, Брут! – вскричал майор Новиков и бросился к желтолицему.
Тот заулыбался:
– Привет, Стас!
– Вот уж не думал, Колян, что буду встречать тебя при каждом сомнительном трупе! Ты что, нарочно такие дела подстраиваешь?
– Что вы этим хотите сказать? – вскрикнула за плечом майора дама в зеленом. Она на своих каблуках наконец-то до него добралась.
– Это не то, что вы думаете, – спокойно ответил майор.
Если Рюхин скисал под взглядом вдовы Еськова, то на майора такие штуки не действовали.
Стас Новиков, старый мизантроп и отчасти женоненавистник, и сам был не прочь выбить противника из седла. А уж жен застреленных состоятельных мужчин он и вовсе не жаловал. Еще мог поверить в их невиновность, но абсолютно не верил в их супружескую любовь и бескорыстие.
В любовь он не верил вообще. Ни в какую. Классические примеры этого высокого чувства, явленные в искусстве, он считал пустыми спецэффектами вроде пиротехники. Чего не выдумаешь на потеху публике! Должны же были всякие Шекспиры как-то зарабатывать на хлеб, когда не было футбола и КВНа. Как опытный оперативник, Стас признавал могущество секса, а также то, что товарищеская взаимопомощь и круговая порука в природе все-таки существуют. Но любовь… «Цензуру сейчас отменили, никто творцов не неволит. Ну и что? Вы в теперешнем кино видели героя, которого страстно любят бабы и который при этом не миллионер? Без машины, которая не помещается в кадре? Без дома размером со средний автовокзал? Не видели? То-то!» – говаривал Стас.
