Выйдя на улицу, я с недоумением пожала плечами. Мужчины проходили мимо, не замечая моих призывных взглядов. А ведь после такой дозы правильных установок им сразу должно быть понятно, чего я хочу. Я хочу отпраздновать свое тридцатилетие в приятной компании. Хочу расстаться наконец с девственностью и приобрести мягкие повадки пантеры, охотницы на мужчин. Я хочу…
Дело ограничилось еще одним мороженым, которое я лизала с таким остервенением, будто исполняла древнейший ритуал. И дальше этого дело не пошло. Прохожие от меня почему-то шарахались.
Кстати, о символах. В моем случае, о мороженом. Вы заметили, что сейчас не принято называть вещи своими именами? Фильмы, которые не заканчиваются ничем определенным, клипы, где образы меняются так быстро, что ничего не успеваешь сообразить, непонятные слова непонятных песен — это же сплошные символы! Мол, тебе дали установку, а дальше понимай, как знаешь. Я так понимаю, что это от безысходности. Употребление символов — признак смутного времени. Никто ничего не знает, а потому используется образ. Полная свобода воображения, прикрытая цитатой из Зигмунда Фрейда. Ну, да бог с ними! С символами. Тем более что я собираюсь воспользоваться этим приемом, чтобы не называть некоторые вещи своими именами. Я же — закомплексованная старая дева!
Назавтра был еще один сеанс. Опушу подробности, скажу только, что в течение двух недель Баритон честно исполнял свой долг. Я впадала в забытье, потом просыпалась и узнавала, что получила еще одну порцию правильных установок. Он забыл сказать только одно: как этим пользоваться. А спросить я, дуреха этакая, постеснялась. Ну не у мужчины же?
Должно быть, комплексы продолжали жить во мне, несмотря на правильные установки. Словно ветвистое дерево, комплексы эти пустили свои корни так глубоко, что вырвать их можно было только вместе с моим сердцем. Накануне тридцатилетия я по-прежнему оставалась одна.
Наконец пришло время последнего сеанса. Когда я очнулась, показалось вдруг, что Баритон испытывает огромное облегчение. От того, что наконец-то скоро избавится от общения со мной.
— И что дальше? — глупо спросила я.
— Как что? Живите. Наслаждайтесь жизнью.
— То есть вы меня вылечили?
— Я сделал все, что было в моих силах, — напыщенно сказал Баритон.
— Может быть, мне стоит продолжить? Я найду деньги, — пообещала я, испугавшись собственной смелости. Интересно, где это я найду деньги?
— Нет-нет! Двухнедельного курса вполне достаточно.
Или мне показалось, или он… испугался! Он меня испугался! Быть может, находясь под гипнозом, я пыталась его соблазнить? А он — верный семьянин, или такие экзальтированные особы просто не в его вкусе. Да и что во мне хорошего? Худа как палка, щеки ввалились, глазищи бешеные. Разве что съесть еще одно мороженое?
— У меня сегодня день рождения, — пожаловалась я. И тут наконец решилась: — Может быть, вы придете ко мне в гости.
— Я? Почему я? То есть спасибо большое, но… Отношения с пациентками — это неэтично. Моя жена… Ребенок… — Он забормотал что-то невразумительное, закончив монолог вполне логичной фразой: — И вообще сегодня вечером я занят.
Это был первый мужчина, с которым я имела длительный контакт. То есть общение. Не считая моего родного брата. Именно поэтому я ему и предложила себя. Фу ты, как глупо! Он, кажется, даже не понял. Или, наоборот, понял, потому и отказался? Стоило ли выкорчевывать одни мои комплексы, чтобы потом тут же насадить другие! Я все больше склонялась к мысли, что передо мной дилетант. И мне ничего не оставалось, как уйти.
А дома меня застал телефонный звонок. Я предположила, что Баритон передумал, и схватила трубку. Логика подсказала мне, что номер моего телефона есть в договоре. Следовательно, Баритон мог его отыскать.
К черту логику! К черту правильные установки! Меня поздравляла с днем рождения мама.
— Саша, какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
Планы? Если бы Баритон согласился, у меня были бы планы. А теперь…
— Я так и подумала, что в честь дня рождения тебя пораньше отпустили с работы.
Надо сказать, что мама никогда не звонила мне днем. Если бы она это сделала хоть один раз, моя задача значительно облегчилась бы. «А почему ты дома в такое время? Как же твоя работа?» «Знаешь, мама, меня уволили». Но она ни разу этого не сделала. Она старательно избегала потрясений. Днем дочь была на работе. А позвонить на работу… Зачем создавать дочери проблемы? Ее может отругать начальство. Словом, мама сделала все, чтобы мне не пришлось ей врать. За весь год она ни разу не создала такую ситуацию, попав в которую, я вынуждена была бы сказать правду. Вот и сейчас она все за меня придумала. Я дома, потому что в честь дня рождения меня пораньше отпустили с работы. Мне ничего не оставалось, как сказать:
— Да, мама. Меня отпустили пораньше.
