Оскорбленные жестоким «розыгрышем» девушки-«русалки» назвали хозяина сумасшедшим и демонстративно принялись звонить продюсеру. К несчастью, связи все еще не было. Разочарованные и озадаченные, они отпустили в адрес своей бывшей солистки несколько презрительных реплик и отправились к себе – то ли спать, то ли обсуждать чудесное появление блудной Леи и разоблачение убийцы.
Смерть Киры Сарычевой, как ни цинично это звучит, отступила на второй план. Для всех, кроме Борецкого. Он с трудом подавлял желание задушить мерзавца Вишнякова собственными руками или раздеть его догола и привязать к той же ели. Пусть на своей шкуре испытает все, что выпало на долю ни в чем не повинной девушки.
О причинах убийства Борецкий, поглощенный горем и жаждой возмездия, пока не задумывался, так же, как не задумывался над нелепостью происходящего. Откуда-то взялись эти люди – Людмила и Петер? Во флигеле заперты безумный убийца и его жертва, разделенные всего лишь кирпичной стеной. Утром предстоит вынести визит криминалистов и утомительные допросы... Нервы у всех на пределе.
Астра обещала дать объяснения потом, когда он сможет ее выслушать. Борецкий согласился. Его мозг отказывался что-либо воспринимать.
«Зачем я здесь? – спрашивал себя измотанный, выжатый досуха Илья Афанасьевич. – Что они собираются делать? Разглядывать резьбу? Я больше не в состоянии ничего понимать, осмысливать... Пусть все идет, как идет!»
Астра, волнуясь, подошла к колодцу, открыла деревянную крышку и заглянула вниз, в гулкую, звонкую глубину, где блестел черный круг воды. На нее дохнуло жутью... Что она надеется здесь найти? Ей показалось, будто в воде отразился слепящий глаз луны, – она отшатнулась и зажмурилась.
– Что случилось? – спросил Матвей. Он стоял рядом, переживая, как бы она не свалилась вниз.
Толик, которому приходилось лазать в колодец, вдруг захохотал.
– Огненные знаки... – прошептала Астра.
Людмила и Петер, как неприкаянные, замерли поодаль. Борецкий, словно придавленный невыносимым грузом, отрешенно наблюдал. Он дал Астре слово во всем оказывать содействие, а слово свое нужно держать.
Тем временем Виктор приставил к крыше над «русалкиным колодцем» лестницу и широкими движениями сгребал снег. Короткая лопатка казалась игрушечной в его руках. Несколько взмахов, и взглядам присутствующих открылся затейливо украшенный деревянными кружевами навес. В треугольнике между двумя скатами, по заказу хозяина, резчик поместил фигурки бородатого старца в длинном одеянии с меховой опушкой и девушку в шубке и кокетливой шапочке.
– Дед Мороз и Снегурочка! – вырвалось у Людмилы.
– Это Берендей, – поправил ее Борецкий. – А насчет Снегурочки вы угадали...
– Дед Мороз и Снегурочка... — зачарованно повторила Астра.
Наконец в ее уме закончилась работа над смыслом увиденного в зеркале. Она схватилась за витой столбик, подпирающий крышу, и попыталась дотянуться до Берендея...
Толик, не в силах остановиться, продолжал хохотать. Внезапно его смех оборвался, и он, словно белка, вскарабкался по лестнице, выхватил у товарища лопатку и замахнулся. Они сцепились и кубарем скатились вниз, в снег, прежде чем Матвей успел что-либо сообразить. Всех одолело гипнотическое оцепенение, настолько абсурдно развивалась ситуация...
Лестница освободилась, и Астра, очнувшись, полезла вверх к Берендею и Снегурочке.
Петер, задрав голову и глядя на нее, прирос к месту.
Виктор и Толик ожесточенно дрались, катаясь по снегу.
– Надо их разнять... – пробормотал Матвей.
Борецкий сделал шаг вперед.
Людмила приблизилась к колодцу и обняла столбик, не отрывая глаз от Астры.
Та стряхнула снег с резьбы, оглаживая фигурки варежкой, дернула их, будто хотела отодрать. Встав на цыпочки, поскользнулась на ступеньке лестницы, но удержалась, залезла рукой в прорезь над головой Берендея и извлекла оттуда черный пластиковый пакет, перевязанный шнуром...
Наступила минута затмения. Никто толком не мог вспомнить, что происходило в промежутке между тем, как Астра с пакетом в руке спустилась вниз, и ослепительным появлением золотого всадника. Он факелом вспыхнул в ночи, сосредоточив в себе свет фонарей, звезд и луны, – мимолетно показался человеком на огнегривом коне, в следующую секунду это уже был крылатый пес, бьющий змеиным хвостом, рассыпающий искры – еще миг, и в руках Астры сверкнула радужными крыльями жар-птица...