— Игорь и Леночка хотели тебя поздравить. И бабуля. И, разумеется, папа. Мы подумали и решили, что удобнее было бы собраться у нас. У тебя же так тесно!
И дома у меня за весь год они не были ни разу. Ни Игорь, ни Леночка. Ни тем более мама. Никто не видел раскроенных пододеяльников. И сумок. И все это под предлогом, что у меня так тесно!
— Хорошо. Я приеду. Во сколько?
— В семь часов. Игорь тоже решил уйти с работы пораньше.
Сам себя отпустил. Понятно.
— Ну, так мы тебя ждем, Саша?
Положив трубку, я задумалась. Не стоит ли в честь дня рождения хоть немного себя приукрасить? Надо сказать, что не все Леночкины вещи я носила. Далеко не все. Например, кожаные мини-юбки оседали на дне моего шкафа. Туда же падали джинсы-стрейч, трикотажные кофточки с глубоким вырезом, платья, казавшиеся мне слишком открытыми, прозрачные шифоновые блузки. Сверху оставались бесформенные вязаные свитера и классические джинсы. Ну, еще длинные юбки и строгие костюмы. Которые Леночка зачем-то покупала, но никогда не носила.
Получив, однако, за две недели массу положительных установок, я смело полезла на дно и извлекла оттуда… Да-да! Самую минимальную юбку и самую прозрачную блузку! Испугавшись собственной смелости, все это надела! И тут же сняла. Потом опять надела. Потом опять…
Перечитав свои записи, я поняла, что моя борьба с комплексами никого, кроме меня, не интересует, а времени отнимает много. Бесконечные мучения перед каждым телефонным звонком, колебания у платяного шкафа, бесчисленные диалоги, которые я проговариваю вслух, пытаясь предугадать любое развитие ситуации (и никогда не угадываю), — все это никому не нужно. И я решила отныне их опускать. Вернее, вычеркивать. И переходить сразу к сути. Так дело пойдет быстрее.
Постепенно я овладеваю письменной речью. Становлюсь более точной и краткой. И, вымарав полстраницы из своего дневника, переношусь сразу в квартиру моих родителей, в большую комнату, торжественно именуемую гостиной. Что такое большие комнаты в хрущевских пятиэтажках, вы знаете. Но собраться в просторной квартире брата нашей семье ни разу не приходило в голову. Даже Леночкин день рождения отмечается здесь, в этой гостиной.
Все уже собрались, ждали только меня. Именинницу. Первой, разумеется, высказалась Леночка:
— Саша, почему бы тебе не… — Мысленно я содрогнулась. -…Выглядеть так всегда!
Это был лучший подарок ко дню рождения: Леночка пощадила мои чувства! Я пришла в дикий восторг!
Потом та же Леночка притащила из прихожей огромный пакет и протянула мне:
— Думаю, что теперь эти вещи будут тебе весьма кстати.
Наступила осень, и она по привычке очистила свой платяной шкаф. От летних вещей, которые на следующий год уже выйдут из моды. Я взяла пакет с милой улыбкой.
Настала очередь Игоря. Если вы еще не поняли, что такое мой брат, то сейчас я поставлю жирную точку. Над i. Чтобы дальше уже без комментариев.
Так вот, о подарке брата. Он достал из кармана сто долларов и протянул мне. Со словами:
— Сама что-нибудь купишь.
Может быть, это и правильно, но обидно. Я взяла деньги и, мило покраснев, сунула их в пакет с Леночкиными тряпками. У меня на одежде просто-напросто не нашлось карманов. Потом мама протянула мне огромный сверток со словами:
— А это от нас с папой.
Мне даже не надо было его разворачивать, чтобы узнать, что там. Это повторялось из года в год. Мама вязала мне свитера. Вязать она не умеет, но, по ее словам, это успокаивает нервы. Я знала так же, что сверток следует немедленно развернуть и выказать неподдельный восторг. Что и сделала. Это — не ложь, это — врожденная деликатность. Такая же, как врожденная грамотность: рука сама по себе выводит правильные буквы. И потом — я ношу ужасные мамины свитера гораздо охотнее, чем модные Леночкины.
Последней ко мне подошла бабуля. Когда все уже рассаживались. И, отозвав в сторонку, сунула в руку пакет, шепнув:
— Отнеси в прихожую, Сашенька, потом возьмешь.