Она вскрикнула и выпустила фигурку в сугроб. Золотой идол провалился, будто прожег слежавшийся снег.
Людмила бросилась его доставать, лихорадочно разгребая сугроб руками. Дикий вопль раздался со стороны флигеля, заставив всех содрогнуться.
– Вишняков... – вымолвил Матвей, приходя в себя.
– Воевода! – крикнула Людмила, прижимая к груди Семаргла. – Он убил волхва, убил Велидара...
– Она рехнулась? – спросил Борецкий. – Он убил Киру...
Дерущиеся парни, о которых все забыли, поднялись на ноги. Их глаза горели безумием, искаженные лица были страшны.
– Он наш... – чужим утробным голосом заявил Толик, занося лопатку над головой блондинки. – Отдай, не то умрешь!..
Виктор бросился на Борецкого, с неожиданной силой схватил его за горло. Матвей, опомнившись, отразил готовый обрушиться на женщину удар, свалил напавшего парня в снег. Петер повис сзади на Толике, от которого не мог отбиться Борецкий.
Лопатка отлетела в сторону, и Астра, от греха подальше, отшвырнула ее ногой.
Из дома, раздетый, выбежал Бутылкин...
Людмила, улучив момент, подбежала к колодцу, наклонилась и, разжав руку, бросила идола в воду. Неуловимый, как огненный сполох, он оставил после себя золотой след-образ то ли всадника, то ли крылатого пса, который еще секунду сиял над разверстым ртом колодца, пока не истаял в морозном дыхании ночи.
Темная тень метнулась к Людмиле, оттолкнула ее и ринулась вниз, в черный зев бетонной трубы, где в глубине плескалась и бурлила вода...
Прошло чуть больше недели. Дни стояли ясные, розовые, с чистой белизной снега, с прозрачными рассветами.
Гости Борецкого давно разъехались. После дачи показаний их сразу отпустили по домам. Никто ни словом не обмолвился про идола, как будто его и не было.
Следователь квалифицировал убийство Киры как неумышленное, совершенное в состоянии аффекта. Вишняков признал свою вину. Он изображал временное помрачение рассудка, разыгрывая бешеного ревнивца.
Смерть Толика, который неожиданно для всех прыгнул в колодец следом за идолом, сочли самоубийством. Общими усилиями Матвей с Борецким вытащили парня, но он уже был мертв – скончался от остановки сердца. Сотрудник МЧС спускался в колодец, обследовал дно, нашел ведро без ручки, пару железных дужек и сапог с ноги потерпевшего.
– Больше там ничего нет? – пристал к нему хозяин дома.
– Ничего. Только ключ бьет...
Приехал Калганов, постарался замять скандал. Борецкий заплатил ему за причиненные неприятности.
– Я сам все устрою с похоронами, – пообещал он продюсеру. – У Киры есть родственники?
– Отец и мать. Пьющие.
Бутылкины, странно притихшие, уехали, не попрощавшись.
Ульяновна слегла, к ней привезли врача, который прописал сердечные лекарства и покой.
Борецкий не мог видеть парк, который теперь стал казаться ему угрюмым и мрачным: он закрывал шторы и перестал ходить на прогулки. Подумывал, не срубить ли ему злополучную ель. Думал он и о своих отношениях с женой, и о чувствах к Кире, которые с ее смертью начали угасать. Но мгновения жгучей, испепеляющей страсти, возникая внутри его, как искры догорающего костра, все еще обжигали...
После унылого Рождества в его доме снова собрались гости.
Неугомонная экономка уже навела повсюду блеск, разобрала елку, которая напоминала хозяину о разыгравшейся трагедии, как и парк, надраила столовое серебро и наготовила любимых блюд Ильи Афанасьевича. Она была рада опять накрывать на стол, угощать, зажигать свечи, топить камин.
В зале собрались Астра, Матвей, Людмила Троицкая и сосед Борецкого господин Бергхольц. Пахло травяным чаем и веточками можжевельника в вазе.
– Я никак в себя не приду, – признался хозяин. – Все стоит перед глазами бедная Кира... А ты молодец! – похвалил он Астру. – Нашла убийцу и спасла нас от ужасных подозрений. Егор... кто бы мог подумать? Я эти дни провел как в бреду. Когда ты догадалась... про Вишнякова?
– Еще до убийства.
– Шутишь?
– Во время ритуального костра. Он тогда резко изменился, словно потерял интерес к Лее, ко всему... и первым ушел в дом. У Киры потек грим, она вытерла краску с лица, и он окончательно убедился в подмене. Это я потом поняла. Но то его разочарование задало моим мыслям правильное направление. Я начала вспоминать, что он знал слишком много подробностей об истории Костромы, о Велесовой книге, о дощечках, об Аненербе, о символах. Он проговорился, что знает дорогу в Сатино, хотя сам не приезжал к тебе в новый дом.
